Именно с расцерковлением государства, утратой им своей нравственной основы связан и современный хронический кризис идеи государства. Растет благосостояние граждан, социальная помощь государства принимает все более широкие масштабы, но право все более и более материализуется, принимает утилитарный оттенок. Идеальная составляющая государственной и личной жизни утрачивается, заменяемая материальным благом.
Попытки построить Земной град привели к тому, что он – некогда высший союз, предмет политических страстей и причина напряженной работы ума многих выдающихся светских политических и правовых мыслителей, – отрицается. Земной град (государство) стал не нужен, как и любое историческое явление, преходящее по своей сути. Напротив, мы должны с уверенностью сказать, что только стремление приблизить Град Небесный, Царствие Божие, как заявленная цель государственной деятельности, есть необходимое условие его нормального существования.
Все связано в единой, живой связи, все приобретает свой смысл и значение. Все приходит на круги своя. Таким образом, мы должны с уверенностью сказать, что в основе публичного порядка лежит не правовая основа в привычном смысле этого слова, а только и исключительно нравственная, т.е. христианство. Что отклонение от порядка вещей, данного нам в Законе Божием, приведет к искажению отношений в обществе, ниспровержению самой идеи права, утрате верховной властью нравственной меры дозволенности и дисбалансу общественных отношений. Что если государство хочет стать действительно правовым, оно должно творить нормы права исходя из содержания правового (а теперь, после всего сказанного, мы с уверенностью добавим – этического) идеала. В свою очередь правовой идеал только тогда будет соответствовать своей высокой задаче, если его истины абсолютны, едины для всех и содержат в себе подлинное знание о свободе личности. Только в этом отношении христианская соборность являет нам признак антропоцентричности. Насколько этот принцип является доминирующим вообще в идее соборности, мы поговорим ниже.
«Слово сказанное есть ложь», – говорят мудрецы. Право действующее есть также всегда более или менее ложь в сравнении с правовым идеалом, который хранит в себе христианство. Право позитивное всегда акцентирует внимание на тех аспектах, которые представляются значимыми в «это» время и в «эти» дни. Короче говоря, оно всегда ограничено по своей природе, и этот недостаток восполним только единой нравственностью и единым толкованием действующего права на основе единоверия.
Игнорируя нравственный идеал, хранимый Церковью, мы не построим гармоничного общества, хотя и ставим себе это первой задачей. Имея его в своем сознании, проникаясь им духовно, мы приближаемся к нему, делаем бремя несения общественных повинностей и служения власти благородным, нравственным занятием, необходимым для самого естества свободного человека. В первом случае государство склоняет человека к греху, создавая искусственные учреждения и формируя правопорядок, не соответствующий истине. Во втором случае государство, стремясь к правде, создает человеку условия нормального духовного развития, реализации его дарований на служение всем и себе лично.
Если вера представляет собой лишь субъективное право каждого гражданина верить в то, что ему нравится, т.е. свободу вероисповедания, и этот принцип заложен в самой основе правового, конституционного государства, то как можно оценить действия, например, святого и равноапостольного князя Владимира, единолично приведшего Русь к христианству? Как можно оценить поступки святого и равноапостольного Константина, в годы правления которого христианство легитимно вошло в Римскую империю?
Только как противоправные, грубейшим образом нарушающие «естественные» права личности, с точки зрения светской науки права. Нужно было бы, по примеру демократического, правового и светского государства, организовать всенародный референдум, правильно сформулировать вопросы, разрешить сторонникам иных религиозных конфессий распространять свои воззрения; подсчитать голоса, разработать и внести в парламент проект соответствующего закона, принять его и т.д. Отказ от этого «идеала», с точки зрения светской правовой доктрины, допустим лишь при условии снисходительной скидки на «историческую эпоху», когда эти события проистекали: мол, тогда было «такое» время, темное и невежественное. Представляется, что если бы эти события проистекали не в те далекие века, а в наше время, процесс принятия религии, перевернувшей государственную жизнь человечества, происходил бы именно по тому анекдотическому сценарию, который мы предложили читателю выше.
Сказанное представляет не выдумку, а лишь последовательно доведенное до логического завершения учение о светском государстве, не обремененном в своем основании христианством. Как следствие, жизнь стран, ставших на путь светского, внецерковного государства, проходит под гимном праву позитивному, действующему. Растет количество правовых норм, но утрачивается то нравственное содержание права, которое заложено в его идее.
Например, в США ежегодно выходит добрая сотня томов судебной практики. Попытка правового – в этом смысле слова – регулирования вся и все набирает невиданные обороты, но вряд ли можно без боязни потерять объективность говорить, что государственная жизнь США являет собой образец нравственности, соборности и всеединства. Нисколько не преувеличивая, можно сказать, что в основе этой правовой культуры уже давно лежит принцип: «Не трогай ты меня, а я тебя, и мы будем жить хорошо». Но отрицательность никогда не создает положительной основы общежития, не создает единой нравственности, единого правопорядка. Недалеко от США ушли и мы, признав критерием деятельности наших законодателей количество издаваемых ими законов. Оно, безусловно, растет, но правосознание граждан лишь деградирует, не обнаруживая в законах ни правды, ни признаков совести, ни социальной справедливости.
Такое право если и не порождает индивидуальный и групповой эгоизм, то, по крайней мере, защищает его, развивает и даже узаконяет. Замечательно точно эти последствия построения светского правового государства предугадывал еще священномученик Иларион (Троицкий).
«Право, – писал он, – касается внешности и проходит мимо существа. Общество, созданное на правовых началах, никогда не может слить людей воедино. Единение разрушается себялюбием, эгоизмом, а право не уничтожает эгоизма; напротив, только утверждает (выделено мной. – А.В.) его, охраняя его от покушений со стороны эгоизма других людей. Цель государства, основанного на праве, в том, чтобы создать по возможности такой порядок, при котором эгоизм каждого его члена находил в себе удовлетворение, не нарушая в то же время интересов другого. Путь к созданию такого порядка может быть один – некоторое ограничение эгоизма отдельных членов. В этом неразрешимое противоречие права: оно утверждает эгоизм, но оно же и ограничивает его. А потому общество, основанное на юридических началах, всегда носит в себе самом семена своего разложения, ибо оно охраняет эгоизм, начало, разъедающее всякое единение»[631].
Не всегда, разумеется, религиозная норма в том виде, как она содержится в Священном Писании, может применяться напрямую в качестве нормы правовой. Во-первых, в Библии мы найдем не только готовые нормы поведения, но и множество принципов организации общества, семьи, государства, Церкви, требующих своей конкретизации. Во-вторых, правовой идеал, который хранит в себе христианское учение, есть идеал недостижимый. Мы можем стремиться к нему, но достижение его на земле невозможно, поскольку зло, действующее в мире на человека, на его волю, не может быть побеждено человеком самостоятельно, без Божией помощи.
Легко убедиться, что обратный тезис нивелировал бы отличия между праведностью и грехом, воцерковленностью и светскостью, упразднял бы значение Церкви. Церковь, принимаемая лишь как добровольное подчинение человеком своей воли Божией, не есть сила принудительная. Она не может поменять обычаи и традиции, сформированные в обществе на определенный момент, не стремится создать Царство Божие на земле: вспомним, что даже законодательство Моисея ориентировалось не только на высокий правовой идеал, завещанный ветхозаветным евреям Богом, но и на реальную практику отношений, сложившуюся к этому моменту в обществе.
Право действующее, законы государства всегда недостаточны и никогда в полной мере не соответствуют правовому идеалу. Право есть добро и правда, но есть вместе с тем и зло, как ограниченное по времени и территории, по кругу субъектов понимание истины. Разрешение дуализма права возможно на условиях: 1) максимального воцерковления государства (по совести, а не по принуждению или выгоде) и его подданных так, чтобы все общество стало Церковью; 2) мудрой и последовательной законотворческой деятельности верховной власти по устранению дурных традиций и привычек общества, исправлению общественных отношений, сложившихся на данный момент; 3) формирования новых норм права, максимально приближенных в своей основе к правовому идеалу, даруемому христианством.
Понятно, что это возможно только в том случае, когда и верховная власть знает Правду христианства. Когда деятельность каждого из членов будет направлена на служение всему обществу. Содержание правового идеала тогда становится общепонятным, а действующее право приобретает высокое значение, когда – повторимся – не только все члены общества соединены в одну Церковь, но и правовое обучение происходит посредством изучения содержания догматов, составляющих основу права. Именно такая практика, кстати сказать, являлась обычной для древних евреев, где приобщение к общественной жизни и разъяснение действующего права сопровождались религиозным воспитанием граждан путем разъяснения сути еврейских праздников, закона Моисея и т.д.[632]
§ 2. Начало правообязанности
Дарование, положенное индивидуально всем членам Церкви (общества), дух коллективного служения друг другу во Имя Господне совершенно последовательно проявляются в начале правообязанности. Понимание права в качестве нормы, ограждающей «меня» от других, служащей «убежищем» «моей» личной свободы, слишком ущербно по своему содержанию, чтобы вместить в себя христианский принцип жизни. Иное право, как норма по своему существу нравственная, христианская, положенная нам к исполнению Самим Христом и Его апостолами, выстраданная и сохраненная Церковью, всеми поколениями предков, качественно иначе решает вопрос «борьбы за право», столь характерной для светского правосознания.
Как ни один человек не сможет изменить свой рост, национальность, время своего земного бытия, так же бессмысленно пытаться изменить свои способности, свое личное дарование, свое место в социальной иерархии. Каждому даруется только то, что лично он может реализовать, не более и не менее того. Конечно, ошибочно полагать, что такое положение вещей имеет статический характер. Изначальная принадлежность лица к какойто определенной социальной группе, территория его проживания, социальное положение как в самой группе, так и вне ее могут меняться довольно часто. М.В. Ломоносов – не единственный пример тому. Но есть деталь, которая снимает для нас все противоречия и устраняет элемент пассивности из социальной жизни христианина.
Личное дарование члена Церкви имеет своей целью служение всем остальным, всему человечеству. Только в этом проявлении природные свойства, способности человека находят свое этическое обоснование и оправдание. Отцы Церкви и христианеписатели точно уловили главную особенность воцерковленного человека: в отличие от мнения либералов, усматривавших в русской душе одну рабскую покорность власти, они единогласно утверждали: христианин должен быть всегда активной фигурой мировой истории и государственности.
Служение Богу не признает пассивные формы внешней, ни к чему не обязывающей религиозности, поскольку это есть безверие. Во взаимоотношениях «Церковь – государство», «я и весь остальной мир» допустимы и естественны лишь активные формы жизнедеятельности. Свое дарование как член Церкви христианин реализует всегда в материальном мире как член государства. Его служение людям в рамках Церкви одновременно является служением всем остальным членам общества, т.е. согражданам.