Мячик

Сёму соседи любили. Да и как не любить, когда он единственный рукастый мужик на всю деревню.

Забор поправить или баню срубить — все к Сёме. Хряка заколоть или в электричестве поковыряться — тоже к нему. Бабы незамужние и вдовы так вовсе в нем души не чаяли, борщи и разносолы предлагали ежедневно. Всё надеялись, что у какой-нибудь задержится, приживется, останется.

А он все бобылем. Странный какой-то.

Потом в Москву поехал. Долго не было. Забыть успели. Вернулся совсем другой. Одежды привез нелепой, прическу справил, весь какой-то напомаженный.

Вести себя непонятно начал. Баб и раньше сторонился, тут даже помогать им перестал — ни за борщ, ни за разносолы не приходит. Слухи поползли, что не так что-то с Семеном стало. Друг какой-то к нему из Москвы приехал, жить вместе стали…

— Жопошники, — сказал как-то Кузьмич Ляльке.

— Скорее всего, — ответил Лялька, плюнул под ноги и растер.

Судить не стали. Кузьмич как-то зашел к Семену с топором: уговорил его с другом переселиться подальше к краю деревни. Семен спорить не стал, но злобу затаил.

Потом совсем дурной сделался. То на мельнице крупными буквами срам какой напишет. То в баню к кому голый забежит. То детям какую-то правду начнет объяснять про нормальность и естественность. Терпели все. Семен — единственный рукастый мужик в деревне был. Да и зла вроде никакого не делает.

Друг его уехал, затосковал Сёма, к Ляльке на самогон пошел. Напился, вышел посреди деревни и давай орать про свою нормальность, ругаться на Кузьмича за то, что на край деревни поселил, правды требовать, признания.

Не понравилось все это бабам местным. И так мужиков в деревне мало, еще этот в непонятную лирику ударился. Не ровен час, сработает пропаганда, моду еще какую введет. Им что потом делать?

Собрались да закидали камнями Сёму. Бросили посередине деревни. Кузьмич в окно увидел, подошел, потрогал — размягчился Сёма от камней. Кузьмич из него мячик сшил, малым в футбол гонять. Сёма сам радел за естественность, за нормальность, а спорт дитям — нормально.

Не обидится.

Китаец

Двадцать лет уже зима. Никто не помнит, почему зимы стали долгие. Поговаривают, Погремуха деревню прокляла. Злая была баба. После того как Кузьмич с нее жира натопил, чтобы петли дверные смазать, все договорились больше не вспоминать ведьму.

Теперь зима двадцать лет.