Личность призывают бороться с государством, в ответ оно усиливает свой пресс. Преодоление политической власти единственно возможно через ее десакрализацию, уничтожение духовной основы всякого общественного союза, включая государство, признание его плодом рук человеческих. И тут же как результат само понятие «власть» мгновенно выхолащивается, размывается, принимает аморфное и условное содержание. Противостоя тенденции разрушения, подчиняясь инстинкту самосохранения, государство усиливает свой нажим на убивающее его общество, а оно в свою очередь все более и более пытается противопоставить государственному прессу «права человека». Это – титаническая борьба, вот уж поистине «нелепая и беспощадная».
С точки зрения борца за «права человека», из этого тупика есть только один выход: уже не титульная нация, а само государство должно быть ниспровергнуто со своего пьедестала, и оно начинает отрицаться. На смену ему призывают безгосударственное существование в форме международных конфедераций – мечта анархиста. Современные политологи убеждены в том, что даже «демократические» и всемогущие США играют роль «переходной империи, судьба которой – быть акушеркой для демократически управляемой глобальной системы»[768].
Не случайно, в последнее время все чаще раздаются голоса: «Назад, к национальному государству!» Кажется, достаточно только очистить страну от инородных элементов, вычленить по принципу крови образовавший это государство этнос из общей массы, предоставить ему публичные преференции – и политический союз восстанет из пепла, а все беды разрешатся сами собой. В этом призыве кроется определенная правда – если «интернациональное» государство насчитывает от силы несколько десятилетий существования, то за спиной национального государства – обрамленная сединами вечность.
Однако очевидно, что любое национальное государство весьма слабо адаптировано к процессу ассимиляции представителей иных народностей. Оно рождено, чтобы существовать и, если не повезет, завершить бытие в качестве закрытого анклава, «цивилизованного племени», упорствующего в своей национальной исключительности. Век национального государства недолог – история без труда предоставит сотни и тысячи примеров на этот счет. А тоталитарное подчинение интересов личности общенациональным интересам, частного целому замораживает развитие индивида, убивает в нем Божественную искру, ограничивает его сознание жесткой установкой «свойчужой». Понятно, что существуют известные отклонения, не меняющие тем не менее общей оценки.
Отсюда следует нелицеприятный вывод: если политическая история чемуто и учит, так это тому, что национальное государство обречено на второстепенное существование и даже, возможно, скорую гибель; оно бесперспективно.
II. Византия – Священная Римская империя
Есть ли какаято альтернатива этим двум диаметрально противоположным политическим построениям? Безусловно. Затронув античные времена, мы до времени отложили в сторону тот факт, что национальное государство было не единственным изобретением политической мысли древности. Следует, без опасения прослыть ригористом, заявить, что все прошлое человечества представляет собой историю развития имперской идеи. Более того, империя – это основной тип политического устройства государств, известных нам с древности.
Многотысячелетняя история демонстрирует нам постоянные картины неоднократных попыток преодоления национальной самоизоляции отдельных народов и построения имперских держав. Только в условиях имперского бытия понятие титульной нации неожиданно получает качественно иное содержание, а озвученные проблемы – свое разрешение.
Первые примеры этих попыток нам дарит Восток: Хеттская империя, Египет, Израильское царство (в известной степени), Ассирия, Вавилон, Персидская держава, государство Александра Македонского. Они первыми перешагнули границы для объединения иных народов в рамках единой вселенской империи. Однако в конце концов потерпели неудачу по одной и той же причине – не смогли преодолеть собственной национальной исключительности.
Это продолжалось до тех пор, пока на авансцену истории не выступил Рим. Уже первоначально формирование римской нации существенно отличалось от иных примеров. Так, их первый царь Ромул (753—716 до Р.Х.), видя, что возведенный им город Рим мало заселен, решил хитростью заманить людей низкого происхождения, включая даже рабов, от других народов, предоставив им права гражданства. Пожалуй, наиболее показательной была история с похищением римлянами сабинянок, приведшая к войне двух народов, а затем к их объединению под единым именем римлян. Как говорят, в честь этого события все римляне получили второе имя «квириты» – от названия сабинянского города Курам. Как видим, в свойствах римской души присутствовали качества, неизвестные другим народам древности[769].
Правда, затем эти опыты прекратились – Римское государство стало крепким и многочисленным. Теперь в понимании древнего римлянина государство также отождествлялось исключительно с его народом, и он с величайшим терпением отделял нормами права римлян от союзников, перигринов и варваров. Но уже во время 2‑й Пунической войны в минуту великой опасности Римский сенат пошел на беспрецедентный поступок: он дал права гражданства 8 тыс. молодым рабам, добровольно записавшимся в действующую армию[770]. Эта был настоящий переворот в политическом сознании того времени – первый, но не последний.
Вслед за этим стоики и великий правовед Рима Цицерон (106—43 до Р.Х.) пришли к важному выводу, что государство может быть только всемирным, и это государство – Рим. Нет, конечно, конкретные прагматики, они не спорили с действительностью и соглашались, что помимо Римского государства существуют еще и иные. Однако в их понимании остальные политические союзы относились к Риму как отдельные дома ко всему городу, как часть к целому[771].
Вполне в духе традиционной античной философии Цицерон считал, что государство (res publica) представляет собой общество, имеющее общую власть и закон. Но для него государство уже не народ Рима, а нечто более широкое – союз людей, соединенных общими интересами и законом. «Государство есть достояние народа, а народ не любое соединение людей, собранных вместе каким бы то ни было образом, а соединение многих людей, связанных между собою согласием в вопросах права и общностью интересов». При этом, важная особенность, он полагал, что государство – не абсолютный человеческий союз: выше его все человечество. Иными словами, государство – уже не отечество, но и не аппарат управления (эта современная идея для римлянина выглядела абсолютно нелепо), а нечто иное, пока еще не раскрытое в своем содержании понятие.
Следующие слова Цицерона выглядят революционно для своего времени: «Истинный закон – это разумное положение, соответствующее природе, распространяющееся на всех людей, постоянное, вечное. Предлагать полную или частичную отмену этого закона – кощунство; скольнибудь ограничить его действие недозволенно; отменить его полностью невозможно. Нет и не будет одного закона в Риме, другого в Афинах, одного ныне, другого в будущем. Нет, на все народы в любое время будет распространяться один извечный и неизменный закон, причем будет один общий как бы наставник и повелитель всех людей – Бог, Создатель, Судия, Автор закона»[772].
Разнообразное обилие различных античных государств постепенно исчезало по мере того, когда Римская республика, перерождаясь в Священную Римскую империю, поглотила всех их в своих границах. Конечно, понятие «римлянин», единственно предоставлявшее своему обладателю полнокровные публичные права, еще довольно долго питалось главным образом из одного источника – чистокровных этнических римских семей. Но затем прагматичный римский ум пошел по пути полного игнорирования этнической составляющей, которая действительно перестала быть важной, и постепенно сделал понятие «римлянин» исключительно публичным, правовым.
В полном соответствии со своей имперской политикой Рим вскоре начал распространять (хотя и осторожно) статус римского гражданина на инородцев, главным образом добровольцев, влившихся в ряды легионов. При императоре Клавдии (41—54) был открыт доступ галльской знати к римской магистратуре, и вскоре появились целые сенаторские семьи, имевшие происхождение из Галлии[773]. И хотя император обещал избирать в сенат исключительно римлян в пятом поколении, но однажды предоставил сенаторское достоинство сыну вольноотпущенника, т.е. бывшего раба, хотя и с условием, чтобы тот прежде был усыновлен кемлибо из римских патрициев. Правда, в это же время он категорически воспретил иностранцам принимать римские имена под страхом смертной казни[774].
Сила имперского духа последовательно и быстро устраняла этнические различия между представителями титульной нации, коренными латинянами, и остальными подданными Империи. И в скором времени греки и сирийцы, германцы и фракийцы, исавры и копты, готы и авары, гунны и испанцы с гордостью стали говорить о себе как о римлянах. Апостол Павел, «израильтянин, от семени Авраамова, из колена Вениаминова» (Рим. 11, 1), «иудеянин, родившийся в Тарсе Киликийском, воспитанный в сем городе при ногах Гамалиила, тщательно наставленный в отеческом законе» (Деян. 22, 3), с гордостью называл себя римлянином и, когда иудеи пытались предать его смерти, требовал суда в Риме, как и положено полноправному гражданину (Деян. 22, 25).
Правда, количественная пропорция между гражданами и варварами все еще оставалась не в пользу римлян. Но в 212 г. император Каракалла (211—217) своим эдиктом признал всех свободных подданных Римской империи, включая варваровпереселенцев, римскими гражданами, преследуя, правда, фискальные цели и не задумываясь глубоко, к чему приведет его указ. Тем не менее этот исторический документ имел далеко идущие последствия[775].
Титульная нация Римской империи не исчезла, и римляне, как обычно, отделяли себя от всех инородцев. Но теперь римлянами стали называть всех, кто признавал власть верховной имперской власти и проживал в границах данной державы. Политические элиты Галлии, Британии, Испании быстро поняли, что для сохранения своего социального статуса они просто обязаны интегрироваться в Империю. Их дети учились в римских школах, изучая латынь и право. А великая римская поэма «Энеида» рождала в их сознании мысль, что и они, как все остальные природные римляне, являются потомками троянцев и их вождя Энея[776].
Так рождалась вселенская Империя, вобравшая в себя территории от Англии до Палестины по горизонтали и от Вислы до Северной Африки по вертикали. Впоследствии, уже в XIX веке, восточные территории этой державы историки произвольно назовут «Византийской империей»; будем использовать это обозначение как синоним Священной Римской империи и мы.