Исходя из этого, А.С. Хомяков считал возможным предложить следующий алгоритм рассмотрения гражданских споров, который, на наш взгляд, нельзя игнорировать при практическом и теоретическом осмыслении проблем суда. В тех случаях, когда заявленный иск не встречает препятствий и ответчик не может привести доводов против него, дело поступает в специальный суд (по нашей классификации – мировой суд), который по упрощенной судебной процедуре рассматривает доводы истца и ответчика, вынося затем решение. Предполагается, что в этом случае спора нет, а есть нарушенное право истца и нежелание ответчика защищать свою правоту, либо, наконец, фактическое признание им иска.
Если спор признан разумным, т.е. действительно имеющим место, мировой суд направляет дело к рассмотрению или вышестоящего суда (в зависимости от сложности дела, существа спора и свойств оспариваемого права или объекта собственности), или обязывает стороны выбрать третейский суд. Третейский суд и проведет исследование обстоятельств дела (судебное следствие) исходя из действующего законодательства, объяснений сторон и голоса совести.
Несложно понять, что А.С. Хомяков был совершенно прав, решив одной идеей сразу несколько проблем. В первую очередь возможность примирения сторон, рассмотрения дела по закону и по совести, без привлечения специального судьи, но самим обществом (уход от формализма и максимальное приближение к нравственной оценке событий и деяний). Наконец, упрощение судопроизводства и сокращение времени на судебные разбирательства. В этом случае «самая страсть к тяжбам, страсть разорительная и безнравственная исчезнет», – обоснованно предполагал он[761].
Таким образом, подытожим: христианство предлагает и в этой сфере деятельности человеческого общества свои начала, реализовав которые, мы получим естественную, органичную и гармоничную основу для совершенствования человеческой личности, его духовного возрождения и служения Правде. И нет ничего удивительного в том, что все указанные начала фактически применяются в реальной жизни (подчиненное служение суда верховной власти в деле реализации правового идеала), а формы осуществления правосудия широко распространены и издавна известны: мировые, третейские и государственные суды.
Этот факт не может не привести к мысли об их естественности по отношению к природе человеческого общества и началам взаимоотношения между верховной властью и судебными органами. Другое дело, что ныне действующие судебные системы утратили в своей основе понимание суда, данное нам в христианстве, и явно не справляются с той высокой ролью защитника правды, к которой изначально призваны. Стоит ли удивляться, что все известные нам в России, в частности, в последние годы, попытки реформирования судебных органов, определения их места в государстве напоминают ситуацию из известной басни Крылова о лебеде, раке и щуке?
Последнее. Сказанное не представляет собой категоричное требование о введении качественно новой системы судов в любую минуту и в любое время. Как применительно к органам народного представительства, государственного и местного управления, так и при строительстве судебной системы, максимально приближенной к ее естеству, требуется последовательная и целенаправленная государственная политика. Верховная власть не может и не должна насиловать ситуацию, жертвуя жизнью ради пусть самых высших, но на сегодняшний момент нереализуемых принципов.
Вместе с тем только за счет твердого и неуклонного их воплощения получит она помощника, способного воспитывать в народе чувство Правды, справедливости, обучающего человека праву и закону. Только за счет правильной внутренней государственной политики можно создать народную власть и народный суд, приучить любить закон, понимать его и жертвовать во имя его всем самым дорогим, что есть у человека, пусть даже собственной жизнью.
Заключение. Современные задачи Российского государства
Подведем итоги. Русская идея как христианское учение о государстве, как основа философии русской государственности есть объективное явление, обладающее, как совокупность истинных знаний о человеке, человеческих союзах, власти, праве, признаками единственно возможного пути духовного и социального развития. Все остальные известные нам по истории политических и правовых учений и современным событиям политические системы представляют собой лишь отклонения от истины. Особенно эта оценка применима к государствам Западной Европы, носителям либеральнодемократических идей светского правового государства. Вырастая из древнего христианства, они постепенно утрачивают его дух и наделяют христианские начала общественной жизни новым, разрушительным содержанием.
В отличие от западного, светского понимания человеческих союзов и самой природы человека, где все условно, преходяще, зависит от материальных условий бытия, Русская государственность основывается на других традициях. Здесь все носит признак абсолютности: абсолютен человек как образ и подобие Божие, абсолютны семья, нация, государство, Церковь. Каждый из этих союзов играет важную, только ему присущую роль в деле духовного становления человека, его возрождения.
Но абсолютность придает им только единая органичная духовная связь, без нее каждый из союзов начинает тянуться к самодостаточности и в результате утрачивает свою индивидуальность. Все вместе эти человеческие союзы сосуществуют в духе соборности, все объединяющей и включающей в себя, придающей каждому из них особый смысл и значение.
Семья дает человеку потомство и формирует культурные основы общежития, приучает к власти и подчинению, разъясняет идею духовного служения ближнему своему. Нация, расширяющая горизонты человека от «я» – индивидуального до «мы» – индивидуальноколлективного, представляет собой духовное явление единой этнической группы, основу государственности, которая без нее невозможна.
Государство не только регулирует властные отношения, произрастающие в обществе в силу естественного неравенства людей, но и направляет их к высшей цели общего блага. Наконец, Церковь открывает нам конкретное и полное содержание нравственных ценностей как в индивидуальном, так и коллективном их понимании, выступает хранителем Истины. Право представляется уже не в качестве силы, противостоящей нравственности, христианскому вероучению, но как их детище в руках верховной власти, орудие справедливости.
Объединенные рамками и духом одного системного учения, все эти явления примиряются друг с другом, обретают свой особый смысл. Здесь система не ломает индивидуальность, но подчеркивает ее, при условии, конечно, что последняя не противостоит всему остальному, но служит всем. Светскому сознанию этот аспект, наверное, наиболее неприятен: вот, мол, где проявляется ваше нарушение «моей» свободы ничего не делать и не быть никому обязанным. Но может ли быть иная свобода? Разве можно назвать светлым словом «свобода» то состояние, когда человек чувствует себя счастливым лишь в состоянии полной изолированности от всех других? Что же объединяет их всех вместе? Ничего, кроме самых насущных проблем бытия, так сказать, борьбы за огонь и за мясо. Здесь нет даже следов самоотречения, без которого немыслима никакая государственность и само человеческое общежитие.
Нетрудно убедиться, что самоотречение – одно из основных начал христианства, в самых высоких своих формах предполагающее готовность умереть за ближнего, в самых слабых – хотя бы не конфликтовать, сосуществовать с ближним, прощать его и в этом взаимопрощении находить основу взаимопонимания. Вряд ли стоит доказывать, что именно за счет последнего умения русский народ и смог построить великую Русскую империю, Русскую государственность, которую не смогли разрушить до конца ни проевропейские преобразования Петра I, ни коммунистический интернационализм, ни перестройка, ни демократические реформы последних лет.
Имея образцом человечности Христа, православное учение о государственности не может не быть учением жертвенным. Но эта жертвенность не есть суицид (самоубийство), следствие пессимистического разглядывания мира, но ощущение высшего его смысла. Вместо человекоубийства как способа разрешения споров, принятого в языческие и настоящие времена, христианство предлагает самопожертвование как единственный способ борьбы со злом. Безусловно, никакая иная религия не дает нам ничего подобного. Это – философия всеединства, человекобожия и богочеловечности. Политическая философия христианства самодостаточна: она не нуждается в дополнительных учениях и теориях, но есть Истина абсолютности. С научной и практической точки зрения мы имеем учение цельное, перспективное, предоставляющее нам всевозможные вариации для проявления и наполнения содержанием идеи человеческих союзов, и в первую очередь – государства.
Никакой иной альтернативы, как вернуться к своим истокам, к христианской государственности, у нас нет. И годы советской власти, и попытки «демократизации» страны дали столь ужасающие результаты, что высказываться за продолжение подобных экспериментов – и ненаучно, и преступно перед Россией.
Можно, конечно, говорить о «недостатках» и «перегибах» советской эпохи, о том, что «социализм с человеческим лицом» и есть наша природная русская стезя. Но объективный исследователь, привыкший доверять фактам, а не оценкам, не может не подметить, что крепость советской системы управления государством заключалась не в буквальном следовании основам марксистского учения, а отступлениях от него.
Как формировалась система Советов и их персональные составы? Мы без труда обнаружим сословный принцип народного представительства, заимствованный из времен Московской Руси, хотя и в извращенных формах, и с иным содержанием. Что являлось корнем, средоточением всей системы государственности? Единая идеология и хранители ее – Коммунистическая партия (аналог Церкви и христианства). Можно провести и другие параллели: имперское сознание и мессианское значение России – понимание СССР как особого государства с мировой миссией. Фактическое назначение, а не избрание руководителей, выборность судей в народные суды (хотя, конечно, эта выборность была условной, но имела значение конституционного принципа) и т.д. Именно за счет заимствования исторических форм Руси и держалась, и была крепкой советская власть. Но если это так, стоит ли вновь продолжать эксперименты по наложению правильных форм на чужеродные идеалы? Не лучше ли, чтобы все соответствовало друг другу: и формы, и идеи, на которых строится русская государственность?
Вряд ли поразят своими перспективами наше воображение и попытки стать «западным» либеральнодемократическим государством. Но, во-первых, что дала миру эта культура? Тот самый кризис государственности, семьи, национальный сепаратизм, которые – едва мы 15 лет назад начали путь по этому маршруту – одолевают и нас самих. Да и принимает ли народ эти идеалы западной демократии, – вот вопрос, на который наши новоявленные реформаторы почемуто не любят отвечать.