Кант в сорок: «Когда человек приобретает характер»?

22 апреля 1764 года Канту исполнилось сорок. Знаменательное событие – по крайней мере, сам Кант так считал. Согласно его психологической и антропологической теориям, сороковой год жизни крайне важен. Мы можем удовлетворительно применять разум, когда нам двадцать, но что касается «ума (умения использовать для достижения своих целей других людей)», мы достигаем зрелости «примерно к сорока»[585]. Что еще важнее, Кант верил, что в сорок лет мы наконец обретаем характер.

Таким образом, характер – это не то, с чем мы рождаемся на свет или что может с нами случиться. Это наше собственное творение. Мы создаем или присваиваем себе характер, и иметь хороший характер – высшее нравственное достижение.

Мы представляем моральную ценность лишь в той мере, в какой у нас есть характер. Наш долг – формировать характер в нравственном смысле. Моральная психология Канта – это еще и психология характера. В самом деле, именно на характере сосредотачивает он свое внимание. Что бы ни случилось в сорок, это влечет за собой глубокие моральные последствия:

Таким образом, судить о характере мы можем в первую очередь согласно максиме правдивости.

Кант предлагает множество вариаций на эту тему в лекциях по антропологии, утверждая, что только в сорок у нас начинает формироваться правильное представление о вещах, поскольку к сорока мы пережили различные жизненные ситуации. Раньше едва ли кто-то способен на верные суждения об истинной ценности вещей[588]. Также Кант подчеркивает, что сформировать характер можно только в том случае, если наша склонность интересоваться чем-либо достаточно сильна, но не настолько, чтобы превратиться в страсть. Все это, может быть, сложится к сорока годам. Характер требует зрелого рассудка. Любопытно, что Кант также считал, что именно в сорок сила памяти начинает ослабевать. Соответственно, к этому времени нужно успеть собрать всю пищу для размышлений. После сорока «мы не можем выучить чего-то нового, хотя можем расширить наши знания»[589]. Всего, что бы мы ни свершили после сорока в интеллектуальных вопросах, мы достигнем благодаря собранным прежде материалам и характерному суждению, которое формируется примерно к сорока годам. Это будет результатом наших знаний и нашего характера.

Характер построен на максимах. Но что такое максимы? В максимах Канта на самом деле по большей части нет ничего необычного – по крайней мере, как он их описывает в контексте антропологии. Это предписания или общие стратегии, которым мы научились у других людей или из книг и которые мы выбираем в качестве жизненных принципов. Они показывают, что мы рациональные существа, способные подчинять наши действия общим принципам, а не только душевным порывам. И все же, и это важно, Кант считал, что максимы не просто плод наших размышлений, преимущественно личных принципов, а вопрос общественных обсуждений. Кант настаивал, что беседы с друзьями о морали хорошо помогают прояснить наши нравственные идеи. В каком-то смысле максимы нас окружают; вопрос лишь в том, какие из них нам следует принять.

Максимы, кроме того, не ограничены моральным контекстом. Кант, кажется, считает, что хорошо иметь максимы для каждой ситуации. Жить по максимам, то есть жить принципиально, значит жить рационально. Максимы предостерегают нас от необдуманных поступков, бурных чувств и, как следствие, глупого поведения. Мы хорошо знаем это из работ Канта, но некоторых из нас может раздражать его настойчивое утверждение, что мы, собственно говоря, можем действовать лишь одним из двух взаимоисключающих способов – руководствуясь либо инстинктом, либо разумом – и что «будучи людьми, мы живем согласно разуму и потому должны ограничивать животные порывы максимами разума и не позволять никакой склонности становиться слишком сильной»[590]. В этом весь Кант. Настаивать на рациональности – это один из основных моментов у Канта, и не стоит ожидать, что в лекциях по антропологии он будет противоречить собственным опубликованным работам. Так что тут нет ничего удивительного.

Вызвать же удивление, по крайней мере у тех, кто читал недавние исследования по этике Канта, может то, что максимы должны быть относительно, а может быть, даже и абсолютно постоянными. Кажется, Кант не видит смысла говорить о максимах, которые принимаются лишь на время. Максимы, которые служат нам в определенный момент или лишь однажды, но в другой раз от них можно отказаться, это не максимы в кантовском смысле слова. Это не означает, что как только максима универсализируется, она просто становится универсально истинной, даже если я никогда больше не поступаю в соответствии с ней. Нет, это значит, что максимы – это такие принципы, по которым мы должны поступать все время. Это реальные принципы, согласно которым мы живем. Когда принимаешь что-то за максиму, нужно ей следовать. Таким образом, максима должна быть такого рода правилом, которое действительно можно исполнять, то есть она должна быть релевантной для нашей повседневной жизни, а не каким-то искусственным принципом. Так, «Всегда первым проходить в дверь» и «Никогда не есть рыбу по пятницам» – это максимы, но такие правила, как: «По пятницам, если будет светить солнце, на перекрестке будет лежать белый лист бумаги, а на дереве справа будет ровно пять листьев, я буду проходить на красный» – это не максима. Это не то «правило», по которому можно жить. Даже «Никогда не есть рыбу по пятницам» – это максима в кантовском смысле, только если сформулировавший ее человек обязуется следовать ей всю оставшуюся жизнь. Постоянство и твердость – вот необходимые характеристики максимы. Если однажды ее принимаешь, отказаться уже нельзя – никогда. По крайней мере, так считает Кант.

Учитывая непреложный характер максим, неудивительно, что их, по мнению Канта, должно быть относительно немного. Максимы – это действительно наиболее базовые правила поведения и мышления. Не следует поэтому приписывать Канту мнение, что необходимо формулировать максимы для каждого конкретного действия, которое только можно себе представить. Есть еще одна причина, почему было бы ошибкой думать о нашей нравственной жизни как о постоянной оценке максим, стоящих за действиями. Принятие максим следует рассматривать как редкое и крайне важное событие в жизни человека. Максимы, по крайней мере «максимы» в том смысле, в каком они употребляются в лекциях по антропологии, суть Lebensregeln, правила жизни. Таким образом, их не следует понимать как «беспричинные, обособленные решения, не имеющие связи с устойчивым моральным агентом, обладающим четко определенной природой и интересами», что как возможность предлагает Генри Эллисон[591]. Максимы всегда относятся к устойчивым моральным агентам. В действительности они имеют смысл, только если мы предполагаем агента. Они являются выражением рационального агентства. Если мы действительно знаем максимы рационального агента, тогда мы многое знаем о моральном агенте. Поскольку максимы – это те самые правила, по которым он живет, они расскажут нам, что он за личность. Не обязательно отслеживать каждое действие агента, чтобы узнать о его максимах. Паттернов поведения будет достаточно, чтобы рассказать нам о правилах, по которым он выбрал жить.

Максимы не просто выражают, каким человеком некто является; они в каком-то смысле конституируют такого человека – как характер. Другими словами, иметь определенный набор максим и иметь характер (или быть личностью) – одно и то же. Это, возможно, самая важная черта антропологической дискуссии Канта о максимах. Максимы – это конституирующие характер принципы. Они делают нас теми, кем мы являемся, и без них мы никто, по крайней мере по мнению Канта. Как он выражается, характер «покоится на господстве максим», иметь определенный характер означает иметь определенные максимы и следовать им. В самом деле, только когда наши «максимы постоянны», мы называем их «характером». Возможно будет даже слишком слабым утверждением сказать, что максимы суть принципы построения характера, потому что характер, кажется, состоит из максим. Как свободные и рациональные существа, мы можем и должны принять принципы, в соответствии с которыми живем, и по этой причине характер «может быть определен также [как] определение свободы (Willkür) человека посредством длительных и твердо установленных максим»[592]. Поскольку характер – действительно отличительная черта человека как свободного и рационального существа, жизнь согласно максимам делает нас теми, кем мы должны быть. По этой причине Кант считает, что «преобладающая черта человеческого рода – это способность вообще создавать в качестве разумного существа, характер»[593]. Именно по этой причине он соотносит характер с нашим «образом мысли» (Denkungsart), который противостоит «образу чувствования» (Sinnesart). Иными словами, говорит он, «характер есть определенное субъективное правило высшей способности желания [то есть воли], мораль содержит объективные правила этой способности. Соответственно, своеобразные черты этой высшей способности желания суть то, что составляет характер. Каждая воля. имеет свои субъективные законы, которые и конституируют ее характер»[594].

Иметь характер – вовсе не обязательно означает иметь морально хороший характер. Есть хорошие характеры и есть плохие, и хотя, как считает Кант, лучше иметь любой характер, чем не иметь вовсе, но хороший, или моральный, характер лучше. Как рассудить, хороший характер или плохой? По максимам, конечно! Максимы имеют решающее значение, чтобы судить о добродетелях характера, поскольку добродетельность характера зависит от добродетельности максим. Если у кого-то хороший характер, то и максимы у него хорошие, и если у кого-то хорошие максимы, то у него хороший характер, и это все, что имеет значение. (Тот, у кого нет максим, ни плох, ни хорош. Он вне морали, он просто ведомое животными инстинктами орудие или вещь.) Более того, действия не так важны – по крайней мере напрямую. В антропологии Кант доходит до того, что говорит, что действия и вовсе не важны, и что на самом деле в моральных оценках имеют значение только максимы: «в практических делах решающим является не то, совершил ли человек добрый поступок в тот или иной раз, но максима»[595].