Самодержавность власти означает ее единоличность. «Один патриарх в патриархате, один митрополит в митрополии, один епископ в епископии, один игумен в монастыре, и в мирской жизни один царь… И если бы во всем этом не управляла воля одного, то ни в чем не было бы строя и порядка и не на добро бы это было, ибо разноволие разрушает все (выделено мной. – А.В.)», – говорил преподобный Федор Студит (759—826)[647].
Никакая демократия, как власть народа, никакой народный суверенитет невозможны в реальной действительности и представляют собой лишь искаженные формы настоящих, гармоничных политикоправовых отношений. Ни в одной социальной группе, ни при каких условиях мы не найдем коллективного носителя власти: таковых просто не имеется в природе[648].
Политбюро, партии, разбойничьи шайки, тяготеющие к «коллективизму», не прожили бы и одного дня, если бы не имели в своих рядах единоличного лидера: фактического или закрепленного формальным, правовым образом. Даже в государствах с демократической политической системой мы наблюдаем в действительности стремление к единоначалию, к монополизации власти одной партией или финансовой группой. Демократическая система мешает этому стремлению к власти, в результате чего мы видим массу искусственных правовых институтов, которые вводятся только для того, чтобы какимто образом нивелировать ранее созданные искусственные преграды к единовластию. Получается, что практическая политика и право, регулирующие политическую систему, имеют в своей основе разные принципы. Практический политик знает, что его ценность тем выше, чем более он самодержавен. Но, участвуя в партийной борьбе, основанной на идее демократического, т.е. коллективного, носителя власти, он вынужден предпринимать меры по преодолению этой явно устаревшей идеологии.
Понятно, что искаженные формы – недолговечны и крайне проблематичны по своей сути: человек тянется к естественному для себя порядку вещей, а демократический строй убеждает его в необходимости обратного выбора. Немудрено, что попытки реализации демократической доктрины продолжаются по сей день, но ничего хорошего из этого не получается, поскольку идеология демократического государства дает всем явлениям извращенное понимание. Христианство говорит о солидарности и соборности общества, демократизм – об индивидуализме. Христианство – о служении каждого всему остальному мipy, демократизм – о том, что у каждого свои интересы, отрицая любовь и жертвенность в основе человеческих отношений. Христианство признает верховную власть как тяжкое бремя, демократизм – как право управлять и т.д. Церковь учит, что верховная власть дается Богом, демократия – что она завоевывается в политической борьбе или дается народом, что зачастую одно и то же.
Мы не можем отрицать существования этих форм, но не можем признать и того, что перед нами – нормальное явление. И в демократиях лицо, наделенное верховной властью, стремится к максимальному единоначалию: было бы нелепым представлять, что ктото по собственной инициативе желает себя ограничить. Но это здоровое стремление, положенное на испорченную основу, находит своим препятствием как раз неурегулированную властность устойчивых социальных групп, в первую очередь олигархии, всевозможных политических и близполитических (профессиональных) союзов, которые также стремятся захватить кусок пирога.
В основе этого «соревнования» лежит твердое и, увы, обманчивое представление о власти, как том благе, которое нужно всем урвать понемножку, чтобы торговаться (сделать предметом политического договора) в дальнейшем и разменивать для собственной выгоды. Понятно, что и естественное стремление верховной власти к единоначалию кажется обществу опасным: трудно поверить, что ктото стремится к власти из добрых побуждений.
В свою очередь единоличная власть требует своего обрамления, чтобы в полной мере соответствовать поставленным перед ней задачам. Она должна быть преемственной, традиционной, и, главное, христианской. В противном случае единоличная власть – верная и единственно возможная по форме, оторванная от своих духовных основ, станет властью деспотичной. Надо заметить, что уже древние хорошо это осознавали, полагая различие между монархией и деспотией в том, что первая заботится обо всех, а вторая только о себе[649].
Конечно, далеко не всегда указанная совокупность условий достижима, и далеко не всегда они соблюдаются правителями. Помимо того объяснения, что люди есть только люди, со всеми присущими им недостатками, что объясняет частое злоупотребление государем своей властью, нельзя забывать и об объективных факторах, играющих решающую роль в реализации монархического принципа. На это нас должен натолкнуть один немаловажный исторический факт. Издавна Церковь признавала истинной только монархическую форму правления, которая есть точный образ и подобие Божьей власти. Бог есть Царь Вселенной[650]. Он воцарился над всеми языками, презирает и наставляет языки[651]. Господь «владычествует над царством человеческим и дает его кому хочет»[652], поставляет царей над народами[653].
Как форма правления, монархия является наиболее традиционной и распространенной для всех народов и наций, особенно тех времен, когда религия, нравственность играли решающую роль в общественных отношениях. Н.Н. Алексеев тонко замечал, что «в истоках своих монархизм был положительной религией (выделено мной. – А.В.), религия же имела преимущественно монархические формы»[654].
Как мы знаем из истории, секуляризация мысли, т.е. ее отторжение от религиозной основы, неизменно и повсеместно, в любой стране мира приводит к решительному отказу от монархии как формы правления и замены ее демократическими (олигархическими) формами. Монархия, но уже ограниченная, остается либо красивой традицией (Англия, Голландия, Швеция), либо играет совсем уже театральную роль, когда государь никак не участвует в управлении государством.
Между тем ветхозаветные евреи, преданные Завету с Богом, долгое время жили хотя и по Законам Моисея, но без царя. Когда евреи обратились к Гедеону (судье Израиля) с просьбой стать их царем, он отвечал: «Ни я не буду владеть вами, ни мой сын не будет владеть вами; Господь да владеет вами»[655]. Но при этом практически все государства вокруг Израиля были сплошь монархическими. Как известно, молитва, сотворенная евреями к Богу о даровании им царя, была признана несравненной дерзостью и признаком богоотступничества. «Но я воззову к Господу, и пошлет Он гром и дождь, и вы узнаете и увидите, как велик грех, который вы сделали перед очами Господа, прося себе царя»[656]. Как же это все объяснить?
Между тем ответ прост. Как любой политикоправовой феномен, монархия возникает не вдруг, и идея ее становится вполне ясной подавляющему большинству нации далеко не сразу. Не только государь должен проникнуться ясностью своего положения, но и общество должно понять истинный смысл монархического служения, а также выделить в своей среде те элементы, на которые монархия могла бы физически опираться в своей деятельности. Опасности, которые подстерегают общество при монархии, не связывающей себя никаким нравственным ограничением, грозят вообще подорвать монархический принцип, что, кстати сказать, история нам и демонстрирует. Достаточно вспомнить восточных, языческих царей, обожествленных народом и обожествляющих себя. Это и есть искушение властью, которое земные владыки не смогли перенести: силы человеческие слишком слабы для этого.
Именно по этим причинам многие века ветхозаветными евреями правил непосредственно Бог[657]. Отдельные функции выполняли судьи и левиты, но царя, как единоличного правителя, монарха, Израиль не знал очень долго. И хотя многие вопросы у ветхозаветных евреев решались на общенародном собрании (которое, впрочем, в отличие от афинских или римских, ориентировалось не на свое мятежное усмотрение, а искало Божьей воли при принятии решений, и весь народ молился об этом)[658], на основе Заповедей, результат был далеким от удовлетворения. Как говорится в Ветхом Завете, «в те дни не было царя у Израиля; каждый делал то, что ему казалось справедливым»[659].
Понадобились века, пока, наконец, народ не созрел до монархии, не проникся монархическим чувством. Призвание монарха есть в первую очередь признание над собой воли Божьей, понимание, что не человеческое произволение правит миром, но Бог. Подчиняться воле Его для падшего человека уже подвиг. Как легко обвинить в неурядицах и бедах не себя, но другого человека, свалить всю вину на него! Справедливо отмечает один из современных авторов, что надо ругать только самого себя и обижаться только на самого себя: «Никакой паразит, никакая вошь не заведется на чистом теле. Только в грязи. Когда тело народное чисто – такому народу не страшны никакие жидомасоны». Правильно подмечается, что если бы на место сегодняшних угнетателей и воров поставить других людей, то многие станут точьвточь такими же, а то и похуже[660].
Поэтому старая и банальная формула: «народ заслуживает то правительство, которое им правит», верна во всех отношениях. Если народное сознание глубоко христианское, если народ верит в Бога и чтит царя, то никакие события не могут разрушить это соборное единство. Если же вера народная подорвана, надломлена, ослаблена, то и союз, основанный на нравственном единстве, на служении и подчинении друг другу царя и народа не сможет существовать.
Должна расцвести Церковь, сформироваться единое христианское и воцерковленное народное сознание, чтобы монархия ожила[661]. Пока эти условия не присутствуют, священная миссия царя остается непонятой народом и самим государем. Вместо царя, правящего с Божьей помощью, народ получит правителя неискушенного, не понимающего вполне своей роли. Понятно, что такая просьба означала отход ветхозаветных евреев от Бога[662]. Поэтому и говорит Священное Писание о грехе, когда народ просил дать ему царя: пророк знал, что еще не время. И только потом Господь даровал ветхозаветным евреям царей, когда время пришло.
Категория «время» часто звучит в текстах Священного Писания и имеет свой символический смысл. «До времени» не приходил в мир Христос, хотя и виден был пророками задолго до этого и есть «от Отца рожденный прежде всех век»[663]. «До времени» не войдет в мир антихрист, которому Бог – Отец не попускает сделать этого, пока все, имеющие возможность спастись, не спасутся. И только тогда, когда дыхание жизни исчезнет, когда разрушится последнее православное государство и в мир через грех войдет смерть, и не останется ничего, кроме смерти и греха, настанет час антихриста[664]. Он войдет в мир и «завоюет» его, но будет опрокинут одним только Словом Христа[665]. Данные события – в своей идее – уже заложены в истории человечества, равно как и идея монархии в природе общества и человека. Но нужно время…
Несвоевременность призвания себе царя, неподготовленность евреев к подвигу послушания и веры находит свое неоднократное проявление в текстах Ветхого Завета. По мнению замечательного русского исследователя А.А. Сапожникова, гнев Господа на евреев был вызван также следующими обстоятельствами.
Во-первых, этим они показали, что более надеются на человеческие учреждения, чем на Бога, в деле установления правосудия и защиты от внешних врагов. Во-вторых, они захотели быть «как прочие народы»[666]. Таким мотивом евреи показывали свою непокорность воле Бога, нежелание выполнять определенное для них Господом историческое предназначение: быть образцом для других народов, а никак не брать с них пример[667]. «Проклят человек, который надеется на человека, и плоть делает своей опорою, и сердце которого удаляется от Бога»[668].
Впрочем, отношение народа к царю, к монархии есть только одна сторона этого духовнополитического союза. Не меньшее значение имеет отношение государя, монарха к своему народа и своему долгу верховного правителя христианского государства. Как и любое служение истине, добру, царское служение в еще большей, несравнимой ни с чем степени нуждается в благодати. Божьей помощи в царском подвиге. Как явствует из Священного Писания, она даруется через миропомазание. Избирая в цари Саула, Господь повелевает пророку Самуилу помазать его елеем, что и было сделано пророком, сказавшим Саулу, что его осенит Дух Господень (Святый Дух)[669].