Подтвердим это несколькими наиболее наглядными доводами. Наследственность власти одновременно означает ее стабильность нравственную. Это в наше время президент страны может разрушить ее до основания, не неся за это никакой нравственной ответственности перед народом. Как бы он смотрел на свои деяния, если бы знал, что за его «реформы» будет отвечать его сын, внук, правнук, которые преемственно примут верховную власть? Не остановило бы это его? Человек, здоровый нравственно, имеющий в себе еще Божью искру, непременно бы лишний раз подумал: что лучше – сегодняшнее удовольствие либо завтрашняя ответственность сына за мои дела?

Помимо этого, нельзя не учитывать и другого фактора, который мы уже упоминали – борьбы за власть. Не говоря уже о том, что легитимность ненаследственной власти крайне слаба в народном сознании (а значит, ее действия принимаются уже не безусловно), борьба за престол коверкает саму идею царской власти, как данной Богом.

Именно Закон о престолонаследии (1797 г.), разработанный и введенный в действие императором Павлом I (1796—1801), положил конец дворцовым переворотам, буквально захлестнувшим Россию в XVIII в., и заложил основу будущих ее побед и грандиозных реформ XIX в.[684]

Нельзя не заметить, что возможность наследования престола по наследству могла быть осуществлена только при обязательном условии православного вероисповедания наследника[685]. Причем нормы закона, просуществовавшие без изменения до 1917 г. (а фактически – до наших дней, т.е. 300 лет), были обязательны для императора и всех лиц царствующего дома[686]. Это и был пример подчинения верховной власти закону.

Оценив совокупно основные начала и дух монархии, ее преимущества и органичную связь с Церковью, мы не можем согласиться с точкой зрения тех исследователей, которые говорят о возможности параллельного существования двух различных форм правления как равных друг другу: монархии и республики[687].

Истина не бывает двуликой. Да, действительно, следует признать, что и при республиканском правлении человек может существовать, тем более – существовать неплохо, если эта цель положена в основу деятельности многих поколений, а результат куплен многими нравственными отступлениями и поблажками к собственной совести. Но значит ли это, что данная практика соотносится с природой, предназначением и, наконец, свободой человека? Здесь уже двух мнений, конечно, нет.

Человек может достигнуть вершины святости при любом политическом режиме и любой форме правления. Именно это и продемонстрировали нам апостолы и первые подвижники христианской веры. Но нельзя заставлять людей совершать помимо подвига личного служения еще и подвиг борьбы с теми искушениями, которыми их пичкают. «Тихое и безмолвное житие» достижимо только при определенных условиях и, кстати сказать, самый этот идеал в республиканском режиме выглядит алогичным.

Замечательно выражал эту мысль святитель Филарет (Дроздов). «В наши времена многие народы мало знают отношение царств человеческих к Царству Божию, и что особенно странно и достойно сожаления и ужаса – мало знают сие народы христианские. Мало знают не потому, чтоб не могли знать, а потому, что не хотят знать (выделено мной. – А.В.). Им не нравится старинное построение государства на основании благословения и Закона Божия; они думают сами гораздо лучше воздвигнуть здание человеческих обществ в новом вкусе, на песке народного мнения, и поддерживать оное бурями бесконечных распрей. Они умеют потрясать древние здания государств, но не умеют создать ничего прочного. Внезапно, по их чертежам составляются новые правительства, но так же внезапно уничтожаются. Они прельщают людей, уверяя, будто ведут их к свободе, а в самом деле ведут их от законной свободы к своеволию, чтоб потом полноправно низвергнуть их в угнетение»[688].

Следует сказать прямо и безоговорочно: только в условиях христианской монархии человеческое общество в целом, равно как и отдельный человек, может нормально жить и развиваться. Отклонения от этой формулы всегда приводят к большим или меньшим осложнениям, чреватым тем, что многие не выдерживают испытаний, ломаются, извериваются. Ни человек не достигает своей свободы, ни государство не становится крепче.

Конечно, христианская монархическая государственность, как и любой земной союз, являет нам свои недостатки и обнажает проблемные узлы. Безусловно – и здесь нельзя не согласиться с мнением многих либеральным мыслителей – личность царя, государя, всегда играла активную роль в государственной политике (хотя, разве не то же самое показывает нам практика республик как на положительных, так и отрицательных примерах?). Возможны ситуации, когда монарх, как и любой человек, неправ, недальновиден и т.д. Как же быть в этих случаях?

Надо сказать, что серьезный ущерб при таковых условиях возможен только тогда, когда христианская государственность слаба, когда она недостаточно развита. В томто и дело, что отрицательные черты монарха как человека, в худших примерах, должны находить свой противовес в системе государственной власти, которая выстраивается в едином политическом союзе с Церковью во главе. Если же, напротив, перед нами в лице христианского монарха – сильная личность, настоящий лидер, то сложившаяся система государственного управления и законодательства лишь усилит его положительные личностные качества.

Сказанное заставляет нас задуматься над системой государственной власти и управления, как они логично вытекают из существа власти, начала правообязанности, социальной структуры общества и основ христианской монархии.