Кузьмич считал: это все благодаря крепкому чаю, в который он каждый раз бросал здоровенный кусок домашнего сливочного масла. Лялька спорил с Кузьмичом, пытался доказать, что нет, все благодаря чудесному Лялькиному самогону из бражки на картофельных очистках. Неясно, кто был прав: Лялька сам уже сто семнадцатый год за спиной оставил.
На самом деле Ляльку звали Валентином, но Кузьмич находил это вычурным и запросто называл его Лялькой. Тот не сопротивлялся. Да зачем сопротивляться: на всю деревню остались он да Кузьмич. Тут хоть дубиной стоеросовой назови, хоть лаптем, хоть тульским пряником — все одно, нет зрителя.
Кузьмич скотину держал, Лялька пчелами занимался — так и жили потихоньку; правда, временами косились в сторону старого кладбища с уставшими от времени крестами. Раз в месяц приезжал мужик из города, обменивал молоко и мед на муку, соль, сахар и деньги.
Телевизор не смотрели. В советское время было три телевизора на всю деревню — всем скопом ходили глазеть. В девяностых телевизионную вышку разобрали, сдали на металлолом — так и забыли, что это вообще такое — телевизор.
Тихо было, спокойно, пока из Москвы не приехал внук Кузьмича. За молодостью и занятостью он нечасто навещал деда, но всегда приезжал с гостинцами. В этот раз привез два ноутбука, два модема, настроил интернет через сотовую связь: «Вот, дед, небось скучно тебе тут, — просвещайся. С Лялькой будешь переписываться, да и со мной тебе связаться будет проще».
Кузьмич и Лялька быстро освоили неведомое доселе информационное пространство. Лялька сидел в «тиндере», кадрил тамошних бабок. Кузьмич ударился в политику, завел блог и быстро стал «тысячником». Совсем скоро пасека у Ляльки пришла в упадок, у Кузьмича передохла скотина. В гости друг к другу ходить перестали, все больше переписывались в «вацапе».
Кузьмич, как подохла вся скотина, начал во всем винить власть, благо пищи для размышлений теперь было предостаточно. Хотел было на митинг в Москву поехать, даже взял кусок фанеры, написал на нем модные нынче в интернете лозунги, но обменивать на деньги мужику из города стало нечего. Не поехал.
Он написал Ляльке в «вацап», чтобы тот приходил завтра в три к водокачке. Там, мол, будет митинг: выступает Кузьмич, слушает Лялька. А Лялька не пришел: у него в «тиндере» состоялся бурный виртуальный секс с краснодарской бабкой.
Обиженный Кузьмич пришел к Ляльке:
— Что ж ты, сучий потрох, на митинг не пришел? Тебя не волнует, что творится в стране? Ты посмотри: пасека твоя в упадке, у меня скотина передохла, кто-то должен за это ответить!
— Да читал я про эту твою политику… Не хочу митинговать, меня устраивает все так, как сейчас, — ответил Лялька.
Обиделся Кузьмич на Ляльку за то, что он не разделяет его взглядов. Взял, да и забил лопатой Ляльку до смерти.
Пришел домой, погрустил немного и помер.
Так и перестала существовать столетняя деревня.
Самогон
До того, как Кузьмич убьет Ляльку, еще целых десять лет. В столетней деревне пока есть люди. Катька, дура болезная, с дочурой возле реки ютится, остальные дома по холмам разбросаны.
В деревне почти не пили — спиртное никогда не продавалось, Лялькин самогон только, но он его бесплатно раздавал, кому считал нужным. Свадьба, похороны. Кузьмичу, как другу, или бабе какой — дитенка бронхитного растереть. Сам же Лялька пристрастился к самогону. Оно немудрено при постоянной доступности. Напьется, бывало, достанет шашку ржавую, накинет бурку заплесневелую и давай к Саньке-соседу в дверь ломиться.
По молодости случилось Ляльке в Гражданскую за становление советской власти воевать. Санька же был непрогрессивных взглядов, немчуру и все английское любил, посему стал воякой белым.
Война закончилась, вернулись обратно в деревню. Саньке удалось как-то скрыть, что он делал, кем был. Лялька знал, но сдавать Саньку не стал. Не по-соседски это как-то. Не по-людски. Но только самогон поспеет, напьется, возьмет шашку да пойдет Саньке башку рубить. Никак ему взглядов его простить не мог. В дверь ногами постучит, подле окон побегает, на том успокоится. Погрозит вражине большущим кулаком, и хватит.
А потом бизнесмен в деревне объявился. Стал приезжать по выходным на большой машине, водку продавать. Разрешили власти какие-то. Бумагу показывал, кассовый аппарат на батарейках имел. Быстро начал народ в деревне помирать. Кладбище ощетинилось новыми крестами, молодежь распоясалась — Катькудуру побили, дочуру возле речки зачем-то поимели.