Более того, к западным христианам византийцы относились, пожалуй, иногда строже, чем к варварам. Ведь они приняли веру Христову из рук римлян, а затем покусились на монопольную политическую власть Римского императора, приняли на себя не принадлежащие им инсигнии, узурпировали прерогативы Византийского царя и его земли. Это равносильно тому, как добровольно низвергнуть себя из лона Вселенской Церкви, поскольку с православной точки зрения лишь император является подлинным владыкой мира.
Этим и объясняется тот факт, что даже в те времена, когда раскол Восточной и Западной церквей все еще не являлся официально признанным фактом, византийцы без стеснения именовали латинян еретиками и варварами. Дочь царя Алексея Комнина (1081—1118) Анна Комнин прямо называла западных христиан, проходивших через территорию Империи во время 1‑го Крестового похода, «варварамилатинянинами»[788].
Безальтернативное существование Римской империи продолжалось вплоть до вандалов, захвативших Северную Африку, и остгота Теодориха Великого (454—526), завоевавшего Италию и желавшего образовать независимое Готское королевство. В отношении вандалов все было довольно просто – эти неутомимые грабители и насильники разоряли африканские земли и без устали истребляли римлян. Ни о каком соподчинении с Римской (Византийской) империей они даже и думать не хотели. И когда их король ответил императору св. Юстиниану Великому на его послание: «Василевс Гелимер василевсу Юстиниану», т.е. как равный равному, война стала неизбежной[789].
Гораздо сложнее обстояли дела в Италии, куда проникли остготы. Их вождь Теодорих Великий (470—526) подчинил римские политические институты своей власти, оставил на месте римскую аристократию, но повел корабль своей государственности в независимое русло. Вопрос легитимности своей власти в глазах итальянцев серьезно волновал Теодориха. Титул «король», «rex» оскорблял патриотические чувства итальянских римлян, как понятие, напрямую связанное с тиранической властью остготов. Поэтому Теодорих настойчиво проводил ту мысль, что его поход в Италию санкционирован Византийским императором Зеноном (474—475, 476—491), а сам он, принадлежащий к ветви остготской королевской династии Амалов, обладает высшим римским титулом magister militum[790].
Вроде бы его действия не выходили за рамки традиционных отношений, но исподволь Теодорих начал обосновывать ту мысль, что Римский василевс не является единственным сувереном и источником политической власти всех остальных правителей. Он являет собой лишь образ, которому должны следовать остальные правители, но сама королевская власть отнюдь не делегирована императором, а представляет собой самостоятельное целое. Это уже было заявкой на суверенитет остготов в Италии, хотя и основанный на римских политических понятиях[791].
Теодорих распространил свою власть на Италию, Сицилию, Прованс, Южную Галлию и Испанию. Северные границы его королевства протянулись по Рейну и Дунаю, восточнее доходили до Хорватии, Словении, Северной Сербии. За исключением Африки, оставшейся части Галлии и Балканского полуострова, все некогда римские земли Запада стали остготскими[792].
Великий остгот официально был признан в Константинополе правителем Италии, что, впрочем, не исключало двоякого толкования. Как лицо, принявшее власть от Римского императора, он являлся римским чиновником. Замечательно, что Теодорих так и не решился начать чеканку на монетах, которые имели хождение в Италии, собственного лика и имени. Попрежнему на деньгах был изображен Византийский император. С другой стороны, он не собирался считать себя подчиненным Константинополю лицом. Вскоре Теодорих принял титул Flavius Theodericus rex, в котором первое слово прозрачно намекало на то, что отсутствие привычного для императоров слова «Augustus» («Август») является досадным недоразумением[793].
Это временное состояние политической неопределенности закончилось довольно быстро. Осенью 534 г. римский полководец Велизарий разрушил Вандальское королевство и вернул эти земли Византийской державе. И хотя в скором времени Северная Африка была захвачена варварами, новые завоеватели не смогли или не решились создавать на этих территориях свои государства. Сходно проистекали события в Италии. Как только готы уверовали в собственные силы, они попытались выйти из подчинения Константинополя. Но святой император Юстиниан Великий не потерпел такой демонстрации неподчинения. Римские полководцы Велизарий (490—565) и Нарзес (478—573) в ходе 20‑летней войны (534—555 гг.) разгромили остготов, навеки с тех пор исчезнувших со страниц истории.
Столетие меняло столетие, одна царственная династия уходила, чтобы дать дорогу другой, территория Римского государства постепенно уменьшалась в своих размерах, а на Западе возникали новые политические образования. Они находились в различных отношениях к Византии: от союзнических до откровенно враждебных. Пожалуй, в бесчисленной череде нельзя не упомянуть болгар, столетиями оспаривавших у Византии право называться титульной нацией Империи. Начало этому многовековому противостоянию положил Болгарский царь Симеон (893—927). Честолюбивый гений, «полугрек», как его называли современники, убежденный в превосходстве всего византийского, включая политическую философию, Симеон задумал стать хозяином Римской империи, включая и Болгарию. А для этого требовалось занять Константинополь и венчаться царским титулом «Римского императора»[794].
Лишь с великим трудом болгарская угроза была нейтрализована, а затем, уже при императоре Василии II Болгаробойце (976—1025) полностью устранена. Для нас эта историческая борьба двух православных народов интересна тем, что и болгары не мыслили своего существования в границах национального государства.
Позднее, уже на закате Византийской империи, претензии на имперский титул заявили сербы. Их король Стефан Душан (1331—1355) лелеял мечту о создании Сербогреческой империи на развалинах Византии. В течение почти 24 лет Сербский царь был занят исключительно ЮгоВостоком. Уже на первых порах Душан завоевал Македонию, а затем, используя смуты в Римской империи, захватил огромные территории, включая Албанию, Эпир, Фессалию, Акарнанию и Этолию. Стефан вступил в переговоры с Римским папой Климентом VI (1342—1352) и был готов пойти на серьезные уступки, чтобы только получить покровительство понтифика и ликвидировать угрозы своему государству со стороны католического Запада[795].
В 1346 г. Стефан Душан провозгласил себя «царем сербов и ромеев, болгар и албанцев», был торжественно коронован в этом сане Сербским архиепископом Иоанникием, которого затем произвел в патриархи, и завел двор в Скопье наподобие византийскому. В Сербии были введены византийские титулы и церемонии[796]. Душан приблизил к себе представителей византийской знати, а греческий язык официально приравнял к сербскому – не случайно многие грамоты и акты Стефана Душана написаны погречески. Вместе с Душаном была коронована на царство и его супруга Елена, а их сын провозглашен «кралем всех сербских земель». Мечтой Сербского короля была диадема Римского императора, а затем, уже вследствие этого (именно так, а не наоборот!) утвердиться в качестве легитимного правителя сербов и создать новую сербскую династию на Византийском престоле. Но после его смерти вся эта затея канула в Лету – сербам явно не хватало имперского таланта для достижения поставленных честолюбивым Стефаном целей[797].
Однако, несмотря на все эти (и многие другие) перипетии, принципы организации имперского тела Византии и условия вхождения народов в состав титульной нации долгое время не претерпевали никаких существенных изменений. Единственный идейный сбой имперская доктрина дала за столетие до падения Византии в 1453 г. Византийцы вдруг вспомнили, что они не римляне, а этнические эллины – слово, ругательное до последнего времени и традиционно обозначавшее греков – не христиан. На протяжении некоторого времени стало модным обращаться друг к другу с именованием «эллин», широкое хождение получили античные греческие авторы и эллинские обычаи. Имперские традиции откровенно высмеивались и повсеместно отрицались. Византийцам предлагалось восстановить свою национальную исключительность, чтобы Империя могла выжить. Впрочем, националистические настроения были распространены исключительно в кругу высшей аристократии. Тем не менее эти советы, конечно, не прибавили Римской империи жизни.
Византия погибла не потому, что у нее поздно сформировалась титульная нация, как считал Л.А. Тихомиров, а оттого, что эта нация стала исчезать в сознании политической элиты. Для них имперское понятие «римлянин» уходило в забытье, заменяясь на этническую категорию «грек». Империя умирала и телом, и духом, а остатки имперского народа, руководимые обезумевшей элитой, спешно и себе на погибель пытались создать национальное государство эллинов. Весь строй Империи противоречил реставрации старых античных представлений о государстве, и имперский дух постепенно привел к жесточайшему внутреннему кризису между царской властью, империалистичной по своей природе, и Константинопольским патриархатом, уже с IX века ведущим пронациональную политику, хотя глава Константинопольской церкви и имел имперский титул «Вселенский патриарх».
С полным основанием нужно сказать, что национальное государство стало тем врагом, который убивал Византию изнутри, когда стены Константинополя осаждали враги внешние.
III. Западная империя
Легко понять, почему, невзирая на потерю западной части Священной Римской империи, византийцы многие столетия сохранили верность своей имперской идеологии: тысячелетняя традиция и опыт пребывания в лоне Кафолической Церкви помогли преодолеть и эту скорбную утрату. Да, земли, с великим трудом отвоеванные у остготов, вскоре попали в руки франков и лангобардов. Однако византийцы не считали их потерянными – временно их оккупировали варвары, но права на эти территории принадлежали исключительно Римскому императору. И в привычной для себя манере византийцы либо пытались выстроить союзнические отношения с завоевателями, либо периодически вступали с ними в военные столкновения, если дипломатия давала сбой.
Но вот что любопытно: завоевав большую часть западных провинций Византии, германцы вовсе не собирались разрушать Империю и не спешили создавать собственные национальные государства. Правильнее сказать, они просто не мыслили себе политическую жизнь в иных формах, кроме имперской. Вечная, никогда не исчезавшая Римская империя являлась для всех без исключения современников, в том числе германцев, непосредственным творением Бога – бессмертным, вечным и беспрецедентным по своей природе. К слову сказать, у германцев были распространены собственные толкования на известное пророчество Даниила, из которого они выводили вечность Римской империи и города Рима. И их могущественные вожди считали великой честью признать свое подданство у Римского императора, хотя бы тот и располагался в далеком от них Константинополе[798].
В 450 г. бургунды создали свое королевство между Женевой, ШалономнаСоне и Авиньоном. Но их король Рицимер (405—472), фактически ставший владыкой западной части Священной Римской империи, усердно добивался (и добился) от Константинополя звания magister militum. Он набрал советников из числа романизированных галлов и покровительствовал классической культуре[799].
Правда, лангобарды, вторгнувшиеся в Италии после уничтожения римлянами остготов, создали независимое от Византии Лангобардское королевство. Однако и здесь все обстояло неоднозначно: лангобарды разрывались между желанием сохранить заявленный ими суверенитет и мощнейшим цивилизационным притяжением Византийской империи. Более того, в отдельные минуты лангобарды заявляли претензии на то, чтобы стать титульной нацией Римской империи (!). Разумеется, у них и в мыслях не было уничтожать ее. Впрочем, существовало Лангобардское государство совсем немного – всего два века, а затем было развеяно ветром истории, дувшим со стороны франков.