Шло время. И год, и другой. С самого начала директор и секретарь сработались и по-мужски сдружились. В те годы еще много было леса окрест и дороги шли на 10 — 15 километров от участков в глубь тайги. Можно было лес выбирать, маневрировать. Они верно выработали стратегию и маневрировали. Леспромхоз успешно из года в год справлялся с заданиями.

Один год помнится особенно хорошо Журавлеву. Звездный год... Леспромхоз завоевал переходящее Красное знамя Министерства и премию в четырнадцать тысяч рублей. А Журавлеву вручили орден «Знак Почета».

Как раз тогда он встретил на улице старого своего знакомца Сергея Федоровича Доставалова и сказал ему:

— Сейчас бы нам белого коня, Федорыч.

— Что, с ветерком прокатиться? — не понял Доставалов. — Так я заложу.

— Ладно уж, — махнул рукой Журавлев и пошел своей дорогой.

Да, тогда еще жив был тот белый конь... И потом позже были за лес премии и награды. Но все чаще приходили на ум слова Каричевского: надо, мол, с умом лес рубить. Лесоруб, он лесом живет.

Сегодня, попрощавшись с Емецком, сидя в машине, которая мчит его к месту новой работы в Архангельск, Журавлев мысленно представляет себе разговоры в леспромхозе после его отъезда:

— Небось, сняли Журавлева.

— Да нет, на повышение.

— Какое повышение? Заместителем.

— Но Архангельск же — не наш Емецк.

— Зато в Емецке он был сам себе голова.

— Сняли, сняли нашего Петра Федоровича. Старый стал...

— Не может быть, опыт...

— Что опыт? Начальству не угодил — и по шапке.

— Жаль.

Впрочем, последнее, насчет сожаления, Журавлев, как и весь этот разговор, сам нафантазировал.

Поглядывая по сторонам, он вдруг по каким-то неуловимым приметам — легкости и прозрачности воздуха, синеве неба, прожелти в траве замечает, что вот уже и лето на излете и скоро осень.

И еще он думает про то, что же и кого оставляет в Емецке... Да, леса они тут вырубили много. Это ж сколько извели леса за то время, пока стоял у «руля» он сам! Впрочем, почему же извели?