— Ничего мы не сделаем, — прямо говорил ему Ируслан.
Тот ходил, глядел, советовал.
— Все сделаете. Все получается. Ты только не надрывайся. Ладно?
— Тяжко, — Ируслан показывал руки.
— А золото, оно, брат, тяжелое.
Утром Ируслан вставал чуть свет и хоть был крепкий и жилистый, чуял — еще немного и не выдержит. Но, пересиливая себя, начинал готовить завтрак, жалея будить ребят, а спустя час все начиналось сначала: желтая в тяжкой глине стена траншеи, неподъемные глыбы и тупые удары кирки.
Он проснулся оттого, что кто-то пел рядом. В палатке никого не было. Ируслан выглянул наружу. Паренек, тот, что ночью мечтал о самородке, худой, в майке, драил кастрюлю в ручье и напевал: «Течет речечка по песочку, золотишко моет...»
Ируслан высунулся из палатки, сказал:
— Поешь ты, дядя, черт знает какую муру.
— А чего? Песня ласковая: про речку.
Глядя на сваленные в кучу затупленные кайла, ломы, лопаты, Ируслан подумал: «Ах, если б речка копала еще за нас и канавы». И еще мелькнуло на миг, как и ночью: зачем ему все это — остался бы в родных горах.
Быть или не быть?
В октябре уже по снегу они завершали полевой сезон. Сделали, конечно, маловато. У Юрия Караева дела шли лучше, Он как-то не так и устал. У Ируслана же — одни глаза на худом лице.
— Так как насчет «чем хуже, тем лучше»? — пошутил Юрий.
Ируслан на это ничего не ответил, только сказал:
— Ничего. Зимой камеральные работы — полегче будет, отойду.
А оно и зимой маята до глубокой ночи: обработка материалов, отчеты, планы.
Жили втроем в одной комнате в общежитии: они с Юрием и еще главный геолог экспедиции Потапенко Геннадий Иванович. Этот был постарше, поопытнее, человек судьбы нелегкой. Как-то обмолвился: «Все было: много хорошего, но и спотыкался, делал ошибки, а Север все на место поставил. Такие тут люди». Долгими колымскими ночами рассказывал им про Колыму. Про знаменитых геологов. Первым среди них называл Азиза Алескерова, их земляка. Теперь на Чукотке прииск его имени. И вообще, о чем бы ни начинал говорить Потапенко — все про людей. Ируслан, подметив эту его манеру, спросил про причину.
— Причина? — переспросил Потапенко. —А мне кажется, что все они, с кем доводилось работать, о ком наслышан, по чьим маршрутам прошел — что-то вложили в меня.
Слушая рассказы Потапенко и переживая свой минувший не очень удачный полевой сезон, Ируслан все пытался вникнуть в самую суть того главного, ради чего жили и живут тут люди: подолгу, а то и постоянно.