Еще на заре своего становления марксистская наука четко определила приоритетные для нее сферы исследований, а именно изучение политической истории и идеологии левых течений в тесной связи с историей социально-экономических отношений.
Человек своей эпохи, А.Р. Иоаннисян как историк не составлял исключения из общего правила. Его творчеству были полностью присущи многие из характерных для марксистской исторической науки черт. После окончания ЕГУ он приступил под руководством В.П. Волгина к углубленному изучению истории французского утопического коммунизма, интерес к которой, по его признанию, у него возник еще в студенческие годы, когда он в Национальной библиотеке Армении впервые познакомился с работами французских утопистов.
Первые работы А.Р. Иоаннисяна, посвященные Ретифу де ла Бретону и Шарлю Фурье[578], были написаны на основе опубликованных источников и легли в основу его кандидатской и докторской диссертаций, которые он защитил соответственно в 1935 г. в АН СССР и 1938 г. – в МГУ. Такое отношение к источниковедческой базе было в целом весьма характерно для молодой поросли советских историков. Воодушевленные новой марксистской методологией, имевшей, как это им представлялось, неоспоримое превосходство над всеми остальными, в 1920-1940-х гг. советские исследователи истории стран Западной Европы в большинстве своем не придавали должного значения изучению архивных документов. В равной степени это относилось и к тем немногим из них, кому была предоставлена возможность поработать в зарубежных странах[579]. Очевидно, что речь шла о специфическом менталитете целого поколения исследователей.
Тем не менее уже первые работы А.Р. Иоаннисяна прочно обеспечили ему репутацию зрелого исследователя. Весьма положительно отзывался В.П. Волгин о его статье, посвященной Ретифу де ла Бретону[580]: «Работа тов. Иоаннисяна является весьма ценным исследованием о мыслителе, малоизученном, но заслуживающем внимания историка. Считаю, что продолжение работы в этом направлении было бы очень желательным. Для историка-марксиста изучение развития социалистических идей – в связи с социальной историей – является сейчас одним из актуальных задач. Именно в этой области буржуазные ученые сделали очень мало, и то, что они сделали, обычно никуда не годится. Здесь для нас непочатый край работы, и приятно видеть, что в этой работе начинают участвовать молодые научные силы наших союзных республик»[581].
В письме же от 10 февраля 1931 г. к руководству ЕГУ В.П. Волгин так характеризовал своего ученика: «Тов[арищ] Абгар Иоаннисян ведет под моим руководством работу по изучению французского социализма XVIII в. Считаю эту работу имеющей большое значение для выявления предшественников научного социализма, а следовательно и для построения общей концепции развития социалистических идей. Тов[арищ] Иоаннисян обладает для выполнения этой задачи достаточными знаниями и незаурядными способностями научного исследователя»[582]. Исходя не только из интересов своего ученика, но и советской исторической науки, В.П. Волгин заключил: «Полагаю, что работа принесет весьма полезные результаты, если для нее будут предоставлены соответствующие условия, – в частности возможность периодически приезжать в Москву для консультации и для ознакомления с новейшей литературой[583]… Считаю, что для завершения работу [sic] была весьма необходимой командировка тов. Иоаннисяна за границу»[584]. В те годы заграничные научные командировки были возможны для немногих советских исследователей истории стран Западной Европы, но А.Р. Иоаннисян, несмотря на покровительство В.П. Волгина, в их числе все же не оказался. Для него это было еще впереди.
Несомненно, по совету В.П. Волгина, редакционный отдел издательства «Academia» 13 ноября 1932 г. предложил А.Р. Иоаннисяну взять на себя «перевод, комментирование и вводную статью к книге “Южное открытие’à РЕТИФ де ла БРЕТОНН, намеченной нами к изданию в серии “Утопии’à под общей редакцией В.П. Волгина»[585]. Выбор пал на него не только потому, что он тогда писал кандидатскую диссертацию, посвященную Ретифу де ла Бретону. Тому была и другая веская причина, которую он сам раскрыл в комментариях этой книги: «В основу настоящего издания положен нецензированный вариант “Южного открытия”, единственный в СССР экземпляр которого находится в иностранном подотделе отдела старопечатных книг Государственной] публичной библиотеки ССР Армении в Ереване»[586]. Русский перевод этой книги на самом деле был издан с его вводной статьей и комментариями, но на титульном листе, как и в самой книге, фамилия переводчика нигде не указана. Несмотря на это, судя по некоторым разъяснениям А.Р. Иоаннисяна, можно предположить, кем был совершен этот перевод. Касаясь разницы между оригиналом книги и русским переводом в комментариях, он отметил: «В настоящем издании все эти посторонние материалы опущены», а «самый текст утопии, перегруженный посторонними материалами, также значительно сокращен»[587]. Эти комментарии подтверждают, что книгу перевел А.Р. Иоаннисян.
В любом случае, при выдвижении в 1947 г. кандидатуры А.Р. Иоаннисяна в академики АН АрмССР В.П. Волгин пожалел, что серия его работ о Ретифе де ла Бретоне «не имеет своего завершения в форме монографии»[588]. Судя по письму А.Р. Иоаннисяна от 5 октября 1959 г. А.З. Манфреду, то же ему рекомендовал Альберт Захарович: «Я решил последовать и другому Вашему совету, – писал он. – Я вновь пересмотрел все собранные мной материалы о Ретифе и решил писать о нем монографию. Думаю, что такая монография вполне оправдает себя, так как будет содержать много новых материалов по истории леворадикальных, демократических течений во Франции накануне и в период Французской революции»[589]. К слову, о подготавливаемой им «специальной монографии о Ретифе» он упоминал задолго до этого в своей книге о генезисе общественного идеала Фурье[590]. Однако такой монографии А.Р. Иоаннисян не написал, но зато посвятил Ретифу де ла Бретону одну из глав своей книги «Коммунистические идеи в годы Великой французской революции» под заглавием «Коммунистический идеал Ретифа де ля Бретона»[591]. Тем самым он не только последовал совету А.З. Манфреда, но и, в принципе, лишь частично выполнил пожелание В.П. Волгина.
Весьма положительно В.П. Волгин отзывался и о докторской диссертации А.Р. Иоаннисяна: «Работа тов. Иоаннисяна отличается большими достоинствами, – писал он 13 января 1938 г. – Она основана на весьма тщательном изучении Фурье и его предшественников – в первую очередь Ретифа. В ряде разделов она дает совершенно новые для науки выводы; в других она весьма удачно суммирует известные, но разбросанные в других исследованиях положения. Требованиям, предъявляемым к докторской диссертации, она, по моему мнению, вполне соответствует. Очень желательно спешно напечатать ее в связи с исполнившимся в октябре 1937 года столетием со дня смерти Фурье»[592].
Уместно заметить, что на протяжении всей своей жизни А.Р. Иоаннисян остался в СССР самым авторитетным знатоком Фурье [593]. В 1955 г. именно он написал пространный критический отзыв на рукопись статьи И.И. Зильберфарба о «социальной философии» Шарла Фурье[594], которая все же была опубликована в журнале «Вопросы истории»[595]. А 9 апреля 1972 г. А.З. Манфред писал ему в связи с 200-летием со дня его рождения Фурье: «Вчера я говорил с Евг[ением] Михайловичем] Жуковым, и мы просим Вас выступить на ученом совете Ин[ститу]та с докладом о Фурье. Дата еще не определена – где-то, видимо, в 20-х числах апреля. Это будет либо засед[ание] Уч[еного] Совета нашего Ин[ститу]та, либо совместно с ИМЛ при ЦК КПСС. Вы единственный специалист по Фурье, и без Вас должной оценки его не будет»[596].
О приобретенной в 1930-х гг. еще молодым историком А.Р. Иоаннисяном известности свидетельствует также обращение к нему 7 января 1940 г. редакции «Историка-марксиста» «как к старому сотруднику» этого журнала[597] со следующей просьбой: «Не откажитесь поделиться с редакцией Вашими критическими замечаниями, пожеланиями или предложениями относительно журнала “Историк-марксист”»[598]. Вот почему один из руководителей сектора Новой истории Института истории АН СССР Ф.В. Потемкин в 1940 г. выступил с предложением о принятии А.Р. Иоаннисяна, в числе других видных специалистов по истории Запада, на постоянную работу в Институт истории[599].
В дальнейшем одной из главных особенностей творчества A. Р. Иоаннисяна стало скрупулезное изучение прошлого на основе широчайшего круга неопубликованных архивных документов. В 1940-х гг. он приступил к исследованию еще никем не разрабатывавшейся истории армянского освободительного движения XVIII столетия, широко используя материалы советских архивов. Он посвятил этой теме две книги, впервые раскрыв многие совершенно не известные страницы прошлого о важной положительной роли России в исторических судьбах армянского народа [600].
На одну из них сразу же откликнулся академик Е.В. Тарле, написавший А.Р. Иоаннисяну в письме от 18 декабря 1946 г.[601]: «Только что получил Ваш труд “Россия и армянское освободительное движение в 80-х годах XVIII столетия”. Уже из беглого просмотра получается впечатление очень интересного и солидного исследования. Прочту его немедленно; я как раз скоро буду обрабатывать главу о походе B. Зубова и его антецедентах [предшествовавших действиях. –
В таких условиях вполне закономерно. что iain<-президент АН СССР В.П. Волгин, учитывая научные достижения своего подопечного, выдвинул в октябре 1947 г. его кандидатуру в академики АН АрмССР. Отметив, что «круг научных интересов тов. Иоаннисяна весьма широк», и дав объективную оценку его научным трудам, он заключил: «Все это позволяет мне самым решительным образом рекомендовать тов. Иоаннисяна в качестве кандидата, как по своим научным трудам, так и по своей педагогической и научно-организационной деятельности, вполне заслуживающего избрания в действительные члены Академии наук Армянской ССР»[603]. И тогда еще молодой историк был избран академиком АН АрмССР.
Однако судьба уготовила его книге «Россия и армянское освободительное движение в 80-х годах XVIII столетия», столь высоко оцененной Е.В. Тарле, трудную участь, ибо она далеко не у всех вызвала положительную реакцию. На закате сталинской эпохи А.Р. Иоаннисян подобно Галилею фактически был вынужден отречься от своих научных убеждений и публично выступить в научной печати с «самокритикой»[604], ибо в опубликованной в азербайджанском научном журнале обширной рецензии на эту книгу против Абгара Рубеновича были выдвинуты вымышленные политические обвинения [605]. Суть этой «критики» сводилась, в частности, к недооценке А.Р Иоаннисяном прорусской ориентации азербайджанского народа и исторического значения его борьбы против турецких и персидских поработителей. По мнению автора рецензии Г. Абдуллаева, приведенные им «факты» будто бы опровергали «ложное утверждение» А.Р Иоаннисяна о том, что «лишь христианские Грузия и Армения могли стать форпостами России в Закавказье, а мусульманскому Азербайджану суждено было тяготеть к единоверным ему по религии Турции и Ирану»[606]. По его убеждению, «Азербайджан, вопреки утверждениям проф[ессора] А.Р. Иоаннисяна, несмотря на религиозные различия населения, что широко использует профессор] А.Р. Иоаннисян для подтверждения своих ложных, тенденциозных выводов, ориентировался на Россию»[607].
После публикации этой рецензии в 1950 г. «бюро ЦК КП Армении приняло решение, обязывающее автора книги выступить с критикой по поводу своих ошибок»[608], хотя В.П. Волгин при выдвижении кандидатуры А.Р. Иоаннисяна в академики АН АрмССР не преминул отметить: «За последние годы тов[арищ] Иоаннисян перешел на темы по истории культуры и освободительного движения армянского народа. И в этой области он успел дать две большие работы, заслуживающие весьма лестный отзыв специалистов»[609].
А.Р. Иоаннисяну ничего не оставалось, как в научном журнале АН АрмССР «Известия: общественные науки» выступить с самокритикой и «признать» свои мнимые ошибки, которые объяснил тем, что якобы попал под влияние «буржуазной историографии», тем более что Г. Абдуллаев его обвинил также в допущении возрождения «буржуазного национализма»[610]. К слову, в том же его упрекали и в газете «Правда» даже после публикации его «самокритики». Как отмечал автор этой статьи Г. Айрян, в книге А.Р. Иоаннисяна «был допущен ряд серьезных ошибок. Автор, придерживаясь концепции буржуазной историографии, делившей закавказские народы по религиозному признаку на христианские и мусульманские, пришел к буржуазно-националистической точке зрения в оценке освободительного движения грузинского, азербайджанского и армянского народов. Искажая историческую правду, он всячески умалчивал тяготение азербайджанского народа к русскому народу, его стремление при помощи русского народа освободиться от иноземного ига» [611]. В январе 1953 г. А.Р. Иоаннисян во время научной дискуссии, состоявшейся в АН АрмССР, признал верность критики в газете «Правда», заявив также, что в своей книге он допустил «буржуазно-националистическую ошибку»[612]. Несмотря на его самокритические выступления, в 1953 г. его уволили с занимаемой должности директора Института истории АН АрмССР[613].
Признание А.Р. Иоаннисяном допущенных им самим «ошибок» может показаться странным. Но если иметь в виду сложившуюся тогда в СССР политическую ситуацию, то станет очевидным, что в противном случае перед ним вырисовывалась бы печальная, но весьма реальная перспектива оказаться в числе политзаключенных сталинских лагерей. Поскольку такой оборот событий его, естественно, не прельщал, он, дабы не разделить горькую судьбу многих своих коллег (В.М. Далина, С.А. Лотте, Я.М. Захера и др.), вынужден был принять ничем не обоснованную с научной точки зрения «критику» в свой адрес.
А.Р. Иоаннисян олицетворял свою эпоху, и механизмы власти функционировали не только для него одного. В сталинскую эпоху такая антинаучная «самокритика» была присуща не только ему одному, а почти всем советским историкам. К примеру, в 1949 г. «виднейший медиевист академик Е.А. Косминский “подверг суровой критике’à свой собственный учебник; выдающийся ученый профессор А.И. Неусыхин признал, что он “подпал под влияние австрийского буржуазного учения Допша”, а крупный историограф профессор Н.Л. Рубинштейн “сделал попытку признать свои космополитические и антипатриотические ошибки, допущенные им в своих научных работах и читаемых курсах, но сделал это непоследовательно”»[614]. Обратившаяся к деятельности Е.А. Косминского Е.В. Гутнова также не обошла молчанием жесткие тиски, в которых тот работал, заставлявшие во второй половине 1940-х гг. даже такого именитого историка неоднократно «каяться», чтобы спасти сборник «Средние века» от ликвидации[615]. Аналогичное поведение не только своего учителя Е.А. Косминского, но и других его коллег признавал А.Я. Гуревич: «Нашим учителям приходилось произносить официальные речи, противоположные их внутреннему убеждению, и они были вынуждены идти на компромисс»[616]. Так же поступил в 1950 г. А.И. Молок, который, «отвергая обвинения в космополитизме, вместе с тем покаялся и признал “ошибки”»[617]. Не надо забывать, что еще в 1930-х гг. именно так себя повели их предшественники. Как отметил А.Н. Сахаров, «конец 1931 – начало 1932 г. прошли в нервной обстановке проработок, покаяний, самокритики»[618].
Касаясь трудных условий работы, выпавших в годы советской власти на долю старших коллег, С.В. Оболенская на примере поведения Б.Г. Вебера, а также многих его сверстников, констатировала печальное обстоятельство их вынужеденного лавирования. Имея на это все основания, она заключила: «Наши “старики”, лавируя, страшась, приспосабливаясь, находя лазейки для собственной совести, в трагическую эпоху нашей истории все-таки сохранили научные и этические традиции и не дали погибнуть самой науке, хотя и приходилось им “петлять’à – ведь их травили с собаками, как зайцев травят»[619].
В таких условиях А.Р. Иоаннисян сосредоточил свое внимание исключительно на другой сфере исторической науки, ничем не отличаясь от других своих советских коллег[620], а именно на истории французской коммунистической и социалистической мысли, что вызвало негативную реакцию его армянских коллег. Сразу же после завершения работы над монографией по истории коммунистических идей в годы Французской революции, 19 марта 1965 г. он писал А.З. Манфреду: «Здесь меня наши местные историки публично упрекали, что вместо того, чтобы заниматься историей армянского народа, я занимаюсь “французским социализмом”. А что говорили за глаза, и передать трудно. Так что можете представить, в какой атмосфере мне приходилось работать» [621].