Первые из этих форм, формы чувственности, – это пространство и время. Это не характеристики «вещей в себе», а лишь субъективные условия нашего знания о мире. Однако поскольку мы не можем смотреть на мир иначе, кроме как на мир в пространстве и времени, то и вещи в пространстве и времени, «феномены» или «явления», для нас объективны. Кант говорит, что явления «эмпирически реальны», но «трансцендентально идеальны». Если бы мы были устроены иначе, то, возможно, мы и смогли бы «видеть» (или созерцать) вещи как они есть сами по себе, а не только как они нам являются. Но, будучи конечными существами, мы не можем обладать опытом ни о чем помимо наших чувств. Пространство и время для нас – необходимые условия любого опыта. Как таковые они обеспечивают нас априорным знанием мира нашего опыта. Мы можем знать, что мир опыта должен иметь определенные пространственные и временные характеристики. Геометрия и арифметика – это науки, имеющие дело с синтетическими априорными суждениями, основанными на пространстве и времени. Большую часть того, что Кант говорит в «Трансцендентальной эстетике», то есть разделе, который касается априорных форм чувственности, можно найти уже в инаугурационной диссертации.

Во-вторых, наше знание зависит от форм рассудка, или от ряда базовых априорных понятий. Кант обсуждает эти априорные понятия в первой части «Трансцендентальной логики», также названной «Аналитикой понятий». Заимствуя термин у Аристотеля, он называет эти базовые понятия категориями. Хотя здесь его позиция и похожа на ту, что он высказывал в диссертации 1770 года, но в некоторых отношениях она отличается. Для начала, в предыдущей работе список категорий был открытым. В «Критике» же Кант утверждает, что должно быть ровно двенадцать таких категорий, и он уверен, что вывел их при помощи строгого доказательства из единого принципа. Категории теперь состоят из базовых понятий количества (единство, множественность и всеполнота, или тотальность), качества (реальность, отрицание и ограничение), отношения (присущность, причинность и общность) и модальность (возможность/невозможность, существование/несуществование и необходимость/ случайность). Их, соответственно, можно поместить в таблицу, состоящую из четырех групп, по три категории в каждой. Кант пытается вывести их в главе, озаглавленной «Способ открытия всех чистых рассудочных понятий», обычно называемой «Метафизической дедукцией».

Эти категории выглядят имеющими более широкое применение, чем понятия пространства и времени, поскольку мы, как кажется, можем с их помощью делать утверждения о вещах, которые не являются частью нашего пространственно-временного мира. Многие философы, например, используют понятие причинности, говоря о Боге и придумывая доказательства его существования; они также утверждают, что Бог не находится ни в пространстве, ни во времени. Кант, как и Юм до него, убежден, что это ошибка. Однако он отвергает утверждение Юма, что понятие причины должно быть ограничено опытом, поскольку было выведено из него; категории являются априорными понятиями и поэтому независимы от опыта. Хотя они делают возможным опытное знание, они теоретически могут сделать возможными и другие виды знания. В самом деле, утверждение, что категории делают возможным чисто метафизическое знание (о непространственных и невременных объектах), было фундаментальным тезисом кантовской инаугурационной диссертации. Задача же «Трансцендентальной дедукции» состоит в том, чтобы показать, что категории необходимы для опытного познания, но недостаточны для познания предметов, не зависящих от пространства и времени.

Кант пытается показать, что хотя категории сами по себе являются независимыми от опыта, их использование необходимо ограничивается пространственно-временным опытом. Они предназначены для того, чтобы мы могли мыслить предметы опыта, или явления. Его «Трансцендентальная дедукция», одно из самых трудных мест в первой «Критике», по сути является попыткой установить это ограничение на использование нами категорий. Подробности кантовской аргументации, по общему мнению, беспорядочны. Не всегда ясно, что он имеет в виду и как именно доказывает отдельные моменты. Тем не менее, общая стратегия ясна. Кант хочет показать, что категории являются возможными понятиями лишь постольку, поскольку они делают возможным опыт; применительно ко всему, что выходит за пределы опыта, они становятся просто пустыми словами:

«Дедукция» показывает, что категории, которые, как он утверждает, можно принять как данность благодаря метафизической дедукции, необходимо подразумеваются в любом возможном опыте (который тоже подразумевается как данный). Кант намеревается показать, что использование категорий справедливо постольку, поскольку относится к этому опыту.

В этом состоит одно из важнейших различий между категориями, или понятиями рассудка, и идеями, или понятиями разума, составляющими третью «форму» Канта, или формы разума. Последние обсуждаются во второй части «Трансцендентальной логики», а именно в «Трансцендентальной диалектике». Идеи не могут служить основой «ни одного синтетического суждения, которое имело бы объективную значимость», а «посредством рассудочных понятий он [разум] создает, правда, надежные основоположения, однако не прямо из понятий, а всего лишь косвенно, через отношение этих понятий к чему-то совершенно случайному, а именно к возможному опыту» (А737=В765). Тем самым Кант может утверждать, что любой принцип рассудка «делает возможным само основание своего доказательства, а именно опыт» (А737=В765), и здесь имеется в виду не только то, что опыт невозможен без этих категорий, но и то, что мы не можем установить объективную значимость категорий, не соотнося их с возможным опытом, который, как таковой, является «чем-то совершенно случайным».

Прежде чем перейти к идеям, Кант обсуждает универсальные принципы знания, в основе которых лежат категории («Аналитика основоположений»). Так называемый «Схематизм чистых рассудочных понятий», с которого начинается эта часть «Критики», несомненно является второй по сложности главой работы (после «Трансцендентальной дедукции»). В главе о схематизме Кант утверждает, что простого логического обсуждения категорий недостаточно. Такое обсуждение абстрагируется от того факта, что мы всегда используем категории в процессе мышления и, следовательно, во времени. Поэтому мы должны объяснить, как эти чистые понятия входят в наше мышление, «как возможно, чтобы чистые рассудочные понятия могли применяться к явлениям» (А138=В177). Кант считает, что «должно существовать нечто третье, однородное, с одной стороны, с категориями, а с другой – с явлениями.» (А138=В177). Это то, что он называет «трансцендентальной схемой», или схемами категорий. Эти схемы суть правила, которые соотносят чистое с тем, что дано нам посредством чувств. Соответственно, существуют схемы для количества, качества, отношения и модальности. Все эти правила объединяет то, что они даны во времени. Действительно, «схемы суть, априорные определения времени, подчиненные правилам» (А145=В184). Эти правила относятся к временному ряду (количество), содержанию времени (качество), к порядку времени (отношение) и к совокупности времени (модальность).

Основоположения рассудка – это суждения, которые действительно достигаются рассудком при данности этих общих схем. И вновь Кант уверен, что таблица категорий может здесь «служить естественным и надежным руководством» (А148=В187). Соответственно, существуют «аксиомы созерцания» (количество), «антиципации восприятия» (качество), «аналогии опыта» (отношение) и «постулаты эмпирического мышления вообще» (модальность). Под этими заголовками Кант пытается разрешить некоторые из наиболее важных проблем традиционной метафизики и дает им место в своей системе наряду с проблемами субстанции, причинности и реальности в целом.

Однако одно из важнейших следствий этой части кантовских воззрений выводится лишь позднее в «Диалектике», где Кант стремится показать, что традиционные доказательства в отношении природы души, мира в целом и Бога несостоятельны. Они не могут установить знание ни в каком смысле. Если их принять за установление знания, то они неизбежно приведут нас к противоречию с самими собой. Кант пытается показать, что рациональная психология, философская космология и рациональное богословие обречены на провал, по крайней мере, если их понимать как чисто теоретические предприятия. Эти главы «Критики» принесли ему имя Alleszermalmer («всесокрушитель»). Действительно, Кант, кажется, камня на камне не оставляет от традиционной метафизики и онтологии. Конечный результат его критических трудов может показаться похожим на скептицизм Юма.

Кант представляет этот результат иначе – и так, что это в конечном счете принесло ему большие проблемы. Он говорит, или, лучше сказать, утверждает, что этот результат – все равно что сказать, что мы не можем знать ноумены, но только лишь феномены, или что мы не можем знать вещи такими, какие они есть сами по себе, а только такими, какими они нам являются. Таким образом, мы никогда не узнаем, что удерживает мир в его внутренней сущности, или что суть вещи вне нашего понятийного аппарата. Мы даже не можем знать, кто или что в конечном счете мы сами. У нас может быть только негативная концепция ноумена, то есть мы можем сказать, чем он не может быть. Так, он не может иметь пространственных или временных характеристик. Поскольку пространство и время являются формами созерцания, то есть частью эпистемических условий, необходимых для познания явлений, вещи сами по себе – то есть вещи вне нашего восприятия – не могут иметь перцептивных характеристик. Но у нас не может быть позитивного понятия о ноумене. Это просто ограничивающее понятие, обозначающее позицию, какой никогда не сможет достигнуть ни одно положительное понятие, которым может обладать человек.

В главе «О паралогизмах чистого разума» Кант пытается показать, что традиционные утверждения о человеческой душе – что она есть субстанция, что она простая, что она представляет собой единство и что она находится в возможном отношении к предметам в пространстве (здесь мы опять видим четыре класса категорий) – основаны на ошибочных рассуждениях (то есть на паралогизме). Кант утверждает, что существует трансцендентальное основание, которое побуждает нас делать выводы, не вытекающие из каких-либо свидетельств, которые нам могут быть даны. Конечно, всякий раз, когда мы мыслим, мы имеем опыт себя как субъекта. Но всякий раз, когда мы имеем этот опыт себя, мы можем быть уверены, что только «являемся» самим себе и что опыт не дает нам понимания того, кто мы есть «на самом деле», независимо от опыта. Эмпирическая психология имеет дело с этим явлением. Мы знаем так же мало о том, кто мы «на самом деле», как и о вещах в себе. Кант охотно признает, что, по-видимому, существует «второе» я, то я, которому «принадлежит» явление или которое «создает» опыт. На его языке это – «я мыслю», которое является частью всякой мысли или всякого понятия. Это «связующее средство» всех понятий (А342=В399). Кант также признает, что «я» этого «я мыслю» кажется независимым от опыта и действительно является предполагаемым предметом рациональной психологии, но утверждает, что об этом «я» как предмете чистого мышления знать ничего невозможно. Ибо оно никогда не может быть таким предметом. Всякий раз, когда мы пытаемся на нем сосредоточиться, оно ускользает. Мы можем исследовать его как логическую предпосылку всякого мышления, «проводник» всех понятий, но тогда мы вступаем в область трансцендентальной логики, которая не позволяет нам выйти за пределы категорий и поэтому не может вывести нас за пределы опыта. Мы можем рассматривать «я» как эмпирический объект внутреннего созерцания, но это по определению отличается от «я» рациональной психологии. Другими словами, мы не можем постичь себя как вещь в себе.

За кантовской критикой рациональной психологии следуют эксплицитно диалектические части первой «Критики», а именно четыре антиномии в «Антиномии чистого разума». Они касаются традиционных проблем космологии. Результаты этой главы тоже негативные. Кант пытается разоблачить неизбежно ошибочный характер всех рассуждений, разработанных традиционными метафизиками по поводу ряда фундаментальных проблем, а именно: 1) есть ли у мира начало, 2) есть ли что-то простое, 3) есть ли свобода и 4) есть ли абсолютно необходимое бытие. Кант остроумно утверждает, что аргументы в пользу признания этих утверждений столь же хороши, как и аргументы в пользу их отрицания. И тезис, и его отрицание логически следуют из базовых принципов разума; это и есть то, что он называет антиномией разума. Разум в конечном счете кажется несовершенным. Он ненадежен и не может ответить на вопросы, которые сам же неизбежно ставит.

Стратегию Канта раскрывает более пристальный взгляд на третью антиномию, касающуюся проблемы свободы. Кант утверждает в тезисе, что «причинность по законам природы есть не единственная причинность, из которой можно вывести все явления в мире» (А445=В473). Нам нужен еще один вид причинности, а именно свобода. Чтобы доказать этот тезис, Кант предлагает доказательство от противного. Предполагая, что этот тезис ложен, он думает, что может вывести противоречие: ряд причин в соответствии с законами природы ведет к бесконечному регрессу, но бесконечный ряд не имеет начала и, следовательно, не имеет первой причины. Поэтому предположение о том, что причинность по законам природы есть единственная возможная причинность, должно быть ложным. Точно так же, если мы предположим, что существует другой вид причинности, отличный от природной причинности, мы приходим к противоречию. Свобода как причинность либо законосообразна, но тогда это просто природа; либо она не законосообразна и таким образом «обрывает руководящую нить правил, без которой невозможен полностью связный опыт» (А447=В475). Мы можем доказать и тезис, и антитезис, а следовательно, в конечном счете ни то, ни другое. Разум не может продемонстрировать то, что он якобы знает. Поэтому традиционную метафизику нужно считать неудачей.

Кант следует аналогичной стратегии в трех оставшихся антиномиях, полагая, что он может доказать таким образом, что рациональная космология во всей ее полноте составляет не более чем «диалектическую игру». Однако, как ни странно, он не считает, что это доказывает бесполезность такого рода космологии. Возможно, и не существует окончательного ответа на такие метафизические проблемы, но эти проблемы неизбежно возникают из принципов знания. Точно так же, как неизбежно существуют определенные иллюзии восприятия, существуют и эти рациональные иллюзии. Как говорится в самом первом предложении «Критики»: «На долю человеческого разума в одном из видов его познания выпала странная судьба: его осаждают вопросы, от которых он не может уклониться, так как они навязаны ему его собственной природой; но в то же время он не может ответить на них, так как они превосходят все его возможности» (Avii). Эти вопросы связаны с самой сущностью конечной рациональности и, следовательно, с нашей собственной природой. Мы не можем не задавать эти вопросы, и нам нужно искать на них ответы. Разум неизбежно проявляет к ним интерес. Кроме того, совокупность тезисов представляет собой одну последовательную позицию, совокупность антитезисов – другую последовательную позицию. Первую Кант называет «догматизмом чистого разума», а вторую – «принципом чистого эмпиризма». Его симпатии в конечном счете, кажется, склоняются к догматической позиции. Эмпиризм – это неудовлетворительная позиция, поэтому он никогда не будет популярным. В интересах разума и наших собственных, чтобы эти тезисы были истинными. В отношении каждого тезиса нам лучше считать, что позиция, представленная тезисом, истинна, а позиция, выраженная антитезисом, ложна. Вот почему, по мнению Канта, следует верить в догматическую позицию. Ни больше ни меньше.

То же самое можно сказать о результатах обсуждения понятия Бога в «Идеале чистого разума». Мы должны предполагать, что Бог существует, но не можем этого доказать. Аргументы Канта оригинальны и убедительны. Его критика традиционных доказательств существования Бога является, возможно, наиболее убедительной частью первой «Критики». Рассматривая сначала онтологическое доказательство существования Бога, Кант утверждает, что существование не является реальным предикатом, и поэтому любая попытка доказать существование Бога из идеи, что он обладает совершенством существования, обречена на провал. Концептуально нет никакой разницы между воображаемой стодолларовой купюрой и реальной. Просто на воображаемую ничего не купишь. Воображаемое совершенное существо также не имеет покупательной способности.

Два других вида доказательств, а именно космологическое и физико-теологическое (иначе известное как доказательство от замысла), не лучше. Они несут больше смысла – до определенного момента. Тем не менее они не доказывают существование Бога, как понимают Бога теисты. Космологическое доказательство, по Канту, гласит:

Для Канта это доказательство, которое он сам принимал ранее в работе «Единственно возможное основание для доказательства бытия Бога», скрывает много псевдорациональных принципов и «целое гнездо диалектических притязаний, которые трансцендентальная критика может легко обнаружить и разрушить» (А609=В637). Действительно, ввиду того, что он считает доказанным в разделе про антиномии, это доказательство явно не может работать.

Кант также считает, что физико-теологическое доказательство не работает, хотя и питает к нему больше уважения. Действительно, он утверждает, что это