Поддерживая правовую систему своей властью, оно создает правопорядок. В этом отношении его роль нельзя переоценить и передать другим союзам. Ни одна сила, кроме верховной власти, не подверженной сословному или иному групповому интересу, не в состоянии систематизировать действующие правовые обычаи и вычленить из них ту основу, которая наиболее пригодна для регулирования жизнедеятельности не отдельных групп, но всей нации, всего государства.
Государство не только обобщает уже существующие правовые обычаи. Оно создает новые нормы права, адекватные требованиям общественного быта и состоянию исторического развития нации. Нелепо было бы предполагать, что практическое нормотворчество всегда совершается только посредством систематизации действующих законов, не зная такого вида, как опережающее законодательство.
Какие критерии должны быть положены в основу нормотворческой деятельности государства? Ведь нужно знать не только как сейчас регулируются общественные отношения, но и как они должны регулироваться. Что в этом случае является эталоном должного поведения? Предположим, ряд норм, регулирующих, к примеру, гражданский оборот, семейные отношения, получают развитие из уже существующих правил поведения или из обычаев делового оборота, а государство только развивает их. Они создаются естественно и незаметно, принимая объективные и необходимые для подавляющего большинства населения виды и формы. Верховная власть должна главным образом задаваться проблемой единообразного их исполнения.
Но есть вопросы, которые не могут получить разрешения сами по себе, настолько они сложны, связаны с интересами отдельных групп населения наперекор интересам других или налагают обязанности, нежелаемые быть исполнены добровольно. Обычное право дает нам в этом случае всевозможные комбинации, зависимые во многом от сиюминутных случайностей. История представляет нам примеры норм «обычного права», совершенно противоречащих взглядам современного человека. Скажем, у некоторых народов до недавнего времени сохранялся обычай убивать тех членов общества, которые становятся в тягость своим соплеменникам и детям. Тысячелетиями обычное право гарантировало рабство, признавая его «естественным». Многие государства живут в условиях абсолютизма, признавая его «нормальным». Но как должны развиваться эти отношения? Что следует делать человеку и государству в отдельных случаях, а от чего нужно воздержаться?
Эти доводы лишний раз подтверждают, что правотворческая деятельность государства должна исходить не только из тех обычаев, которые действуют в обществе на данную минуту, но и ориентироваться на правовой идеал. В каких случаях потребность обращения к нему выше и острее, при регулировании каких видов правовых отношений он «нужнее» именно «сейчас» – вопрос, повидимому, находящийся исключительно в сфере практической деятельности государства. Главное, что в любом случае его наличие является необходимым условием существования государства, равно как и любой устойчивой социальной группы. Только деятельность психически больного человека может совершаться бездумно, без некоего идеального типажа, некоего образа, который он имеет перед собой как незыблемый критерий своего поведения. Иными словами, деятельность государства должна быть осмысленной.
Верховная власть сама нуждается в знании принципов организации государственного тела, которые показывают, где границы ее деятельности и почему их нельзя переступать без ущерба органическому единству всего общественного тела и угрозы саморазрушения государства. Где найти эти принципы? Посредством опытного (эмпирического) изучения действующих норм права и создания на основе их анализа неких незыблемых начал государственного общежития? Маловероятно.
Практически всегда нормы, порожденные стихийным развитием общественных отношений, носят на себе не только следы идеала (который хотя и неосознанно, но существует в христианской душе), но и дурно понятой самости, следствия социальных противостояний, территориальных и сословных интересов. Неоднократно в обычном праве закрепляются нормы поведения, объективно направленные во вред всему обществу: речь идет об институтах публичного права, хотя сюда могут быть отнесены и многие вопросы уголовного и уголовнопроцессуального законодательств, других отраслей права.
Как мы увидим в ходе последующего изложения, неправильная организация государственного управления, бюрократизация судопроизводства гибельны не только для отдельных лиц, но и разрушительны для государства. Кроме того, действующее право всегда носит на себе следы своей эпохи, всегда исторично в дурном смысле этого слова. Синтез этих норм даст нам общие принципы, но в лучшем случае пригодные только для этой эпохи. Как можно на основе анализа временного и условного прийти к вечному? Мы нуждаемся в абсолютных принципах, а нам предлагают начала, приемлемые только для отдельных исторических периодов.
Не следует также забывать, что по своей природе право всегда консервативно. Исходя из идеи преемственности культур, отношений, быта – основы любого нормального общества, право в большей степени пытается сохранить старые формы, чем породить новые. Да и что такое консерватизм, как не стремление сохранить традицию, в которой накапливается положительный опыт многих поколений?
Тенденция консерватизма вполне естественна и с практической точки зрения. Никто не знает, будет ли лучше, если мы «модернизируем» общественные отношения. Зато все за последние годы убедились в достоинствах уже существующего права. Нам известны положительные и отрицательные его черты, мы научились бороться с ними. Данные отношения уже стали общепризнанными, чего нельзя сказать о нормах поведения, которые мы только предполагаем ввести в жизнь. Может быть, наоборот, они будут игнорироваться населением или имеют большие изъяны, чем мы можем предполагать, взирая на них в проектах.
Следует отметить, что тяга к консерватизму есть замечательная черта человеческого сознания. Чем мудрее и старше человек, тем более он пытается не столько опровергать сложившиеся правила поведения, сколько строго следовать им. Перед нами – образец правильного отношения к миру и себе, когда юношеское самообольщение возможностью «перевернуть мир» сменяется зрелым стремлением упрочить его. Когда вместо перемен человек взыскует по «мирному и тихому житию»[614].
Однако консерватизм нельзя смешивать с ретроградством: полным отсутствием желания вообще чтолибо изменять, где форма, а не внутреннее духовное содержание принимает самодостаточное значение. Государство в лице верховной власти обязано идти наперекор формальной традиции, внося в уже имеющиеся формы новое содержание либо предлагая и новые формы. Подытожив изложенное, мы придем к однозначному выводу, что эмпирический опыт не дает нам правового идеала.
Примером другого вида поиска правового идеала является так называемая теория «естественного права», стремящаяся сформулировать его путем метафизического, рационального познания мира. Как противопоставление сущего правовой действительности, предлагаемый ею правовой идеал должен служить критерием деятельности государства. Поскольку, по мнению сторонников этого направления, интересы государства и человека никогда не могут быть отождествлены, то ни на одной стадии исторического развития нельзя говорить о том, что личность стала действительно свободной. Поэтому, как следствие, все цели деятельности государства должны быть сориентированы на личность, ее желания и интересы. В результате как бы устраняется опасность доминации власти над правом, поскольку правовой идеал есть критерий оценки самой верховной власти. Кроме того, признается, что личность имеет свою область интересов, неподвластную государству. И, наконец, открывается основа для утверждения, что государство есть придаток свободной личности, главная задача которого – обеспечение ее безопасности и свободы.
На первый взгляд получается очень привлекательная картина, навевающая оптимизм своими перспективами. Но вот беда, все попытки придать правовому идеалу конкретный (позитивный) характер зачастую приводили к отрицанию самих основ общественного бытия, смешению права и нравственности и ниспровержению идеи права.
Не сложно убедиться, что в основе естественноправовой доктрины лежит христианское убеждение в ограниченности материальных критериев личности и ее свободы. Но далее сходство заканчивается. С точки зрения христианского учения в наиболее идеальном своем воплощении светский закон, право лишь «предостерегают от греха», «обличают согрешившего и осуждают его». Но они не дают силы для того, чтобы «расторгнуть узы этого рабства», «не преподают средства загладить содеянные беззакония»[615].. В этом, по выражению апостола Павла, состоит «немощность» закона светского, земного[616].
Совершенно иначе оценивают правовые институты сторонники естественного права. Правовой идеал как духовная сила был им нужен лишь для того, чтобы ограничить государство. Во главе угла здесь лежит убеждение в том, что состояние абсолютной свободы личности может быть достигнуто в условиях его земной жизни. Поэтому действующее право в их понимании формирует ни много ни мало настоящую свободу человека. Другой нет и быть не может.
Важнейший элемент христианского учения – временность пребывания человека на земле и его предуготовление к небесной жизни – ими игнорируется. Выражаясь категорично, они ищут не Царствия Небесного, но царствия земного, не духовной свободы, но свободы земной, т.е. делать «что хочешь».
Теоретическая несостоятельность этого направления в правовой науке проявляется и на другом, не менее интересном примере. Проблему ограниченности положительного права, которая наиболее остро стоит перед светской правовой наукой по причинам, излагаемым нами ниже, представители этого научного направления пытаются решить через право. Его недостатки устраняются посредством постоянного улучшения законодательства, максимального приближения его к целям человеческой личности. Поскольку же свобода понимается как материальная, социальная категория, то ее развитие напрямую связано с осознанием человеком своего права на достойную жизнь, т.е. с проявлением индивидуального эгоизма. Возникает «дурная бесконечность», не имеющая не только конца, но и начала. Чем больше право обеспечивает личности свобод, тем менее удовлетворена она своим статусом, тем большего хочет.
Кроме того, вольно или невольно предлагаемый нам алгоритм поиска правового идеала ставит под скептическое сомнение идею государства, которое исподволь грозит «свободной личности» и по этой причине утрачивает благосклонные оценки индивида. Правовой идеал носит здесь не столько положительный, сколько отрицательный, критический характер и может отражать в лучшем случае неудовлетворенность человеческого сознания социальной несправедливостью, но не в состоянии предложить реального выхода из создавшейся ситуации.
Кроме того, факт признания позитивного права «неправильным», «несправедливым» прямым путем ведет к бунту: мне должны «по праву» дать больше, чем «я» имею! Мы если и не порождаем эгоизм индивида, то по крайней мере всемерно развиваем его, усиливаем. Доверившись светской науке, предлагающей множественность истины и способов ее познания, мы неизменно придем к признанию множественности всех гипотетически возможных правовых идеалов. Это не может удовлетворить нас. О правовом идеале можно говорить только в том случае, когда истина абсолютна, не подвержена человеческому произволу и субъективному толкованию. Но каким образом общество может самостоятельно выработать эти абсолютные идеалы?