– Да. Вскоре после того, как переехали вы. Я прожила здесь десять лет, но никогда толком не чувствовала себя как дома. Понимаешь?

Он проводит рукой по причесанным волосам, обводя взглядом дом с его осенним декором.

– Да. Понимаю.

– Родители старались, как могли. Но дом – это не просто четыре стены и крыша над головой, – тихо говорю я, стоя у входной двери. – Здесь нет старых воспоминаний. Это не тот дом, который снится мне по ночам.

Кэл не успевает ответить – с другой стороны порога звучит голос мамы. Оно и к лучшему.

– Заходите! – зовет мама. Ее почти заглушает лай и цокот когтей по паркету. Наше появление привело собак в буйный восторг. Накануне мама взяла их с собой после того, как мы вместе приготовили пюре с пармезаном, клюквенно-яблочный соус и множество десертов.

– В общем, – я откашливаюсь и мысленно прогоняю печаль. Сегодня не время предаваться унынию. – Давай заходи.

Задевая длинной бордовой юбкой праздничный коврик, я захожу в дом. Меня встречает сладкий, пряный аромат корицы и муската, смешивающийся с запахом сладкого теста и рассола. Зефирка крутится у наших ног, а Кики решительно атакует лодыжки Кэла. Пугливая Стрекоза вырывается у него из рук и немедленно прячется под диваном.

– Ах, Кэллахан, – мама выходит из кухни с полотенцем в руках и нарядным фартуком вокруг пояса. – Как я рада, что ты пришел, я очень на это надеялась. А где Дана?

Я снимаю ботинки и короткую курточку, глядя, как Кэл ерошит себе волосы и прячет руки в карманы. Он одет в красно-коричневую рубашку с длинными рукавами, заправленную в выглаженные брюки цвета хаки, – весьма редкое зрелище. Кэл даже опшикал волосы каким-то средством для укладки. А уж пахнет он совершенно бесподобно.

– Она поехала к родителям в Грин-Бей, – говорит он маме, как сказал и мне. Коротко и немного скованно. – Я передам от вас привет.

С самого момента нашего воссоединения в августе Кэл почти не говорил о Дане Бишоп, что неудивительно – он вообще не любит обсуждать семью и личные темы. Но все же мне интересно, как поживает женщина, которая когда-то была мне почти второй матерью. Кэл всякий раз упоминает ее с отсутствующим выражением лица.

Совсем как сейчас.

Взяв его за напряженное плечо, я мягко веду Кэла на кухню. Он расслабляется от моего прикосновения.

– Идем. Поможешь мне приготовить тыквенные равиоли.

– Уверена?

– Да. Это для меня, вместо индейки, я же ее не ем. Мама приготовила тесто еще утром. Я буду делать соус с маслом и шалфеем, а тебе предстоит самое интересное – лепить равиоли.

– Надо же. Вы все готовите сами? – мы идем по коридору, и я по-прежнему держу Кэла за руку. Уголок его рта приподнимается.

– Ты удивлен? – я игриво усмехаюсь.

Его улыбка становится чуть шире.