И настал второй полевой сезон.

На этот раз послали Ируслана на дайку Новую, что на правом берегу Берелеха. В этот раз на одного рабочего было меньше: зато один стоит четверых прошлогодних — старый шурфовщик Головинский. Он был на пенсии, а приехал на сезон.

— Подзаработать? — интересовались ребята. Головинский ответил:

— Север, ребята, не отпускает, вот что.

— Дед, что надо, — уважительно заключили ребята.

Опять потянулись тяжкие до изнеможения будни. С Головинским было полегче и то только потому, что он поднимался раньше всех и готовил инструмент, и кипятил чай, и жалел их, на себя иной раз брал больше. Он был посноровистее, навыка и опыта с лихвой. Но дед больше действовал на всех них своим спокойствием, обстоятельностью, простой житейской мудростью.

— Главное не ныть, — говорил он. А за этим стояло: не мельтеши, делай все крепко и добротно.

Ируслан, вспоминая прошлогодние свои бдения, когда вставал чуть свет, да еще вечерами оставался один в траншее, теперь заметил, что нынче стал спокойнее, уравновешеннее... А может это все, что было кругом, на него действовало: и эта дремучая тайга на сопках, и величавые белые ночи, и то, что дела у них шли неплохо, и они с перевыполнением закончили полевой сезон.

В отпуск он улетал с грустью: что там ни говори — попривык он тут за два года. Потапенко расценил невеселое настроение по-своему:

— Думать будешь?

— О чем?

— Как дальше?

Он хорошо разбирался в молодых нексиканцах, главный геолог.

— Буду, — не стал скрывать Ируслан.