Но разница вот в чем: я говорю «не могу».

Он говорит «не буду».

К шести вечера мы заканчиваем ужин, досыта наевшись и напившись вина. Снаружи темнеет, и ласковый снегопад укутывает землю белым покрывалом. Тетя Милли убирает со стола грязные тарелки и складывает в раковину, а мы с мамой расставляем бесчисленные десерты. Кэл и дядя Дэн обсуждают что-то спортивное. К счастью, застольная беседа почти не касалась тяжелых тем. Дядя начал было вспоминать, как выглядел раньше мой новый дом – как росли вокруг него розовые кусты и играли на лужайке дети. Но я вовремя перевела разговор обратно на политику.

Бьюсь об заклад, только за нашим столом разговор о политике предпочтительней старых воспоминаний.

– Ты что-нибудь сыграешь для нас, милая? – мама легко пожимает мое плечо. – Какой же праздник без твоей музыки.

Я машинально оборачиваюсь к Кэлу. Тот отвлекся от разговора и смотрит на меня через всю комнату. Откашлявшись, я снимаю обертку с бананового хлеба.

– У меня нет с собой гитары.

– Возьми гитару отца. Она в моем шкафу.

Я не то чтобы против – я люблю играть для своих близких – но при мысли о том, что за этим небольшим выступлением будет следить Кэл, меня начинает мутить от волнения. Я боюсь, что эмоции возьмут надо мной верх.

– Ладно. Исполню пару песен.

Вернувшись из маминой спальни с гитарой в дрожащих руках и комком нервов в груди, я вижу, как Кэл с аппетитом уплетает банановый хлеб, который я испекла специально для него. Я бросаю взгляд на стол. Кэл единственный, кто взял себе ломтик хлеба, при этом оставив горбушку нетронутой. Я невольно улыбаюсь.

– Значит, Имоджен выступит специально для нас? – спрашивает он с набитым ртом, пока я спускаюсь по ступенькам. Он сидит на диване, а к его бедру жмется Стрекоза. Мои родственники тем временем накладывают себе полные тарелки в соседней комнате.

– Сегодня я просто Люси, – говорю я с улыбкой. – Признаюсь, я немного нервничаю.

– Да? Почему?

Я поджимаю губы.

– Сам догадайся.

– Ах. – Он кивает и проглатывает кусок хлеба. – Я уже видел, как ты играешь.

– Да, но обстановка здесь более… интимная. – Это слово повисает между нами, и он смотрит на меня глазами, сияющими золотым в неровном свете свечей. – В баре совсем другая атмосфера, там я легко могу от всего абстрагироваться.

– Боишься, что я тебя освистаю?

– Нет, но ты меня увидишь. Всю меня.