Таким образом, свобода человека не есть фактор им определяемый, но есть явление, заложенное в Божием Законе, который полагает как ее содержательную часть, так и предел. В приведенной цитате мы неоднократно встречаем указание на «злоупотребление» свободой, когда данная Богом способность употреблялась не для добрых, но злых дел.
Человеку изначально дана свобода несравнимо большая, чем кому бы то ни было, но все же не такая, какой владеет Сам Бог. Попытка перейти эту грань, попытка получить большую свободу, чем положено человеку по его природе, сотворенной Богом, желание стать богами привели праотца к первородному греху, а современное честолюбивое человечество – к разрушению мира и самого себя. Это и есть беззаконие, попытка не только не соблюсти Закон, который так долго пытается открыть светская наука, но есть действие, прямо отвергающее Закон.
Как объективная реальность, существующая «до века», как Божья данность. Закон не может быть разрушен, не может быть изменен. Если бы такие попытки предпринимались в отношении закона развития, закона прогресса, эволюции (назовите как угодно), который на определенный момент времени предлагает светская наука человеку, результат был бы известен заранее. Такого «смельчака» объявили бы или сумасшедшим, или ниспровергателемнигилистом. В отношении к христианству эти требования смягчаются или просто отрицаются. Но что от того Закону жизни? Разрушаемся только мы сами.
В свете сказанного нам открывается совершенно новая свобода – не внешняя, как мы привыкли ее видеть и анализировать, но свобода духовная, свобода нравственная. Нам, обремененным своими помыслами, тяжело понять и, главное, ощутить то состояние подлинной свободы, которую открывает следование Закону, следование своей природе, своему предназначению, суть которого скрыта в Промысле Божием.
Между тем ее ощущали уже ветхозаветные пророки, апостолы, праведники, святители. Пребывание человека в своем естественном состоянии показывается нам неоднократно на страницах святоотеческой и иной церковной литературы, где состоялось возвращение человека в рай, к Престолу Божьему. Человек там – бессмертен, его жизнь не имеет счета и лет, нет ни одной слезинки, нет печали, нет несправедливости, нет голода и холода. Человек, принявший Христа и Его слово, стал свободен от смерти, от соблазнов и дурных влечений, от греха. «Вот свобода, которой не стесняет ни небо, ни земля, ни ад, которая имеет своим пределом (лишь. – А.В.) волю Божию, и это не в ущерб себе», – писал святитель Филарет[501].
По его словам, это та «немятежная свобода», которая может жить в хижине «так же удобно, как и в доме вельможеском или царском, которой подвластный, не переставая быть подвластным, может пользоваться столько же, как властелин, которая и в узах, и в темнице ненарушима»[502]. Это – истинная свобода, свобода благодати. «Нынешние наши временные страдания, – писал апостол Павел, – ничего не стоят в сравнении с той славой, которая откроется в вас»[503].
То содержание свободного идеала, которое дает нам Закон Божий, недостижимо на земле, где царствуют несправедливость и личный грех. Земная жизнь человека – в этом отношении – есть лишь период предуготовления себя к Царству Божию, время, когда он должен очиститься от греха, познать Закон свободы, устремиться к ней, свободе, всем сердцем своим. «Истинная свобода, – писал святитель Филарет, – есть деятельная способность человека, не порабощенного греху, не тяготимого осуждающей совестью, избирать лучшее при свете истины Божией и приводить оное в действие при помощи благодатной силы Божией… Возлюби свободу христианскую – свободу от греха, от страсти, от порока, свободу охотно повиноваться закону… и делать добро Господа ради, по вере и любви к Нему»[504].
Сказанное не означает, что христианство в принципе отвергает явления земного бытия или относится к ним исключительно отрицательно. Данное ошибочное мнение либо незримо присутствует в умозаключениях представителей светской науки, либо напрямую высказывается ими при обосновании невозможности строить государство и проводить политику на основе христианских начал. «Христианство – не от мира сего», – говорят они, приводя избирательно и вне контекста Священного Писания отдельные высказывания Христа и святых отец. На самом деле подобное положение дел кардинально противоречит самому духу, смыслу и содержанию христианских догматов.
Если Бог никогда не оставляет людей Своим Промыслом, если даже после грехопадения праотцов человек не перестал быть сыном Божиим, что ради него Бог вочеловечился, то и земное бытие личности, период предуготовления его к Царствию Небесному не могут быть игнорируемы Христом. Что и в тех формах земного бытия, которые нам представляются естественными и органичными, сказывается Божия помощь всем нам. Другое дело, что многочисленные высказывания учителей Церкви настоятельно проводят ту ясную мысль, что только в том случае, когда человек признает условность и временность для себя земной славы и земного достатка, когда поднимет глаза к Небу, тогда только и возникнет для него возможность обретения своей настоящей свободы. Поэтому сказанное ими следует понимать как духовный идеал, то, к чему следует стремиться, но вовсе не как отрицание земного бытия. В ходе последующего изложения мы еще не раз столкнемся с этим фактом.
В этом плане совершенно иное значение приобретают человеческие союзы, в которых личность пребывает на земле. Формы земного бытия человека не могут являться произвольными, но, установленные Богом, выполняют важнейшую функцию преодоления соблазнов и восстановления падшего человека.
§ 2. Семья
Наиболее естественной формой человеческого общежития, «ячейкой общества» является, конечно, семья. То, что местом зачатия и созревания человека является именно семья, не станет возражать никто, за исключением крайних материалистов. В семье происходит зачатие и рождение человека, здесь он получает первоначальные навыки и приобщается к определенной культуре. Каждая конкретная семья всегда территориальна и национальна по факту. Именно семья – вначале семья Адама, а после потопа – Ноя – была источником появления человеческих обществ.
Семья является той формой человеческого общежития, из которого берут свою основу само человеческое общество, нация и государство. В семье впервые человек приучается к послушанию и начинает сознавать начало иерархии, которая наличествует в обществе, учится организованной жизни. Семья преподает ему первые уроки законопослушания, где семейный обычай принимает роль закона в позитивном смысле.
В семье человек приучается уважать слабых и немощных (старики, живущие на попечении молодых родственников), приучается помогать им, заботиться о них. Словом, именно в семье человек учится любить ближнего в самой непосредственной форме. Это знание, конечно, не заменит ни одна другая человеческая организация.
Не случайно теологическое и социологическое объяснение такого феномена, как государство, зачастую напрямую связывалось с семьей. В ней видели как социальный источник происхождения высшего политического союза, так и аналог, по которому строится государственное тело.
Это направление в правовой науке, получившее название «патриархальной теории государства», имеет в числе своих сторонников таких глубоких и вместе с тем разноплановых мыслителей, как святитель Филарет (Дроздов), митрополит Московский и Коломенский, К.П. Победоносцев, Ф. де Куланж, Г.С. Мэн, Л.А. Тихомиров, П.В.Ф. ЛеПле, митрополит СанктПетербургский и Ладожский Иоанн (Снычев) и др.[505]
Особенно нас должны заинтересовать суждения иерархов Православной Церкви, согласно которым патриархальная теория происхождения государства представляет собой один из существенных элементов церковного учения о богоугодной форме государственного устройства[506].
«Откуда это множество людей, соединенных религией, законом, языком, обычаями, которое называют народом? Очевидно, – писал святитель Филарет (Дроздов), – что множество это народилось от некоего меньшего племени, а племя произошло от семейства. Итак, в семействе лежат семена всего, что потом раскрылось и возросло в великом семействе, которое называют государством. Следственно, в семействе должно искать начатков и первого образца власти и подчинения, раскрывшихся потом в государстве»[507].
По глубокому замечанию К.П. Победоносцева (1827—1907), в семье лица состоят между собой во взаимном отношении власти, покровительства, подчинения и верности[508]. По его мнению, идея семьи коренится в «приведении к единству и цельности раздвоенной на два пола природы человека». «Неудивительно, – писал он, – что идеал брака, очищаясь и возвышаясь в понятиях человечества, получил, наконец, в христианском мире значение таинства. Какое значение ни придавать этому слову, во всяком случае, едва ли кто, верующий в цельное бытие души человеческой и в жизнь духовную, станет отвергать, что в этом союзе есть тайна глубочайшего и полнейшего духовного и телесного единства»[509].
Чрезвычайно тонкую мысль о существе семейного союза высказывал другой известный русский мыслитель, К.Н. Леонтьев (1831—1891). «С первого взгляда кажется, – писал он, – что монашество, отрекающееся от семьи, есть логическая антитеза семьи. Однако на деле оказывается иное. Брак есть своего рода аскетизм, своего рода отречение. Строгий, религиозный, нравственный брак есть лишь смягченное монашество; иночество вдвоем или с детьмиучениками. Без монастырей, без этих скопищ, так сказать, крайнего отречения, пали бы последние основы для поддержания среднего отречения, которое необходимо для хорошей семьи. Сизигос (супруг) – погречески значит сояремник, сояремница, если переводить яснее и ближе к современному языку. Вот как понимала брак всегда Православная Церковь»[510].