Последнее размышление легко укладывается в простую формулу: без земли (территории) нет нации, без нации нет государства. В свою очередь, нация не существует вне государства, но, напротив, давая ему жизнь, становится вместе с государством, растет вместе с ним, приобретает право на историческую, а иногда – и на всемирноисторическую роль. Данное суждение легко прокомментировать историческими примерами, где исключения из правил практически неизвестны. Поэтому мы должны с уверенностью также сказать, что без государства нет нации. Удивительно тонко подмечал эту особенность государства Б.Н. Чичерин, который писал: «Государство есть союз поколений, образующих единую духовную личность»[579]. Вряд ли что можно добавить к этому.
Характерно, что сама идея особого предназначения русского народа, как последнего богоизбранного народа, должного сохранить в неизменности истинную веру («Москва – Третий Рим, а четвертому – не бывать»), возникает не раньше и не позже, как после становления самостоятельного русского государства (начало XVI в.). Так, цель нации формируется при условии наличия государственной формы. Отметим, что указанная идея богоизбранничества, изложенная в послании псковского старца Филофея к великому князю Василию III (хотя следы ее просматриваются и в более раннее время), весьма многогранна. Здесь указывается цель деятельности христианского государя: сбережение веры, забота и управление духовными делами, миссионерская и просветительская – распространение христианства среди народов, входящих в состав Московского государства.
Помимо этого, закладываются или упрочиваются уже существующие институты, например, неприкосновенность церковного имущества, впервые проглядывается идея симфонии властей, царской ответственности перед Богом и Церковью за данную ему власть над подданными, и др.[580]
Между тем «нация» и «территория» как признаки зачастую не признаются обязательными для понятия государства, а то и вовсе отрицаются. Хочется на это заметить, что предлагаемый нами выше тезис: «Без государства нет нации, без нации нет государства» не является умозрительным, но подтверждается многими историческими фактами. Как показывает история, наличие государственных конфликтов и государственных союзов есть всегда конфликт государствообразующей нации и союз государствообразующей нации.
В отдельных случаях, фрагментарно, литература показывает нам примеры нелепейших столкновений, возникших на таких случайных основаниях, как похищение прекрасной Елены (Троянская война), но никогда подобные мотивы не имели исторически объективного значения. Особенно становится очевиден этот факт на примерах глобальных конфликтов – мировых войн (Первой и Второй). Начавшись с причин, не обусловленных напрямую национальными противоречиями (в широком смысле этого слова, куда мы вкладываем не только столкновение исторических интересов той или иной нации, но и идеологический аспект), они обрели по мере своего углубления национальные черты.
Что касается второго признака (территории), то следует следующее: в каком бы состоянии государственности ни находились кочевые народы по степени структуризации государственного тела, никогда ни один из них не относился безразлично к вопросу о территории. Действительно, трудно указать точные границы, например, татар, печенегов и хазар. Но это вовсе не означает, что у государства хазар, например, не было своей территории. Другое дело, что определенная часть ее имела большее значение для образования национальности «хазарин» и хазарского государства, другая – меньшее. Можно сказать, что конфликтам на почве территориальных притязаний «способствовали» такие объективные факторы, как физическое, постепенное и последовательное распространение государствообразующих наций вширь, увеличивающаяся плотность населения, наконец, – становление государств, различных между собой по политической силе, культуре, военной мощи и т.п.
Если рассматривать понятие «государство» только с правовой точки зрения, вернее – формальноюридической, то, наверное, отказ от указанных признаков (нация и территория) теоретически также может иметь право на существование. Но дело заключается в том, что именно эта точка зрения единственно претендует на объективность, не оставляя ничего «объективного» другим научным направлениям.
Но ведь государство интересует нас не только как «юридическое отношение», но и как системное, многообразное явление, как факт всемирноисторический, неразрывно связанный, по крайней мере, с историей человека и человеческого общества. Все прошлое человека есть преимущественно прошлое государственное. Как же можно игнорировать эти факты? Если мы говорим о государстве, в частности, в историческом аспекте, то несложно заметить, что нация и территория всегда являлись его неотъемлемыми признаками хотя бы потому, что государство образует единый народ, проживающий на определенной территории, а не абстрактные «люди». Кроме того, нельзя не признать, что сами понятия «нация», «народ», «территория» не являются только и исключительно правовыми понятиями. Существо этих явлений в большей степени лежит в области культуры, языка, этнографии, географии и т.п., но никак не науки права, взятой изолированно.
История человеческого общества убеждает нас, что государство представляет собой форму жизнедеятельности именно нации, которая и формируется в самостоятельную единицу только в условиях государственного быта, и никаким иным образом. Собирание в государственное тело всегда являлось спасительным для некой совокупности людей, объединенных единой культурой (или ее зачатками), единым языком, особенностями быта и жизнедеятельности.
Только став государством, эта группа становилась одновременно с этим и нацией. В свою очередь само существование государства возможно только тогда, когда государствообразующая нация формирует и сохраняет в себе внутреннюю дееспособность. Когда, одним словом, государство остается национальным. Последний тезис совершенно очевиден на некоторых исторических примерах. Именно в тех случаях, когда судьба того или иного государства висела на волоске, национальная идея всегда являлась первичной формой его возрождения.
Наиболее продолжительные вспышки национализма, в том числе и крайне агрессивные, приходятся на времена государственного неблагополучия, в случаях реальной угрозы уничтожения или распада данного государства. Это – Германия 20‑х и 30‑х годов XX в., Россия времен Отечественной войны 1812 г. и Великой Отечественной войны.
Можно привести и более ранние по времени примеры. В частности, успехи Наполеона связаны именно с национальной идеей, но никак не с революционной, которая на первых порах играла такую существенную роль в формировании новой французской армии, ее особого духа.
Именно национальная идея явилась мощнейшим катализатором процесса объединения Германии в 80‑х годах XX столетия, и вряд ли можно привести ей какуюто иную альтернативу. В наиболее тяжелые годы Великой Отечественной войны оказалась востребованной именно национальная идея, что привело к временному отказу большевиков от гонений на Церковь. Понадобились старые традиции, русская история, русские имена и русские герои, чтобы вернуть веру и надежду армии и тылу в самые критические дни.
Национальную идею используют практически все: от крайне левых до крайне правых партий, включая, как ни странно, и партии либеральнодемократического толка. Безусловно, в значительной своей степени приверженность национальной идее является модой, «правилом хорошего тона». Но даже этот факт показывает, что именно за счет паразитирования на ней данные политические образования имеют хоть какойто шанс претендовать на ведущие роли в политической жизни страны. Практическая потребность в «электорате» заставляет их идти по пути, мало совместимому с политическими идеалами современных партий.
Скажем, каким образом Русская идея может быть совмещена с идеями демократизма и интернационализма либеральных партий? Очевидно, что только в конъюнктурных целях. Но это лишь подтверждает, что стать партией государственной (в том смысле, что ее роль и значение для государства и в государстве должны быть весьма ощутимы) можно только опираясь на нацию, призвав ее в свои союзники, или в крайнем случае манипулируя национальным сознанием. Практически ни в одной стране мира не найти партии, которая бы прямо заявляла о своем антинационализме. По крайней мере, среди ведущих партий таких нет.
Конечно, нам могут привести примеры и обратного свойства: античных городовгосударств, «малых народов», поглощенных более сильными соседями, народов, сохранивших в себе национальную идею, но не сумевших образовать самостоятельного государственного целого. Все это, конечно, так. Но воспоминания можно продолжить, указав, что вечно раздираемая во внутренних – и пустых, добавим мы – противоречиях, античная Греция просуществовала немногим более 300 лет, после чего на протяжении почти 2000 лет (до конца XIX в.) перманентно попадала то под македонское владычество, то под римское, то турецкое. И если мы говорим об античном времени, то вспомним, что римская культура стала именно римской только после того, как образовалось Римское государство, res publica, но не ранее.
Второй вопрос, конечно, сложнее. Но, во-первых, «ассимиляция» малых народов, как показывает история, зачастую приводила к положительным последствиям, благодаря чему они, собственно говоря, и сохранились до наших дней. Во-вторых, следует учесть, что даже находясь на известном уровне культуры, сохранив свою национальную особенность, малая народность далеко не всегда способна реализовать свою потенцию в части создания национального государства, а зачастую и не стремится к этому. Примеров тому – несметное множество.
Например, территория Дагестана представляет собой место устойчивого проживания более 60 народностей. Но никто из них не пытается сформироваться в некое единое целое. Скорее вопрос заключается в следующем – к кому выгоднее присоединиться: к России или к мусульманским государствам. В этой связи бессмысленно говорить, что всякая нация может реализовать государственную идею, но нельзя отвергнуть того очевидного факта, что любая нация так или иначе может существовать только в условиях государства, что государство и нация могут реализовываться только вместе, и никак иначе. Угасание идеи нации является совершенно очевидным признаком утрачивания и идеи государства – то, о чем мы говорили выше. Понятно поэтому, что оба явления – денационализация человечества и разрушение государственности – идут рука об руку.
Неким эталоном альтернативного порядка, как известно, выступают США – единственное крупное государство, сверхдержава, не имеющая в своей основе какойто определенной национальной идеи. Ее заменяют собой ценности особого порядка, о чем следует поговорить отдельно. Если мы сравним США с традиционными государствами и даже империями, то не найдем многих признаков, на которые выше обращалось внимание, причем самых главных.
Исторически американский народ никогда не представлял собой какойто определенной и устойчивой этнической группы. Его численность вплоть до наших дней, и особенно до середины XX в., возрастала не столько за счет естественной рождаемости проживающего населения, сколько за счет иммиграции. Английский язык стал единым, но не родным для многих американцев. Традиция и преемственность – обязательные черты нации – не присутствуют, т.е. еще только создаются. Здесь как бы имеют место две традиции: общая, глобальная, создаваемая американским народом, и местная, создаваемая в кругу семьи, в общине, небольшом населенном пункте или территории. Понятно, что глобальная традиция и «местная» далеко не всегда совпадают. Кроме того, в отличие от традиционного способа формирования мировых культур, когда в их основе всегда лежала какаято одна, наиболее развитая культура государствообразующей нации, американская культура формируется механическим путем, т.е. посредством соединения многих небольших традиций, обычаев в единую, неустойчивую и неорганическую связь.