«Как по данной вам благодати, – говорит апостол Павел, – имеем разные дарования, то имеешь ли пророчество, пророчествуй по мере веры; имеешь ли служение, пребывай в служении; учитель ли, – в учении; увещеватель ли, увещевай; раздаватель ли, раздавай в простоте, начальник ли, начальствуй с усердием, благотворитель ли, благотвори с радушием»[599].
Все одним Духом крестились в одно тело, и все напоены единым Духом. «Апостол как бы особенно желает обратить внимание на единство источника всех добрых дел, совершаемых на общую пользу Церкви»[600]. Возникает особого рода соединение – соединение не механистическое, которое рассматривает общество как внешнюю совокупность известного количества отдельно взятых его членов, а соединение соборное.
Только в Церкви видим мы удивительную гармонию «я» – «все мы», которая не обнаруживается более ни в каком ином союзе. Ее монолитность возникает не вследствие расплавления всех членов и утраты ими своей самости, но исключительно путем духовного воссоединения «вся и все». В этой соборности, в этой духовной монолитности каждый дар, каждая индивидуальность приобретает свой истинный смысл и всеобщую поддержку. Можно с уверенностью сказать, что только посредством воцерковления всех членов общества и становится возможной – в принципе общественная жизнь. Только в этом случае стихийный атомизм общества утрачивает свою остроту.
Единство всех членов Церкви возникает не по их прихоти или по материальным, внешне обусловленным причинам, но как сознательное служение каждого всем другим на основе Учения Христа. Здесь есть не только духовное, но и зримое единство всех в едином Духе. В ясной форме эту мысль проводил преосвященный Феофилакт Болгарский: «Как в теле дух есть начало и все связывающее и объединяющее, хотя члены различны, так и в верующих есть Дух Святой, Который объединяет всех, хотя все мы разнимся друг от друга и родом, и нравами, и занятиями»[601].
Именно в христианстве впервые появляется как новая личность, так и обновленный общественный идеал – жить в миру в любви и по закону Христа для других. В этом и заключается способ личного воцерковления и спасения личности. Не случайно в молитвах, которые христианин произносит в Церкви, зачастую употребляется изложение не от единственного лица, а от множественного. Например, так звучит молитва к Пресвятой Троице: «Пресвятая Троица, помилуй нас; Господи, очисти грехи наша; Владыко, прости беззакония наша; Святый, посети и исцели немощи наша, имене Твоего ради».
По причине того, что «несть эллина, и несть иудея», церковная соборность не может носить исключительно национальный характер, объединяя в себе представителей не только различных сословий, но и национальностей, рас всех времен, народов, государств, Церковь не «интернациональна» в привычном для нас смысле, как общество, где идея всечеловеческого единства подменяет собой и извращает идею человеческого спасения в Церкви, но сверхнациональна.
Как единое Тело Христово, Церковь включает в себя все возможные человеческие союзы, произрастающие из греховной, т.е. извращенной, природы человека. Их существо не может подменить собой благодати Святого Духа, присутствующей исключительно в церковной соборности. Церковь является вечно сущей, в то время как любой человеческий союз носит оттенок временности. Поэтому их деятельность должна быть оценена под знаком соответствия заложенных в них идей Церковному единству и делу спасения всех христиан в свете Учения Христа.
Вместе с тем Церковь, как учреждение, всегда национальна. Понятно, что иного и не может быть. Нелепо было бы представить себе Вселенскую Церковь как учреждение, которое было бы индифферентно любому государству. Не помощь, не знание истины, но свое горделивое величие и противопоставление себя всему остальному демонстрировала бы она в этом случае. Жизнь государств была бы ей мало интересна. И вместо любви и свободы веры, свободы обращения каждого (включая, конечно, государство) к Христу такая церковь неизбежно положила бы на себя принудительные функции, свойственные не ей, но только государству. Национальная принадлежность Церкви не есть фактор отрицательный и с практической точки зрения.
В отличие от государства, чья историческая жизнь подвержена всевозможным изменениям и конъюнктурным соображениям, национальная Церковь не может существовать без Церкви Вселенской, в которую входит ее соборным членом. Придание национальным интересам основополагающего значения неизбежно привело бы такую церковь к признанию своей «исключительности», утрате ею Святого Духа, самой истины. Вместо христианской Церкви мы получили бы в этом случае языческое капище со всеми вытекающими последствиями.
Как хранительница истины, Церковь должна жить интересами нации, государства, иначе она просто не будет знать их. Ее принадлежность ко Вселенской Церкви позволяет Церкви национальной соизмерять государственную, национальную политику с задачами общемирового масштаба, оберегать государство от дел, малосовместимых с христианским учением, полагать предел государственной экспансии.
Особенное значение Церковь имеет для имперской жизни и имперского сознания. Произрастая из нации, становясь вместе с ней Церковью государственной, она несет свет Вселенской Церкви не только народам, ныне входящим в состав конкретной империи, но и самой верховной власти. Национальная Церковь не дает угаснуть тому промыслительному началу, которое заложено во всякой великой нации, не дает обмирщиться ему, утилизовать истину.
Ее деятельность по внутреннему регулированию имперской жизни не может быть недооценена. Именно Церковь может сгладить внутринациональные конфликты, именно Она может обратить внимание верховной власти на несправедливости, которые творятся в империи. Только Церковь дает верховной власти и всему имперскому народу, в первую очередь – титульной нации, тот идеал поведения со всеми остальными народами, который формируется церковным сознанием. Собственно говоря, трудно сказать, чего Церковь не дает и что может быть предложено кемлибо иным, кроме Церкви, для формирования и нормальной жизнедеятельности империи.
В свете сказанного можно только поразиться той удивительной тонкости и точности христианского учения о Церкви, той гармонии, которая даруется им: все приобретает свой смысл, ничто не противоречит другому, все слаженно действует в единой, органичной системе отношений. Там каждый член самодостаточен и в то же время не может существовать без другого! Именно с этих позиций мы и хотели бы рассмотреть вопрос о правильном соотношении церковного и государственного союза.
Конечно, государство есть следствие греха, равно как и семья, которая до падения Адама и Евы не существовала и не мыслится в Царствии Божием. Но значит ли это, что их существование есть «всегда грех», который должен быть устранен? Этому скоропалительному выводу противоречит как сам факт существования государства под благосклонной оценкой Церкви, так и первоначальный момент прихода Церкви в государство. Его нельзя объяснить «историческими» и «социальными» причинами, если, конечно, мы говорим с лицом, близко понимающим дух Церкви и знающим Учение Христа.
Церковь вошла в государство и подчинилась политической власти, сохранив за собой обязанность направлять ее к идеалу, следить за тем, чтобы личность не была растоптана машиной принудительной силы. Но Церковь совсем не посторонняя государству сила. Переживая с ним его падения и взлеты, выручая его в трудную минуту, она выступала в отдельные периоды (которых, впрочем, много найдется, и особенно в русской истории) как защитник его, как ратник своего Отечества. Характерно, что эти факты получают самую благожелательную оценку со стороны Церкви. Многие христиане были канонизированы именно за свои подвиги во имя Родины. Можно ли говорить в свете этих фактов, что отношения между Церковью и государством только односторонние? Очевидно, нет.
Как Тело Христово, как союз вечный, который «не одолеют врата адовы», Церковь стоит выше государства, имеет несходные с ним функции и задачи. Приняв защиту Церкви, государство в той же степени является Ее хранителем. Замечательно тонко передает эту черту взаимоотношений между Церковью и государством архимандрит Константин (Зайцев) – (1886—1975). «Хранить Церковь! Страшно подумать! Врата адовы бессильны одолеть Церковь Христову, а есть на земле власть, назначение которой – хранить ее! Ясно, что такая власть не может стоять вне Церкви: она должна принадлежать Церкви, ощущая себя ее служительницей. Нераздельная общность Царя с Церковью получила наименование симфонии. Не формальная, не внешняя то связь, а некое гармоничное единство»[602].
Только до тех пор Церковь будет соответствовать своей задаче, пока сохранит в себе чистоту первоначальной веры, подтвердит своим ежеминутным подвигом ее абсолютность, распространит веру по всей вселенной. Это условие достигается единственно тогда, когда Церковь остается единой.
Как только утрачивается единство Церкви, как только индивидуальное толкование Истины допускает и индивидуальное спасение, утрачивается и священный смысл самой Церкви, и таинства, творимые ею и в ней. Служить для всех уже не имеет смысла, поскольку каждый может и должен спастись самостоятельно. Служить уже не нужно, так как каждый служит сам себе. Все содержание истины, правды выхолащивается до уровня формы, а потом рушится и форма, лишенная содержания. Приведем некоторые любопытные примеры из нынешнего времени о нововведениях протестантских общин.
В частности, Совет лютеранских епископов и мирян Осло вынес решение о назначении капелланом одного из центральных приходов норвежской столицы гомосексуалиста. Впрочем, раскол в протестантских кругах, где женское священство давно уже разрешено, по половому вопросу начался не вчера. В 1998 г. была разрешена пастырская деятельность «священнице», известной своими лесбиянскими наклонностями и заключившей лесбиянский брак. И хотя часть протестантов заявили, что лесбиянство противоречит сущности брака и Слову Божьему, назначение оставили в силе[603].
Объективности ради отметим, что женское священство напрямую противоречит Священному Писанию, хотя, как видим, имеет широкую практику в протестантизме и своих устойчивых сторонников в католицизме. Так утрата истины, ее системной целостности приводит к ситуациям, поражающим религиозное сознание своим цинизмом. Впрочем, наверное, не только религиозное, но и любое, незамутненное думами о «естественных правах».