В отличие от устойчивых социальных групп, сформированных по профессиональному признаку, общество представляет массу всевозможных временных формирований, объединенных какимто случайным интересом. Можно сколь угодно долго говорить, например, об обществе «любителей пива», «сторонников полигамного брака», сообществах сексуальных меньшинств и т.п., но нетрудно догадаться, что их влияние на жизнь общества и национальную культуру ничтожно. Самоликвидация или упразднение любого из этих «союзов» никак не отражается на социальной жизни общества, не наносит вреда национальной культуре. В них отсутствует главное, что есть в устойчивых социальных группах – реальная жизненная потребность общества в той деятельности, которая соединяет их представителей, реальная сила, способная обустроить общество, повлиять на его судьбу. Повидимому, этими причинами и вызвана их временность, срочность, незначительность. Нельзя не заметить также, что подобная деятельность представляет собой не реализацию личных дарований и развитие принципа индивидуализма, а скорее, уклонение от него, проявление ложной индивидуальности.
Иное значение имеют, конечно, политические партии. В отличие от всех других социальных групп партия всегда стремится к власти и объединяет людей не по профессиональному или территориальному признаку, а по идеологическому, а также по цели, которую желает достигнуть – получение максимально властных полномочий и места в политической жизни общества. Тем не менее анализ практики деятельности политических партий, их сущности не позволяет отнести ее к органическим социальным союзам, играющим в обществе позитивную роль.
Дело заключается в том, что в партии живое, творческое участие личности в общенациональной жизни общества заменяется механическим, где credo партии является единственным критерием для ее членов. Партийная программа есть альфа и омега для них, почему и «партийная нравственность» подменяет собой нравственность общественную. Авторитет партии целиком зависит от количества ее членов, организации, умения привлечь к себе новых сторонников и удержать старых. По этой причине крайне сложно говорить о какойто устойчивой партийной этике. Напротив, чем она «общедоступнее», неопределеннее, тем легче манипулировать положениями партийной программы на очередных выборах, привлекая к себе новых избирателей.
Самое печальное, что сам дух партийного строительства лежит в глубоком противоречии с принципом индивидуальности, самостоятельно думающий индивид не нужен ей. Нужна массовость, постоянность и верность своим партийным вождям. Кроме того, как элемент политической системы, политическая партия никогда не устремлена на собственно социальные цели, хотя и должна заявлять о своей оценке тех или иных социальных явлений[562]. Нельзя не обратить внимания и на то обстоятельство, что исключительность любой из устойчивых социальных групп никогда не переносится на параллельные ей сферы социальной жизни. Например, кузнец никогда не считает, что может сшить костюм лучше портного, хотя и может признавать, что его деятельность нужнее обществу. Напротив, партийная исключительность не имеет границ по той причине, что именно социальное положение, социальное признание ее членов никогда не лежат в основе образования партии и ее деятельности.
Любая партия считает себя наиболее и единственно достойной. Допускается лишь наличие других партий, причем по многим причинам, где не последнюю роль играет чувство самосохранения: если сегодня мы будем выступать против многопартийной системы, завтра нас может постигнуть аналогичная участь. К либеральным призывам построения многопартийной политической системы нужно относиться крайне осторожно и взвешенно.
В этой ситуации невольно на память приходят слова Вольтера: «Я ненавижу ваши взгляды, но готов отдать свою жизнь за ваше право высказывать их». Но, ненавидя воззрения человека, ненавидишь и его самого. Нужен особый цинизм и страстное желание публичного пафоса (кстати сказать, отличительные черты личности Вольтера), чтобы выводить из ненависти готовность умереть. Основой самопожертвования может быть только любовь, но никак не ненависть.
По указанным причинам политические партии никак не могут претендовать на роль органичных социальных союзов, а их деятельность носит скорее разрушительный, чем позитивный характер.
Таким образом, как мы выяснили, именно устойчивые профессиональнотерриториальные союзы, имеющие непосредственное отношение к национальной экономике и социальной жизни общества, являются элементами, способными структурировать общество. Их участие в общественной жизни нации сопровождается такими явлениями, как наличие особых прав, включая индивидуальные права, причем как в сфере гражданских отношений, так и политических. Дело доходит до того, что даже в рамках одной социальной общины образуются отдельные группы, обладающие особыми внутрикорпоративными правами и привилегиями.
Обычно социальные группы, отвечающие указанным признакам: осуществление профессиональной деятельности, территориальность, устойчивость, социальная значимость, наличие особых обязанностей в деле организации общества и, как следствие, особых прав и привилегий, – называют сословиями. Вместе с тем, признавая их положительную роль в истории, исследователи зачастую противопоставляют сословиям, как временному, историческому явлению, преходящему и несправедливому по своей сути, иные социальные образования – классы.
По общеустоявшемуся мнению, классы представляют собой совокупность людей, объединенных по отношению к орудиям производства и, в отличие от сословий, не наделенных особыми правами и льготами, установленными законодательным путем[563]. Есть классы, которые являются владельцами орудий производства, а есть классы, которые не имеют их в своей собственности. В результате появляется первое деление: класс богатых и класс бедных. В последующей дифференциации выделяется класс земледельцев, класс фабрикантов, класс сельскохозяйственных рабочих и класс промышленных рабочих. Впрочем, деление можно продолжить едва ли не до бесконечности: класс рабочих легкой промышленности, тяжелой и т.д.
Несложно догадаться, что в результате мы получим невообразимо широкую и расплывчатую систему социальных групп, основанную на классовом признаке, не раскрывающую нам ничего нового. Понятно, что классовое деление общества игнорирует территориальный признак, национальный и – забегая вперед – государственный. Классы, как они понимаются, индифферентны всему, что не затрагивает вопросы отношения к средствам производства.
В отличие от сословий, которые реально существовали в действительности (не будет же государство устанавливать особый правовой статус для несуществующей группы лиц), классы есть следствие произвольной системы деления общества по указанному выше критерию – средства производства. Не то, что есть, а то, что должно быть, по мнению исследователей. Идея классового, определяемого по отношению к средствам производства, общества совершенно нежизнеспособна и условна. С тем же успехом мы могли бы делить общество по иному признаку: отношению к шахматам, по возрасту, половой принадлежности и т.д.
Нетрудно догадаться, сама идея классов возникла под влиянием того предположения, что всемирноисторическое развитие общества обусловлено экономическими отношениями, производительностью труда, экономической свободой личности. Но если эта гипотеза не подтверждает себя – а настаивать на этой точке зрения как единственно возможной и объясняющей всю историю человечества уже просто неприлично – то от идеи классового общества не остается и следа, она оказывается никому не нужной.
Поэтому нет никаких оснований предполагать, что классы приходят на смену сословиям. Последние всегда существуют в реальной социальной жизни, даже если их права в настоящий момент законодательно не закреплены. Более того, повсеместная борьба за «свои» особые права на управление обществом, которая ведется не переставая, ошибочно понимаемая исследователями как борьба за классовый интерес и классовые политические права, есть первейший признак наличия сословий: сформированных или находящихся в стадии формирования[564].
Таким образом, на основании изложенного мы с уверенностью должны отвергнуть попытки структуризации общества за счет классов, и, напротив, подтвердить органичность сословий и их непреходящее значение для социальной жизни нации. Уничтожить сословия невозможно. Можно лишь игнорировать их существование, хотя это и сопряжено с угрозой целостности социального тела и его жизнеспособности. Впрочем, несколько ниже мы вернемся к вопросу о роли сословия в жизнедеятельности государства и оценим справедливость наличия у сословий особых прав.
Факт наличия у людей и социальных групп разных способностей влиять на существование общества и его развитие со всей очевидностью показывает, что различие индивидуальных (включая сословные) дарований полагает собой основу власти и властных отношений, царящих в обществе. Обыкновенно власть понимают как общественное отношение, которое характеризуется способностью и возможностью одного человека или группы лиц добиваться осуществления своей воли другими людьми[565].
Нельзя не признать объективности этой точки зрения, усматривающей в феномене власти силовую основу. Действительно, заставить или убедить других людей сделать нечто, что не порождено их волей и личным желанием, значит склонить их своей силой (убеждения или угрозы) к этому действию. При этом следует иметь в виду, что силу не следует понимать исключительно в материальном аспекте: он сильнее физически и поэтому может заставить других слушаться себя. История дает нам многочисленные факты, когда сила власти, применяемая отдельными людьми к окружающим, не имеет материальных оснований.
Даже на этих незамысловатых примерах трудно не заметить, что сила власти образуется не человеком. Более того, она, т.е. сила власти, не подвластна ему. Власть есть сила, которую человек не может «родить» в себе самостоятельно, но не может и отказаться по собственной прихоти. Власть даруется человеку и по отношению к человеку есть дарование. Как феномен власть есть способность, единственно присутствующая в человеке только потому, что он есть образ Божий, Его сын, единственное тварное существо, получившее от Бога часть Его способности творить своею силой, в том числе – сверхъестественное.
Власть Бога – как абсолютное выражение идеи власти – проявляется в Его способности наказывать и карать. Во власти Бога запрещать совершать людям греховные поступки и судить их за них, а также прощать. Своею властью Бог защищает людей, ею Он одаривает их[566].
Полностью, во всех своих проявлениях, власть осуществляется только в деяниях Бога – Единосущной Троицы. В человеческих отношениях власть всегда носит ограниченный характер как слабый отсвет того, чем владеет Бог. По мере своего воцерковления, по мере духовного возрождения и возврата к Богу человек получает способность творить власть все большую и большую. В Новом Завете звучат слова Христа: «Истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: “Перейди отсюда туда”, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас»[567]. По указанным причинам христиане (в частности – апостол Павел) и говорят, что «несть власти, аще не от Бога; сущая же власти от Бога учинены»[568].