Необходимо признать, считал он, что истинные решения не могут приниматься в атмосфере массового голосования, а должны приниматься в относительно малых группах не более 500 человек (невольно вновь вспоминается Платон). Положительные стороны заключаются в том, что, во-первых, все вопросы могут получить здесь детальное обсуждение и, во-вторых, тесный контакт и знание людей друг друга, что практически исключает возможность воздействия на их сознание при принятии решений (а в этом случае уже вспоминается протестантская община, образуемая по сходным мотивам).
Возможно ли, задавал риторический для себя вопрос Э. Фромм, создание такой системы, сочетающей централизованную форму демократии с высокой степенью децентрализации? – и тут же отвечает: да. Нужно разделить все население на разнородные по своему социальному составу группы по 500 человек с тем, чтобы они регулярно – скажем, один раз в месяц – встречались для обсуждения вопросов как местного, так и общенационального значения. Орган культуры от государства будет предоставлять им необходимую информацию, полагаемую в основу совместного обсуждения, причем указанный орган должен формироваться из представителей искусства, науки, культуры, религии, политики и делового мира, «выдающиеся достижения и моральные качества которых не подлежат сомнению»[455].
После обсуждения и подведения итогов голосования внутри малых групп наступает процесс подведения итогов на территории всей страны. Фромм не говорит прямо, что эту функцию должен взять на себя все тот же «политически независимый» и «морально устойчивый» орган культуры. Теперь уже встает проблема передачи мнения населения центральному органу власти. Благодаря двухпалатной системе, считает Фромм, политически воспитанное население будет формировать нижнюю, традиционно «демократическую» палату, на основе «активного и ответственного размышления», благодаря чему парламент – хотя бы в лице одной из его палат – будет всегда в курсе относительно настроений всего общества, а каждый индивид вновь обретет роль «активного участника жизни сообщества»[456].
Не говоря уже о том, что подобная утопия напрямую предполагает качественную избирательность – ведь Фромм формирует «орган культуры» не из «простых» людей. И при стремлении добиться такого количественного показателя, как «участие всех», ее реализация потребует постоянной политической активности граждан едва ли не принудительным способом, что, конечно, выглядит малореальным при условии массовой политической апатии населения демократических государств. Непонятно также, скажем откровенно, как технически будут подводиться итоги голосования среди малых групп, насколько устранимы механизмы давления на сознание избирателя, которые существуют сегодня: они будут ликвидированы «политической зрелостью масс» или все же останутся в неприкосновенности?
Но остается не менее важный вопрос: как могло произойти, что институты демократии, действовавшие уже двести лет, получившие невиданное распространение и государственную – наряду с общенародной – поддержку, могли привести к такому состоянию, что необходимо организовывать специальные мероприятия, дабы только орган народного представительства, парламент, «услышал» мнение народа – своих избирателей? Как могло получиться, что всеобщее избирательное право превратилось в политическую коммерцию, где мнением избирателя манипулируют, как хотят, а сам он превратился в пассивную фигуру «рыцаря печального выбора», который вынужден голосовать не за программу, а за тех, кто больше его обманет и лучше прорекламирует «свой товар»? И кто же – вновь возникает старая проблема – будет организовывать этот процесс?
Естественно, что не кто иной, как новая группа «избранных», поскольку логика предложенной Фроммом конструкции ничего другого и не предполагает: чтобы население политически созрело, ктото должен вести его к этой цели, иначе «мы бы все еще жили в пещерах». Не случайно ведь здесь появляется «орган культуры».
Впрочем, к анализу предложенной Фроммом идее «нового» демократического общества мы вернемся несколько позже. Сейчас обратим внимание, что он, по крайней мере, пытается совместить новые способы демократизации общества через непосредственное обсуждение (налицо превалирование начала непосредственной демократии в самых широких размерах) политических вопросов населением с идеей парламента как высшего представительного органа государственной власти.
Более «свежие» по времени идеи представителей постиндустриализма не склонны к подобному совмещению, предлагая распространить начала непосредственной демократии без какихлибо ограничений при одновременном упразднении центральных органов власти, включая, разумеется, и парламент: видимо, его наличие, по их мнению, все еще «мешает» нормальной организации демократического общества.
Построение новой постиндустриальной цивилизации, пишет Э. Тоффлер, потребует создания новых политических структур. «По всей видимости, потребуется длительная борьба, чтобы радикально реконструировать – или даже сдать на слом – Конгресс Соединенных Штатов… Палату общин и Палату лордов, французскую палату депутатов, Бундестаг, японский парламент… конституции и судебные системы, – короче говоря, многие громоздкие и все хуже работающие аппараты предположительно представительных правительств… Все эти структуры придется фундаментально изменить не потому, что они изначально плохи, и даже не потому, что они контролируются тем или иным классом или группой (как видно, Тоффлер не отрицает фактов, высказанных нами выше. – А.В.), но потому, что они все более неспособны работать: больше не отвечают нуждам радикально изменившегося мира»[457].
В чем же заключается существо перемен, спросим мы? Первый политический принцип Третьей волны – власть «меньшинства». Правление «большинства» все больше становится неспособным отражать новые веяния. Сейчас в демассифицированном обществе все труднее – а часто невозможно – мобилизовать «большинство» или даже правящую коалицию. Зачастую от имени «народа» говорят люди, не имеющие с его проблемами ничего общего и даже незнакомые с ними. Налицо деградация принципа «большинства», считает американский футуролог[458].
Очень легко впасть в ошибку и обвинить Тоффлера в том, чего он сам всячески избегает, – в стремлении вложить в понятие «меньшинство» напрямую идею «ордена избранных». Конечно, до этого уровня американский ученый не опускается. Понятие «меньшинство» носит у него такое изображение нового общества, где атомизм членов его достиг своего апогея и «мнение большинства» невозможно получить ни при каких обстоятельствах, а тем более старыми способами. «Меньшинство» может формироваться по любому вопросу, вне зависимости от принадлежности к социальным группам и классам. Потенциально «меньшинство» составляют все граждане государства по оценке того или иного вопроса.
Именно этот факт Тоффлер расценивает оптимистично, поскольку его наличие свидетельствует, как считает он, о наличии в государстве здоровых общественных сил. «Демократия меньшинства» – вот лозунг XXI в., который провозглашает Тоффлер. В обществе, где конфликт не только есть факт, но зачастую и желателен, «меньшинство» всегда имеет почву под ногами. Более того, отсутствие институтов, способных выразить его волю, приводит к ситуациям, когда «меньшинства» становятся все более непримиримыми. Нам нужно, считает Тоффлер, таким образом модернизировать всю систему, чтобы усилить роль разнообразных «меньшинств» и при этом формировать то «большинство», в котором воля народа получит свое необходимое выражение[459].
Второй принцип заключается в формировании «полупрямой демократии», когда граждане перестают зависеть от своих депутатов и сами представляют себя, свое мнение при принятии наиболее ответственных решений. Тоффлер задает совершенно справедливый вопрос: «Если между избирателями нет согласия, то кого же на самом деле “представляет” представитель?» – и отвечает на него следующим образом: «Наши избранные представители знают все меньше и меньше о мириадах мер, по которым должны принимать решения, и вынуждены все больше и больше полагаться на суждения других. Представители уже не представляют себя… При сегодняшних антикварных и тупых политических инструментах ни один законодатель не способен даже уследить за многими группками, которые номинально представляет, не говоря уже о том, чтобы эффективно делать оценки и заключать сделки для них»[460].
Альтернатива, предложенная им, кажется более соответствующей требованиям времени. Например, пишет Тоффлер, необходимо изменить порядок формирования представительного органа власти и порядок принятия им решений. Допустим, 50—60 % депутатов должны кооптироваться в законодательный орган посредством случайной выборки. При голосовании их мнение оценивается в 50 % голосов, остальную половину голосов можно определить также посредством произвольного опроса населения. Эта мера, во-первых, позволит более полно ориентироваться на мнение потенциально всех слоев населения, и, во-вторых, устранить те негативные явления, которые сегодня буквально торпедируют деятельность представительных органов: коррупция, личный интерес, бюрократизация системы и т.п.[461]
Кроме того, решение проблемы заключается в более широком применении референдумов и опроса населения на разные темы посредством более широкого использования средств связи и информации.
Третий принцип Тоффлера заключается в разделении решений: «Слишком много решений попрежнему сконцентрировано… Недостаточно решений принимается на транснациональном уровне, а так нужные структуры решительно неразвиты… Слишком мало решений оставлено на субнациональном уровне – в регионах, штатах, провинциях, населенных пунктах»[462].
Нужны концорциумы и группы неправительственных организаций, чтобы сообща, вместе с правительством решать глобальные, транснациональные проблемы, например по вопросам межвалютных отношений, экологии и т.п. Но одновременно необходимо создать институты, способные передавать решения от центра вниз, к конкретному исполнителю. Тоффлер, правда, указывает, что «политическая децентрализация – не гарантия демократии: вполне возможны ужасные местные тираны. Местные политики часто даже более продажны, чем национальные.
Кроме того, многое, выдаваемое за децентрализацию – например, реорганизация правительства Никсона, – это вариант псевдодецентрализации в интересах сторонников централизации». Тем не менее, считает он, при всех недостатках нет возможности восстановить смысл, порядок и управленческую эффективность без реальной передачи функций центральной власти вниз[463].
Таким образом, три основных принципа, предложенных Тоффлером, должны устранить тенденции «проблемы меньшинства» как в старой редакции, когда их мнение игнорировалось, так и в новой, когда «правление всех» возможно не посредством концентрации «общей воли» в одном или нескольких государственных и местных органах, а посредством формирования решения при максимальной децентрализации этого процесса.
Но так ли уж действенны эти способы? Собственно говоря, ни один из институтов, предложенных Тоффлером, не является чемто новым. Прямая или полупрямая демократия, децентрализация, перенесение решений по ряду вопросов с национального уровня на транснациональный – визитные карточки демократической доктрины еще с классических времен. Интерес представляет лишь их особое сочетание, включая цель, которая с их помощью должна быть достигнута.