Как видим, вся система и дух христианской, русской государственности, ее самодержавной монархии держатся только на активности буквально всех слоев общества и каждого человека. Человек, нейтральный к общественным и государственным интересам, невозможен в условиях такой политикоправовой системы. Активность членов общества воспитывается, и особая забота о воспитании непосредственно лежит на Православной Церкви, членом которой лицо является с момента рождения и до самой смерти. Нельзя не заметить, что характер личности и его жизненные установки не меняются: как член Церкви и гражданин своего Отечества он одинаково активен, имеет перед собой одни и те же абсолютные идеалы, одну и ту же Истину, которой поклоняется и которой служит.
Вся система государственной власти направлена против косности и лености. Верховная власть предлагает лицам не администрирование, но совместную деятельность по укреплению своей государственности и повышению своего благосостояния. Знание и опыт, профессионализм полагаются народом на общегосударственное служение. Здесь мы видим жертвенность сродни апостольской и первых христианских мучеников, примеры которых дает только Церковь. В свою очередь, верховная власть кладет в основание государственного здания свой подвиг властвования, защищая и народ, и веру, принимая на себя всю тяжесть государственных забот. Одним словом, это и есть христианская соборность, вырастающая на доверии, совместной и бескорыстной деятельности всех на благо каждого, нравственной ответственности одного лица за другого и всепрощения.
Именно такие опыты демонстрировал нам древний Израиль и в еще большей степени Московская Русь. Рассуждая об общественном быте Московской Руси, архимандрит Константин (Зайцев) писал: «На Москве мотивация каждого человека, кто бы он ни был, от Царя до последнего селянина, была всецело одухотворена сознанием своей всецелой принадлежности Церкви, и сильнейшим, все подчинявшим, рычагом этой установки сознания была мысль о спасении души. В этом именно смысле и можно, без всякого преувеличения, уподоблять Москву, в целом, монастырю»[722].
Замечательная мысль! Объемы нашего изложения не позволяют нам в полной мере продемонстрировать то обстоятельство, что задолго до самой науки государственного и административного права, влекомые нравственным сознанием и христианской идеей долга, наши предки создавали очень эффективные системы управления, базируясь на принципе: «я отвечаю за все, и грех вошел в мир через меня»[723].
Безусловно, по степени своей эффективности, исходя от некоего идеального критерия, система управления Московского государства не была самой удачной. Исследователи и специалисты отмечают известный дубляж властей, зачастую – неразбериху в компетенции органов, одновременное существование старых, отживших и новых, только что введенных учреждений[724].
Все это, конечно, так. Но разве существует в мире идеальная система управления? Мы можем говорить лишь о большем или меньшем приближении к ней. Кроме того, являясь идеальным чисто теоретически, на бумаге, такой эталон не учитывает обычные человеческие слабости, наклонности, конкретные исторические условия жизни общества, наконец – состав общества, из которого надлежит формировать органы управления государством.
Например, можно нарисовать замечательную систему управления, но нельзя реализовать ее, если выяснится, что такого количества специалистов и именно такой отрасли у нас нет. Несовершенна любая система, реализуемая на практике. Поэтому мы не должны бояться известных ее погрешностей, обращая внимание главным образом на соответствие ее принципам государственного строительства, природе государства, общенародным нуждам и социальному портрету нации.
Да и разве какаято другая политикоправовая система может предложить нам столь высокое понимание личности? Западная? Нет, конечно. Для католиков и протестантов мир дробен, атомичен, хаотичен, не имеет своего смысла, если только человек не вмешается в тайны мироздания. Очевидно, что это – следствие утраты знания Бога. В результате, как тонко подметил Д.А. Хомяков, для западного человека главное – погружение в мирские заботы и пользование «правами человека».
Напротив, «древнерусское понятие о земле и государстве было такое живое, что ни народ, ни царь, ни минуты не задумывались насчет взаимоотношений. Земля очень хорошо понимала, что есть государево дело, и что ей в это дело мешаться не подобает без приглашения; но и царь очень хорошо понимал, что такое великое земское дело, и знал, что цель его великого государева дела состоит в том, чтобы дать Земле жить своею земскою жизнью»[725].
Если хоть один из элементов этого триединства – Церковь – народ – верховная власть – перестанет исполнять свои обязанности по единым для всех заповедям, если только устанут чьито сердца, соборность начинает медленно, но верно разрушаться. Жертвенность остальных членов этого единства – народа или Церкви – может лишь на время приостановить этот разрушающий процесс. Затем, под влиянием разлагающей пропаганды антихристианства и опять же не без «помощи» верховной власти, не смеющей применить силу к зарвавшимся интеллигентствующим бездельникам, оскуднел и народный дух. Народ, должный сохранять свою государственность, становился уже индифферентным ей[726].
Свершилась революция. И только Церковь, через тысячи и десятки тысяч свои мучеников не дала окончательно умереть русскому государству, сохранив его пусть былую, но славу.
§ 4. Суд, его значение и место в государстве
Нам осталось рассмотреть последнюю функцию государства, которую не может исполнить за него никто другой, – отправление правосудия или суд. С самого начала хотелось бы избежать тех ошибок, которые очень распространены в широкой среде и навеяны не всегда верным пониманием природы государства и самой судебной функции, помноженным на тот негативный опыт, какой демонстрируют нынешние системы судоустройства и судопроизводства.
Обычный взгляд на суд заключается в том, что это – учреждение, где на основе закона разрешаются споры между гражданами, а также определяется вина лица в совершении определенного противоправного деяния и устанавливаются вид и мера его наказания. Но помимо граждан и государство является частым гостем судебных учреждений: или в лице прокуроров, поддерживающих обвинение либо участвующих в том или ином гражданскоправовом споре для обеспечения законности, или в качестве ответчика по делам об оспаривании актов органов государственной власти, нарушающих права и интересы граждан.
Для обеспечения беспристрастности суда, для точного исполнения закона в отношении любого лица, вне зависимости от его социального положения, блюдя идею равенства всех лиц перед законом, теоретики светского государства давно сошлись на едином мнении о необходимости отделения суда от верховной власти. Повидимому, они считают, что верховная власть и так слишком могущественна, чтобы давать ей в подчинение еще и суд. Теория разделения властей, основы которой были заложены еще Ш.Л. Монтескье (1689—1755), где суду надлежало «следить» за государством (правительством) – как бы оно чего не натворило – основывается на чисто рациональном понимании права как воли народа, выраженной в форме закона. То есть на том признании, что народная воля является основой верховной власти, игнорируя христианское понимание власти как данной Богом.
Помимо этого, в данных рассуждениях без труда обнаруживается уже знакомая нам нелепая и вздорная идея ограничения верховной власти правом. В результате судебная система в современных государствах давно уже превратилась в закрытую корпорацию, живущую по своим законам. Как народ не имеет по светским политическим теориям реального отношения к вопросам управления государством, так никакого отношения он не имеет и к вопросу отправления правосудия.
Уже на этой стадии рассмотрения невольно возникает несколько вопросов, на которые светская наука права не может дать удовлетворительных ответов. В первую очередь государство понимается в одностороннем смысле, как правительство, аппарат управления, которому якобы противостоит и все общество, и представительные органы государственной власти. Но это – чистое заблуждение, как мы выяснили выше.
Повторимся, что представительные органы власти невозможно строго разграничить по компетенции от органов управления (исполнительной власти), равно как и «общество» от «государства». Даже если бы мы могли разделить эти функции точно и «навсегда» на бумаге, еще не значит, что они разделились бы в действительности. И разве может быть верховная власть отделена от власти управительной? Такого мы нигде не встретим, кроме как в теоретических раскладах идеологов либеральнодемократической доктрины, где говорится, что верховная власть есть власть народа, а власть управительная ей подчинена. Написать можно все, что угодно. Но все всегда знали, что реально руководит страной не тот, кто обозначен на бумаге, а кто имеет в своем подчинении аппарат управления, чей приказ будет исполнен и кто с высоты своего положения никому не подчинен.
Мы видим, что даже при самом оптимистичном раскладе теория разделения властей не может обосновать их равенства и взаимоограничения. Власть по управлению государством всегда остается верховной, а «народная» – назови ее хоть представительной, хоть общественной – может лишь пытаться контролировать и фрондировать (по мере возможностей) с ней. Стать верховной власть общественная не может ни при каких обстоятельствах. Настоящая верховная власть в известные моменты олицетворяет собой все государство. Поэтому, по логике противников христианской государственности, получается, что суд является органом государства и государству же противостоит! Это все равно, что любой орган управления был бы государственным и одновременно противостоял ему. Понятно, что такой орган не просуществовал бы и одного дня, как явление безумное.
Если мы приходим к выводу о том, что отправление правосудия является одной из функций государства как организованного общества, то и «независимость» суда от государства, т.е. от общества, выглядит нелепым требованием, противоречащим природе политических отношений.