Таким образом, налицо факт угасания нынешнего противостояния мировых супердержав по причине их распада на несколько составляющих частей, что должно привести, видимо, к качественно иному процессу международной интеграции и ликвидации тех опасностей, которые указывались нами выше.
Второе обстоятельство, которое все чаще встречается в современном мире, также должно привести, по мнению постиндустриалистов, к ликвидации негативных моментов распространения новых технологий и их конфликта со старыми индустриальными технологиями. Речь идет о процессе промышленной интеграции человечества и появлении суперкомпаний, которые охватывают по сфере своей деятельности десятки стран мира. Ни одно государство, отмечает Тоффлер, не в состоянии ни обеспечить собственную безопасность, ни сохранить свою экологию. «Нефтяные пятна, загрязнение воздуха, изменение климата, сведение лесов и прочие подобные процессы не признают государственных границ»[371].
Гораздо большие перспективы «правильной» интеграции представляют промышленные объединения. Например, из 382 главных промышленных фирм с общим объемом продаж более одного миллиарда долларов США 242 имеют 25 % и более иностранной рабочей силы, причем базируются эти предприятия по всему миру, нарушая узконациональные законы в угоду прибыли. Британские компании нарушают британские эмбарго, американские – американские, действуя по всему миру. Эти фирмы стали настолько громадными, что сами приобрели черты государстванации, включая собственные квазидипломатические корпуса, службы безопасности, законодательство[372].
Данное обстоятельство оценивается постиндустриалистами двояко: позитивно и негативно одновременно. С одной стороны, наличие громадных компаний, живущих по принципу «государство в государстве», идет вразрез со стремлением ликвидации таких «отживших» принципов, как стандартизация, специализация, разделение труда и разделение потребителя и производителя. С другой стороны, возможности осуществления реальной международной экономической деятельности присутствуют только в тех случаях, когда промышленное предприятие действительно обладает определенной потенцией. Поэтому Тоффлер – за международный рынок, но не силами корпораций. Как мы увидим несколько ниже, их место должны занять другие организационные формы.
Солидаризируясь с Тоффлером, американский ученый Роберт Райх пишет: «В условиях экономики, которая не зависит от крупномасштабного производства, все меньше и меньше продуктов обладают четкой национальной принадлежностью. Большие объемы продукции могут успешно производиться в разных местах, а затем в самых различных сочетаниях появляться в виде конечного блага, предназначенного для удовлетворения потребностей в любой точке мира. Интеллектуальный и финансовый капитал может поступать из любого источника, возрастая буквально в мгновение ока»[373].
Райх приводит такие удивительные примеры промышленной интеграции: высокотехнологическое оборудование для хоккея на льду разрабатывается в Швеции, финансирует исследование Канада, сборка производится в Кливленде и Дании, а продается оно в США и Европе. Когда американец покупает у фирмы «Дженерал Моторс» автомобиль, он не подозревает, что совершает международную сделку. Из 10 тысяч долларов, уплаченных им, около трех тысяч идет в Южную Корею в качестве оплаты за сборочные операции, 1750 долларов – Японии за отдельные агрегаты, 750 – Германии за разработку внешнего вида и изготовление чертежей, 400 – Тайваню, Сингапуру и Японии за услуги по рекламе и маркетингу, а около 50 долларов – Ирландии и Барбадосу за обработку данных. Остальные деньги – около четырех тысяч долларов – получают адвокаты и банкиры в США, лоббисты в Вашингтоне, страховые компании, а также акционеры самой «Дженерал Моторс»[374].
Таким образом, понятие «национальная продукция» все больше утрачивает и смысл, и содержание, уступая место транснациональным отношениям и транснациональной продукции. Как видим, указанные факторы воспринимаются авторами в целом положительно и должны лечь в основу будущего всемирного постиндустриального общества. Если решение международных проблем, в первую очередь экологических, было невозможно в старых формах, где превалировали национальные интересы, то перемещение акцентов на уровень макроотношений не между правительствами, а между нациями и корпорациями должно привести к качественно иным характеристикам нового общества.
Иначе выражаясь, ни одной транснациональной корпорации и ни одному из вновь созданных в результате сепаратистских явлений государств не выгодно использовать новые технологии указанным выше опасным способом, поскольку в первую очередь в этом случае могут пострадать и их собственные интересы, лишив их, по крайней мере, рынка сбыта продукции в определенной точке земли. А дифференциация супердержав на мелкие государства приведет к тому, что международные конфликты в привычном нам проявлении просто исчезнут. Характер мира, как считают постиндустриалисты, изменится.
Между тем вряд ли все так просто. Сепаратизм, явление вообще нездоровое, получает в изображении указанных авторов еще более негативные оттенки. Здесь узконациональные интересы перемешиваются с экономическими претензиями и, собственно говоря, представляют проявление – только на более высоком уровне – требования социального равенства. Это и есть та самая неудовлетворенность своим положением, которая коренится в переносе духовных ценностей и духовных начал в сферу социальных отношений.
Вариант с корпорациями также весьма сомнителен. Не говоря уже о том простом доводе, что корпорация в любом случае остается национальной по месту своего основного интереса и в любом случае ориентируется на политику своего национального правительства. А оно вовсе не склонно оставлять претензии своей «избранности» по отношению ко всему остальному миру и навязыванию своей модели мира и культурных начал, содержит в своей основе стремление к получению прибыли, которое по духу своему не имеет границ и не знает никаких преград.
Старое классическое определение Маркса, что нет такого преступления, на которое не пошел бы капиталист для получения 300 % прибыли, получает в постиндустриализме новое выражение, ненамного отличающееся от времен столетней давности. «В обществе, основной чертой которого является безбрежное многообразие благ и преходящий характер их ценности, – пишет известный японский ученый Тайчи Сакайя, – экономическая среда станет жесткой и безжалостной, а психология рынка будет сводиться к девизу “победа или смерть”, что будет означать гибель недостаточно энергичных и работающих без блеска фирм. И тем не менее именно этот процесс жесточайшей конкуренции (выделено мною. – А.В.), где победителю достается понастоящему жирный кусок, а проигравший теряет все, способен служить средством, которое позволит обществу добиваться еще больших достижений»[375].
Что же может служить интегрирующим началом в новом, постиндустриальном обществе, с учетом того, что указанные выше факторы играли в общемто роль способов, но никак не основополагающих элементов новой конструкции? Следует отметить, что представители этого течения научной мысли предполагают целый комплекс решений современных проблем, основанных на противодействии тому процессу социализации человеческих обществ, который получает в индустриальной культуре, по их мнению, совершенно гипертрофированные формы.
Оживить человеческую мысль, вернуть веру человека в свою индивидуальность, развить, и правильно развить, демократические институты – вот цель, которая ставится во главу угла. В этом отношении решение экологических проблем и восстановление подлинно рыночного механизма играет роль, конечно, сопутствующих институтов, хотя и коренным образом связанных с правильным пониманием общественных отношений – с точки зрения западной культуры – и природы человека.
Вместе с этим ставится задача «раззомбирования» современного человека, его «разстандартизации», что должно проявиться в целом комплексе мероприятий, среди которых не последнее место занимает новое отношение к средствам массовой информации. Если в эпоху индустриализма они занимали главенствующие позиции по формированию общественного мнения и соответствующих «образов», которые предлагались человеческому обществу, то в постиндустриальную эпоху эта ситуация должна коренным образом измениться. Причем уже нынешнее положение вещей дает все основания, по мнению теоретиков «новой волны», рассчитывать на серьезные перемены.
Принцип максимализации производства, захвативший в свое время и печатные издания, привел к глубокому их кризису, породив, напротив, массу мелких, специфических изданий, рассчитанных на небольшую аудиторию[376]. С появлением новых технологий каждая организованная община может изготовить свое печатное издание. Идет процесс демассификации сознания общества. «Сегодня уже не массы людей получают одну и ту же информацию, – пишет Тоффлер, – а небольшие группы населения обмениваются созданными ими образами. Поскольку все общество движется в сторону разнообразия, привнесенного Третьей волной, новые средства информации отражают и углубляют этот процесс»[377].
Человек новой эпохи сможет вполне самостоятельно контролировать деятельность и правительства, и корпораций, занятых изготовлением генных аппаратов и новых технологий в любой сфере производства. Необходимо не только создать технологии, способные решить наконец продовольственную и экологические проблемы, но и устранить окончательно основу для таких неблагоприятных для демократического общества факторов, как наличие тяжелого физического труда и объективное разделение общества на «белые» и «синие воротнички» (интеллектуалов и рабочих), разделение на производителя и потребителя.
Необходимо приложить усилия к тому, чтобы именно интеллектуальный труд занимал бы в современном обществе главенствующие позиции. Отметим, что, конечно, нового и здесь ничего нет. В те времена, когда идея постиндустриального общества еще только зарождалась, в рамках индустриальной культуры получило массовое проявление стремление уравнять различные виды труда на основе новых технологий, сделать труд представителей различных профессий похожим, добиться формирования универсального специалиста именно за тот счет, что основным орудием его труда станет разум, интеллект. Посмотрим, какие же способы предлагаются для достижения этих целей.
Как следствие ренессанса личности в постиндустриальном обществе, типичные средства производства, игравшие основную роль в индустриальном обществе, заменяются новыми, а основным продуктом рынка становится интеллект. Западные авторы уделяют этому аспекту очень большое внимание. Например, уже упоминавшийся нами Т. Сакайя приводит многие доводы в пользу того факта, что с экономической точки зрения даже знакомые нам по индустриальному обществу товары в очень малой степени связаны с базовыми расходами на затраченные материалы или на их изготовление. Цены, установленные их производителями, зависят от наличия или отсутствия элементов знания, которым создана данная вещь[378].
Протекционизм со стороны государства этой тенденции совершенно необходим, считает он, поскольку «в обществе, основывающемся на таких тенденциях, не только возрастает доля расходов на научные исследования и конструкторские разработки; одновременно благодаря расширению независимой субъективной стоимости, которой обладают эти элементы, созданная знанием ценность начинает играть заметную роль в структуре ценообразования»[379].
Влияние знания, а не других компонентов, решающим образом сказывается уже сейчас на стоимости тех или иных изделий. По мнению американского экономиста и публициста Томаса Стюарта, уже к 1987 г. расходы компаний на приобретение промышленного оборудования и на закупку информационной техники примерно сравнялись, а в 1991 г. последние превысили первые: 112 миллиардов долларов США и 107 соответственно[380].