Мощнейшие в военном отношении правители, Русские князья тем не менее именовали себя погречески «архонтес Росиас» («русские военачальники») и были убеждены в том, что Римский император занимает главенствующее положение в христианском мире. Хотя Константинополь никогда не посягал на суверенитет князей, все они наперед обязывались хранить верность императору. И эта конструкция никогда не носила сугубо теоретические черты: неоднократно русские поставляли солдат в византийскую армию и принимали участие в походах против врагов Империи[839]. Наиболее памятной в череде совместных военных баталий является битва у Эноса, случившаяся 29 апреля 1091 года. Тогда 5тысячный отряд русских воинов под командованием Теребовльского князя Василька Ростиславича (1066—1124) в значительной степени предрешил исход сражения между византийским войском под командованием императора Алексея Комнина с печенежской ордой.
Как только Русский князь Василий I Дмитриевич (1389—1425) попытался отделить императора, т.е. политическую власть Римской империи, от Церкви, как получил трезвящее послание Константинопольского патриарха Антония IV (1389—1390). «Ты говоришь, – писал он Русскому князю, – мы имеем Церковь, а царя не имеем и не помышляем. Это не хорошо. И доныне епископскую хиротонию имеет царь от Церкви и такой же чин и такие же молитвы, и великим помазуется мирром и хиротонисуется царем и самодержцем римлян, то есть всех христиан, и на всяком месте и всеми патриархами и митрополитами и епископами поминается имя царя, где только именуются христиане, чего никак не имеет никто из прочих правителей или местоначальников»[840].
До последнего дня существования Византии Русь находилась в орбите ее политики под сильнейшим и благотворным цивилизационным влиянием православной Империи. Но «Второй Рим» пал, и Русь осталась одна – как жить? Враждебное окружение иноверцев, систематические нападения мусульманского Востока и католического Запада – все это заставляло Русь оградиться «железным занавесом», единственно способным, как казалось, сохранить в безопасности Церковь и обеспечить независимость государства. Однако, как органическая и неотделимая часть Кафолической Церкви и последний защитник Православия, Россия изначально не могла жить в узких границах национального государства.
Послание старца Псковского Елеазарова монастыря Филофея боярину М.Г. Мисюре Минехину (конец XV – начало XVI в.) стало первой точкой обоснования имперской идеологии России. Идеология «Третьего Рима» далека от агрессивного настроя – Россия никогда не стремилась насильственно включать в состав своих территорий земли, расположенные поблизости, и принимала лишь те народы, которые сами желали объединиться с ней. Разумеется, покорение Казанского ханства, возврат Ливонии и южных территорий были вынужденными мерами, но и в этих случаях экспансия носила удивительно мирный, поистине христианский характер. Идея последнего хранителя Православия, скорее, покоилась на сознании грядущей всемирной катастрофы, на понимании непосильной тяжести бремени, которое Россия приняла на себя как последняя Православная держава[841].
Нельзя отказать себе в удовольствии привести блистательные слова святителя Филарета (Дроздова) – (1782—1867): «Верует Российское царство, что владеет Вышним царством человеческим; и, неотступно держась верою и упованием Всемощного сего Владыки, от Него прияло мощь, дабы, не колеблясь, удержать на раменах своих всю тяжесть своего бедствия, когда всеми земными силами было или боримо, или оставляемо»[842].
Расширение территории Руси вольно или невольно подталкивало наше Отечество к поиску своего места в христианском мире и к интеграции в среду европейских народов. Со временем это привело к рождению Российской империи, которая продолжала жить идеей «Святой Руси» и православного царя, обретя в этом промыслительный смысл своего существования[843].
Внешняя среда обитания Российской империи и сама история ее образования порождали многие трудности. Византия была праматерью христианской цивилизации, а потому, даже ненавидя, все народы Запада восхищались ей. Однако в их глазах «Святая Русь» была лишь наследницей «схизматиков», отсталое, дикое в культурном отношении царство, расположенное гдето на Востоке среди угорских лесов и татарских степей. Долгое время Русь находилась вне сферы интересов политики главных европейских держав и совершенно не пользовалась международным авторитетом. Отдельные разовые попытки России выйти за свои западные границы, как, например, во времена царя Иоанна Васильевича Грозного, заканчивались тем, что вся Европа, на время презрев свои религиозные разногласия, объединялась с целью не допустить этого результата. Война с Ливонским орденом закончилась тем, что в 1560 г. Польша, Литва, Германия, Англия, Испания, Дания и Швеция объединили свои усилия, дабы поставить на колени строптивую Русь. И это им почти удалось: нет, русское войско не было уничтожено, но в силу громадных людских, территориальных и финансовых потерь Русский царь был вынужден идти на не вполне выгодные для России условия мирного договора.
Чтобы выживать – в буквальном смысле этого слова – и сохраниться в лоне христианской цивилизации, России пришлось стать европейской Державой. Со всеми, разумеется, положительными и отрицательными последствиями. Это было неизбежно, поскольку величие России как Империи косвенно или напрямую подчеркивало величие Православной веры. И обеспечивало как минимум равенство ее носителей в сравнении с представителями Римокатолической и протестантской церквей. Не говоря уже о том, что исключительно за счет этого становилось возможным само существование Православной Церкви в странах Запада и на мусульманском Востоке.
Император Петр I (1682—1725) не только искал технического совершенства Запада, как о том много и справедливо пишут. Он создавал те политические формы, пребывая в которых «Святая Русь» единственно могла преодолеть свой «московский национализм» и подготовить основу для миссионерства среди бесчисленных и диких народов, проживавших на ее территории. Иными словами, обеспечить земной Церкви выполнение той задачи, на которую ее подвиг Спаситель.
Один замечательный русский правовед и канонист справедливо писал: «Предки наши имели непоколебимую веру в то, что православный русский народ есть первый народ в мире. Эта вера в трудные времена спасала русскую землю от погибели; но она же имела и дурную сторону, порождая неосновательное и вредное самомнение и усыпляя нравственную энергию. Предки наши частью сами себя изолировали, частью были изолированы историей от живого общения с другими народами и очень склонны были делать продолжительные стоянки на пути своего развития, с чувством самодовлеющего спокойствия, а потом вдруг приходилось наверстывать утраченное время и продолжительную бездеятельность искупать лихорадочной деятельностью и энергическими усилиями»[844].
Нередко говорят, что Российская империя убила «Святую Русь», но при этом совершенно упускают из виду тот факт, что последний защитник Вселенского Православия, хранитель веры, физически не мог (да и не может) существовать в форме национального государства.
Как и Византия, Российская империя имела свою титульную нацию – русских, и, так же как раньше, это понятие было слабо ориентировано на этнические критерии. Под «русским» понимали всякого человека, проживавшего на территории России, имевшего публичные обязанности перед государством, лояльного верховной власти и состоявшего в лоне Православной Церкви. Но, в отличие от Византии и Московской Руси, где подобное явление категорически не допускалось (римлянином, как и московским русским, мог быть только православный человек), в Российской империи сохранился многочисленный слой иноверцев, чья свобода совести обеспечивалась государством. Они были русскими подданными, не являясь этническими русскими и христианами. Это обстоятельство, также не имеющее однозначной оценки, наложило свой отпечаток на последующую политическую историю России.
Иногда говорят, что Российские императоры слишком много и в ущерб титульной нации уделяли внимания инородцам, и в этом есть своя правда, хотя и не вся. Да, нередко оказывалось, что представители других этнических групп оказывались в привилегированном положении в сравнении с великороссами. Польша и Финляндия имели свое законодательство, а Средняя Азия сохранила собственную социальную структуру. Но возможно ли было присоединить эти территории к России, а ее население привлечь в лоно Православной Церкви иными, насильственными мерами и резким ограничением прав, как это происходило на Западе?
И первым критерием, по которому можно (и нужно) оценивать успехи имперской политики, является миссионерская деятельность Русской Церкви, давшая феноменальные результаты. Разумеется, случались ошибки, как в любом виде человеческой деятельности, во все времена и народы. Но, конечно, гибель Российской империи обусловила не ее имперская форма и даже не отдельные просчеты правительства, на протяжении столетий обеспечивавшего мирное существование сотен народов, входивших в состав государства. А иные обстоятельства, которые трудно отнести к внутренним факторам.
Акцентировав внимание на том факте, что христианский Восток жил исключительно идеей Империи, обратим свое внимание на Запад, где после гибели Византии имперская идея также не угасла. В разные эпохи, но всегда неизменно его ведущие державы – Германия, Франция, Англия, Испания, Португалия мыслили свое существование исключительно в форме империи. Исподволь или нет – в данном случае не суть важно, но Священная Римская империя германской нации не обладала безусловным авторитетом. А потому политическая карта Западной Европы мозаично складывалась из национальных государств, замкнувшихся в своих границах, а также некоторых держав, заявлявших претензии на то, чтобы облечь себя в имперскую форму.
Конечно, их стратегия деятельности больше напоминала древнеримскую «трансляцию власти» – в конкурентном соревновании друг с другом европейские империи в малой степени руководствовались миссионерскими мотивами, хотя и их исключать нельзя. Но для нас важно отметить лишь то, что их расцвет пришелся не на период существования в качестве национального государства, а именно в имперскую эпоху. Достаточно сравнить, чем была Испания при Филиппе II (1556—1598) и чем она стала позднее.
Насколько Священная Римская империя германской нации, ведущая начало из имперских держав Запада, являлась достойной своего статуса – вопрос дискуссионный. Например, по одному авторитетному мнению, Священная Римская империя германской нации не была ни священной, ни римской. Она «была знакома с идеей божественного наместничества императора лишь в туманной форме; причем глубоко погрязшая в феодальных и национальных традициях, она и не пыталась воплотить эту идею»[845]. Но едва ли ктото станет оспаривать тот факт, что Империя Габсбургов, во-первых, была мощнейшей геополитической фигурой в Европе. А, во-вторых, ее распад в 1806 г. вызвал к жизни ужасные катаклизмы, посеянные на почве этнической взаимной неприязни входивших в ее состав народов. Да, Священная Римская империя германской нации держалась на штыках, но не только на них – она несла высочайшую культуру, в том числе и византийскую, которую некогда вобрала в себя, сотням малых этносов. И ее гибель вызвала к жизни еще более жестокие межэтнические конфликты, не утихающие по сей день.
Итак, мы убедились в том, что, начиная с древнейших времен, историю человечества двигали не национальные государства, а империи. И, как мы видели, существование народов в этой феноменальной форме вовсе не означало крушение национальной идеи и уничижение прав титульной нации, создавших ту или иную супердержаву. Империя – не могильщик национальной составляющей. Напротив, подлинный национальный расцвет народов возможен лишь в форме вселенской государственности. Вне Империи носители любого национального сознания всегда враждебны остальным этносам, а потому их культура постепенно угасает, замыкаясь в агрессивной убежденности в собственной «непохожести». Империя, конечно, не тождественна Царству Небесному. Но являет собой его прообраз, приучает людей жить по божественным законам, которые действуют в ином, духовном мире. И в этом заключается ее высшее предназначение.
Как показывает история, любая империя существует до тех пор, пока не иссякает ее внутренний духовный потенциал, пока имперская культура носит универсальный характер и сохраняет способность интегрировать в себя субкультуры малых этносов. Разумеется, основой для развития и последующей интеграции «малых» культур является культура титульной нации, как более высокая и нравственная по содержанию. В столкновении цивилизаций побеждает более высокий по своему нравственному значению закон, и никакое оружие не сможет заменить его. Даже в тех случаях, когда империя сильна военной мощью, но ее культура не возвышает, а уничижает, распад многонациональной державы неизбежно скор.
Конечно, процесс ассимиляции инородцев сложен. Основываясь на историческом опыте тысячелетий, можно сказать, что он никогда не шел по пути искусственного уравнивания имперской культуры и ее носителя с иными мигрантами. Ясно, что такие шаги означали бы добровольное самоубийство любой империи. Предлагать свою культуру, вычленять и перенимать лучшее, что создано чужим этносом, сохранять и обеспечивать его автономию, одновременно решительно устраняя наиболее одиозные традиции и культы, сдерживающие интеграцию народов и их культур – вот естественный алгоритм имперской политики. Только в этом случае сохраняются условия для развития и самого существования титульной нации и, как следствие, самой имперской культуры.