Подведем итоги нашему исследованию. Мы видели, что социальный идеал как единственно возможный общественный и личный идеал, признаваемый «свободным» западным обществом, пронизывает всю его правовую и религиозную культуру. Проявляясь еще в католицизме, преемственно перейдя в этику и быт протестантизма, он получает свое наивысшее проявление в рамках светского индустриального общества и сохраняет ведущее положение вплоть до наших дней, когда на смену индустриализму приходит новая волна – постиндустриализм.
Именно наличие социального идеала и социальная направленность духа творческих исканий на всех стадиях развития западной культуры представляет собой ее отличительную черту и позволяет объединить католицизм, протестантизм, социализм, либерализм, неосоциализм, неолиберализм и постиндустриализм в одну культуру, наиболее удачное определение которой – индустриализм.
Но что представляет собой социальный идеал? Повидимому, его отличительной чертой является явно выраженный антитеологизм и антихристианская направленность, когда человечество задумало установить новое, нехристианское содержание понятия человеческой свободы и реализовать идею земного рая; когда на смену религиозному мировоззрению приходит мировоззрение светское. Причины этого явления легко отыскать в особом понимании христианства Римской церковью и протестантизмом, где «ревизия» христианских начал приводит к особому вниманию к социальной сфере бытия и попыткам наложения своего господства в первую очередь на нее. Отсюда – явно выраженный дуализм духовного и светского бытия, нравственности и права, государства и личности в западном религиозном сознании, что вызывает вполне обоснованную, но весьма сомнительную по содержанию и алгоритму поиска реакцию светской философии и его правосознания.
Как следствие, христианство – в их понимании – вообще утрачивает характер объективной реальности и «не допускается» к социальной сфере бытия – «все находится в руках человека и человек может сам обустроить свою жизнь идеальным образом». Недоверие к религиозным началам, признание их непригодными для организации человеческого общежития приводит к попыткам рационального отыскания наиболее прочных и устойчивых правовых и политических институтов, должных обеспечить человеческую свободу и равенство всех лиц в обществе.
Но вот странность – чем больше отдалялось от христианства «новое общество», тем больше и больше принимало оно антииндивидуалистические, тоталитарные черты. Признав себя, в отличие от христианства, реалистичным, постоянно сталкивалось оно с проблемой объяснения и обоснования именно действительности, которая ни на одном из этапов его развития не могла удовлетворить ни теоретическим идеалам, ни запросам конкретной личности.
Дух христианской религиозности, еще окончательно не утратившийся в начале пути, дух, впервые в истории человечества давший идею и содержание человеческой свободы, являлся сдерживающим фактором до тех пор, пока светское сознание мирилось с ним. С тех же пор когда индустриализм становится агрессивным к христианству и духовной сфере вообще, ничем не прикрытый и всячески популяризируемый социальной доктриной дух стяжательства и грубого материализма утрачивает свои границы и стремится к самому широкому проявлению в самых разнообразных общественных отношениях.
В том числе и по этому мотиву индустриальная культура всячески культивирует идею исторического прогресса, которая должна обосновать ее безальтернативность и универсальность, оправдать временные трудности. В отношении некоторых чисто теоретических проблем это позволяет решать сиюминутные задачи, стимулируя, кроме того, научную мысль на поиск нового содержания социального идеала, новых политических и правовых институтов, реализация которых позволила бы преодолеть сегодняшние трудности.
При этом, однако, зачастую упускается тот негативный вывод, что если прекрасное будущее еще «впереди», сегодняшние идеалы и сегодняшняя действительность утрачивают свой смысл, равно как подрывается вера в сегодняшнего человека, которому, как некий предполагаемый идеал, постоянно противопоставляют «человека будущего времени». Но это не единственный негативный вывод, который напрашивается при оценке теории исторического прогресса.
Если все в мире относительно, включая содержание социального идеала, то утрачивается вообще вера в какиелибо абсолютные начала. Этика, нравственность принимают все более и более переменчивый, зависимый от сегодняшней действительности и формируемый ею характер. Исчезает основа для какоголибо человеческого сообщества, его единства и органичности.
Нельзя сказать, что представителям индустриальной волны эта проблема незнакома или игнорируется. Не случайно светская наука XX столетия предприняла много усилий для того, чтобы както устранить этот неприятный негатив, существенно подрывающий веру в светскую культуру. Надо сказать, что ей выпала неблагодарная задача: необходимо было сохранить свое значение универсальной культуры и одновременно устранить причины негативных явлений, свойственных историзму, – задача, изначально неразрешимая с точки зрения логики.
Обоснование достоинства человеческой личности – главного фактора истории – возможно лишь со стороны духовной сферы бытия, признания, что духовное равенство не может быть выведено из равенства социального, что эти начала являют собой не плод того или иного поколения, а существуют изначально, как данные Богом. Отрицая эту основу, заменяя духовное равенство равенством социальным, светская правовая культура никак не может выйти из «квадратуры круга», который же и породила в своем стремлении обосновать антропологический, а не Божественный характер нравственного идеала. Это приводит к таким утверждениям, согласно которым история вообще не имеет смысла, но именно человек придает ей смысл и потенцию развития[465].
Но, во-первых, совершенно очевидно, что и в этом случае наделение истории какимто смыслом возможно лишь при условии ее прогресса, что возвращает нас в исходное состояние разрешаемой проблемы. Во-вторых, это предположение еще в большей степени подчеркивает условность как «сегодняшней» человеческой личности, так и всех нравственных начал, формируемых ею.
По этим причинам индустриальное общество социального идеала всегда утопично в том смысле, что оно стремится «работать» не с тем человеком, который есть сегодня, а с тем человеком, который должен быть. Предлагаемые правовые и политические институты не укладываются в сегодняшнюю человеческую массу и могут быть реализованы только при появлении «нового человека». Интересно отметить, что в этом случае западная культура должна принять на себя тот упрек, который она делала христианству, говоря о его «утопичности». Отметим также, что стремление к универсализму и формированию смысла истории приводит не к объединению, а разделению единого человеческого общества на тех, кто принимает «универсальные начала, и тех, кто их не принимает».
Более того, внутри светской культуры идет постоянный и непрекращающийся спор об обладателях «истинной» культуры, «истинного» знания, что не придает индустриализму должной устойчивости и позволяет охарактеризовать его как антиличностное учение.
Как же воспитать этого человека, если все мысли его заняты исключительно социальным идеалом и решением проблемы его достижения? Волейневолей индустриальная культура вынуждена пойти на то, чтобы выделить из своей среды «общество избранных», отличительной особенностью которого является возможность подняться над социальным идеалом, основать свою жизнь на неких моральных ценностях, которые тем не менее не могут быть сведены к христианским началам. Особенно это заметно на примере «органа культуры» Э. Фромма и «сообщества ученых» Д. Белла, которые должны организовать и направить деятельность всего остального общества (так и хочется сказать – человеческого стада).
Утопизм и тоталитаризм индустриальной культуры заметен здесь совершенно отчетливо, равно как и его сходство с утопиями Платона, Мора, Кампанеллы и др. Впрочем, это не единственные примеры. Практика Римской церкви с ее избранным клиром и папой, протестантские общины в такой же степени имеют «общество избранных» в основе своего мировоззрения, как и постиндустриальная волна. Это обстоятельство позволяет со всей уверенностью говорить об отсутствии какихлибо линейных связей между этими явлениями и сделать вывод о едином типе культуры, антихристианской по своему духу и содержанию.
Где же здесь презюмируемое равенство, какое должна обеспечить демократия? Практика прошедших столетий, включая сегодняшнее время, приводит неопровержимые доказательства того, что ее институты не в состоянии обеспечить реализацию этой идеи, имеют постоянную тенденцию к тоталитаризму и искусственному уравнению всех индивидов в явно коллективистском духе, предоставляя «обществу избранных» понастоящему творить историю. Примеров этого более чем достаточно: деятельность и организация политических партий, практика парламентаризма и т.п.
Решение этой очень острой проблемы приводит теоретиков индустриального общества к таким способам ее разрешения, когда поддержание социального равенства всех граждан – в политическом аспекте – становится возможным при полном разложении общества под влиянием сепаратистских настроений и тенденций.
Оно утрачивает свою целостность во всех проявлениях – политическом, нравственном, культурном, научном и т.п., когда на смену единой совокупности людей, объединенных общей целью и общими нравственными началами, приходит атомистическое общество, разбитое на бесчисленное множество случайных объединений и союзов. Весь мир превращается в гигантскую совокупность мелких союзов, которые договориться друг с другом могут только фрагментарно, по какимто вопросам, но не по существу основ человеческого общежития.
Кстати сказать, даже в этих случаях опасность «избранного общества» совершенно не устраняется. Именно оно в эпоху всеобщего «разброда и шатания» и является силой, способной если не объединить вокруг себя всех остальных (что явно невозможно в связи с большой разницей в интеллекте ученого и простого обывателя), то, по крайней мере, направить всех остальных к нужной цели.