Сказанное позволяет понять, что светское понимание семьи как результат «сделки» между мужчиной или женщиной, или как институт, который вполне может быть заменен гражданским сожительством, есть крайне выхолощенное, обмирщенное, утилитарное. В основе объединения людей в формах семьи лежит, безусловно, совсем иная идея. Как правило, о людях, которые соединены единым духом, единой идеей, говорят: «Они живут, как одна семья». На наш взгляд, этот и другие примеры чрезвычайно показательно подчеркивают истинные признаки семьи. Остальные мотивы: плотские влечения, соблазны, материальная выгода могут, конечно, присутствовать и здесь. Но если они пересилят собой духовное единение двух разных полов, семья разрушится.
Адекватной замены семье в плане воспитания человека как союза, из которого образуются и другие человеческие союзы, нет и быть не может. Следует отметить, что Церковь относит инициативу одного из супругов к разводу как прелюбодеяние, признавая его, наряду с убийством и богохульством, смертным грехом[511].
И дело заключается не в какихто там «исторических пережитках» или «субъективизме» Церкви. Вне семьи человек не только лишается поддержки, дающей ему силы преодолеть многие соблазны, например блуд, но и не знает многих личных (отцовских или материнских) обязанностей, ревностное исполнение которых укрепляет душу, приучает ее к самопожертвованию, любви, научает жить в мiре. Это убеждение возникает при изучении и анализе христианского учения, которое единственно верно раскрывает нам природу семьи и предлагает правила отношений внутри семейного союза.
Уже в текстах Ветхого Завета встречаются многие правила, детально регулирующие взаимоотношения между мужем и женой, а также устанавливающие их правовой статус. Несложно заметить прямую взаимосвязь правового и социального статуса женщины от формы брака. Допущение полигамии, т.е. многоженства или многомужества, всегда приводит к известному ограничению прав одного из супругов за счет другого, не говоря уже о том, что исчезает само таинство брака, его цель воссоединения двух полов в единстве. Понятно поэтому, почему требование моногамии (единоженства) неоднократно звучит со страниц Священного Писания.
Даже царь, обладающий верховной властью и имеющий право на известные послабления по отношению к себе, не вправе умножать число жен, «дабы не развратилось сердце его»[512]. Это имеет своим источником понимание женщины как свободного существа, являющегося помощником мужчины и равной ему по правам. Закон специально акцентирует внимание на личную неприкосновенность женщины, наказуя половое бесчестие в отношении нее смертной казнью[513]. Женщина признается равной в правах с мужчиной во многих ситуациях, в том числе в отправлении религиозных праздников и обрядов, получении образования[514].
Очень поучительно рассмотреть семью в тех исторических формах, которые нам предлагает история развития общества. Античный мир, представленный великолепными культурами Греции и Рима, к числу достижений которых можно без сомнения отнести многогранную философскую и политикоправовую мысль, римское право, поэзию, искусство и т.п., дает нам на удивление скудные формы семьи и ее крайне неглубокое понимание. Полное бесправие жены и детей, сосредоточение всей полноты семейной власти лишь в руках pater familias («отца семейства») и иные примеры не позволяют говорить о том, что в этих культурах идея индивидуальности, воплощенная в форме семьи, занимала центральное место. В древнем римском праве, например, дети не имели гражданской правоспособности в течение всей жизни отца, во власти которого они находились. Отец был единственным собственником в семье и единственным правообладателем. Дети ничего не могли приобрести для себя: все ими приобретенное поступало в имение отца. Только в законодательстве Юстиниана, под влиянием христианства, дети начинают выступать как самостоятельные субъекты права[515].
Брак сит тапи, издревле известный римскому праву, устанавливал абсолютную власть мужа и над женой, как юридическую, так и фактическую. Жена всецело находилась в подчинении мужа на положении его дочери. Она могла быть продана им в рабство, эксплуатировалась на положении рабочей силы, а все, что принадлежало ей до брака, передавалось в собственность мужа. Расторжение брака было возможно исключительно по желанию мужа, но не жены[516].
Не менее интересен брак более позднего происхождения – sine тапи, где супруга признается формально равной своему мужу, а брак мог быть расторгнут только по взаимному желанию супругов и одновременному их требованию. Правда, массовое распространение этого вида брака, более напоминающего брачное сожительство, не требующего формального закрепления и не образующего в юридическом смысле единой семьи, привело к тому, что уже к концу республиканского периода истории Рима семейная жизнь переживала острейший кризис. Во времена императора Августа (конец I в. до н.э.) возникла необходимость даже в издании особых законов о наказаниях за прелюбодеяния, а также против безбрачия и бездетности. Lex Juliaet Papia Poppaea устанавливал прямую обязанность для всех мужчин в возрасте от 25 до 60 лет и всех женщин от 20 до 50 лет состоять в браке и иметь детей. Лица, не выполнившие этой обязанности, подвергались весьма существенным ограничениям как субъекты гражданского права[517].
Как известно, греческая культура качественно не отличается в этом отношении от римской. Едва ли не единственной возможностью для женщины проявить свою индивидуальность являлся институт проституции, на представительниц которого (гетер) не распространялись обычные для домохозяек общественные и правовые ограничения и стеснения.
Тем более любопытным представляется институт семьи, его становление под влиянием законодательства Моисея у древних евреев. Предтеча христианского отношения к семье, законы, заповеданные Богом для избранного народа, призванного сохранить веру в период ее тотального забвения древним миром, открывают нам совершенно неожиданные принципы отношений между супругами и детьми, исторически совершенно несогласующиеся с обычной практикой того, и даже более позднего, времени.
Приняв за основу истинную сущность брака, как она была выражена в природе мужчины и женщины («вот кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женой: ибо взята от мужа своего. Потому, оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей, и будут одна плоть»)[518], законодательство Моисея выражает это новое (для своего времени) и – одновременно – забытое отношение к семье.
Семья стоит на недостижимой высоте по отношению к другим плотским союзам, и законодатель прилагает все силы к тому, чтобы укрепить его и сделать процесс «слияния плотей» наименее трудным. Для достижения этой цели женившегося мужчину на первое время освобождали от всех государственных и общественных повинностей. «Если кто взял жену недавно, то пусть не идет на войну, и ничего не должно возлагать на него; пусть он остается свободен в доме своем в продолжение года, и увеселяет жену свою, которую взял»[519]. Благодаря этим мерам молодые супруги имели полную возможность закрепить свою связь, сделать ее необходимым и незаменимым источником нравственной силы и чистоты. Повидимому, известная крепость семейных уз, традиционная для ветхозаветных евреев, коренится именно в этом отношении к семье.
Еврейская ветхозаветная женщина являлась, как правило, главной в семейном хозяйстве, и ее голос был значим не только для домашних слуг, но и для мужа. Она часто называется «другом» мужа, а сами отношения между ними характеризуются необыкновенной нежностью и любовью[520].
Ветхозаветный мудрец увещевает мужей хранить верность своим женам, говоря: «Утешайся женой юности твоей, любезною ланью и прекрасною серной». «Добродетельная жена – венец для мужа своего, приобретенное благо. Божий Дар, цена ее выше жемчугов»[521]. Без преувеличения, аналога «Песни песней» Ветхого Завета, наполненную светом взаимной любви и нежности, мы не встретим ни у одного другого народа в эту историческую эпоху. Этого достаточно, чтобы понять, как высоко оценивается в Законе Божием счастье подлинной семейной жизни, облаченной в должные формы.
Жена имела почти такое же – в идеале – положение, что и муж. Благодаря этому случаи полигамии, гаремы никогда, по свидетельству многих исследователей, не занимали у евреев значительного места и всегда наталкивались на негативное общественное мнение, подготовленное к должной оценке самим Моисеевым законодательством[522].
При всей власти родителей над своими детьми принуждение к вступлению в брак случалось нечасто. Обыкновенно согласие детей испрашивалось родителями[523]. Как справедливо писал А.П. Лопухин, «такое уважение к свободе личности дочери тем более удивительно, что по древнему обычному праву власть родительская имела громадное значение и при выборе женихом невесты»[524].
В отличие от всех других народов данной эпохи ветхозаветная еврейская семья не знала брака близких родственников, в том числе – родителей с детьми, что, напротив, являлось весьма распространенным обычаем на Востоке. Более того, распутство и блуд имели жесткое ограничение в нравственном законе, согласно которому нельзя питать желание к жене ближнего своего[525]. По мнению Лопухина, Моисеево законодательство во всех относящихся к семье постановлениях является в высшей степени приспособленным к тому, чтобы оба отличные друг от друга вида любви – половой и родственной, удерживать и закрепить в их естественной отдельности друг от друга[526].
В еврейской, живущей по Заповедям Божиим, семье женщина не могла быть исторгнута мужем по его прихоти[527], а в некоторых случаях развод вообще не мог иметь места[528]. Ограничения прав женщины сводились в основном к религиозным обрядам (в силу их значимости), и она являлась совершенно вольной в выборе своих друзей и подруг и вообще в общении вне семьи.
Наконец, законодательство Моисея не исключало возможность наследования имущества дочерями наряду с сыновьями, что выглядело революционным для древнего времени. Конечно, многие аспекты жизнедеятельности семьи того времени выглядят для нас совершенным архаизмом и прямо противоречат положениям Нового Завета, где идея брака раскрыта в абсолютном своем выражении. Но не следует забывать, что Законодательство Моисея и правила Ветхого Завета содержали в себе известную уступку времени, что, при всем стремлении построить семейные отношения в их первоначальном единстве, от которого человек отклонился, законы, данные Моисею Богом, не могли не учитывать и обычного права, в значительной степени замутненного греховным сознанием людей.
«Конечно, – писал А.П. Лопухин, – сила зла, исторически окрепшего, была уже настолько велика, что полного восстановления нельзя было осуществить, и потому существенной задачей законодательства было ограничить и по возможности устранить дурные действия этого зла»[529].