С наступлением весны рубка прекращалась. Заготовленная древесина по молевым речкам сплавлялась к главной артерии — матушке Северной Двине. И все это вручную с помощью топора, пилы, багра.

В бумагах Журавлев нашел старую районную газету «Штурм» за тридцать первый год, в которой говорилось, что Постановлением Севкрайкома ВКП (б) отмечены «выдающиеся темпы роста лесозаготовок Емецкого леспромхоза». В той же газете за тридцать пятый год Журавлев прочитал: «Емецкий леспромхоз — кандидат на первую премию. Премия — десять тысяч рублей и знамя французских коммунистов».

Журавлев сидел до утра. За стеной гудела вьюга, в белые окна бил белый снег, выдувал последнее тепло из комнаты. Но Журавлев будто и не слышал ничего этого, зарывшись в бумаги. И чем больше читал, тем более утверждался в мысли: он не может, не должен тут плохо работать.

Утром Журавлев пил чай с парторгом. Михаил Иванович Каричевский с первого раза, что называется, показался ему. О себе поведал коротко: служил на фронте, после демобилизации работал в райкоме, направили сюда заместителем директора, а тут избрали секретарем парткома.

Может оттого, что Каричевский был старше на целый десяток лет, опытнее, умудреннее, Журавлеву захотелось открыться ему, и он подробно рассказал про родную деревню Кут, что под городом Лугой, про военное детство в оккупации, про отца, которого он запомнил верхом на коне с винтовкой, когда тот уходил в лес с партизанским отрядом. Но особенно он нажимал на свое не совсем, как бы сказать, нелесное образование. Да, всю жизнь в лесу— то заведующим ремонтной мастерской, то на узкоколейке, главным механиком, последние полтора года — главным инженером в соседнем леспромхозе.

— Я чего тебе об этом говорю? Лес-то, выходит, я не очень знаю...

— Ну, знание это, как говорится, дело наживное, — успокоил его секретарь. — Нам в хозяйстве требуется крепкая рука и умная голова. Особенно последнее. — Каричевский показал за окно. — Тут вокруг Емецка, знаешь, какие леса боровые были? Загляденье. Вырубили их.

— Так надо было.

— А я что говорю...

Журавлев, вспомнив ночное чтение, добавил:

— Валюта нужна была. На стройки первых пятилеток лес шел.

— Все верно. Но и рубить с умом надо.

— А план?

— Между прочим, твой предшественник только про это и говорил: план, план. А люди?

— Перевыполнение плана — это ведь и заработки.

Каричевский разозлился:

— Но сидим-то мы на лесе. Срубить дерево, сам знаешь, минута. А сколько оно растет?

— По-твоему, что ж, выходит не рубить лес?

— Рубить. Но с умом. Лесоруб лесом живет.

Вот такой у Журавлева состоялся разговор с Каричевским. Он крепко запал ему в душу, может быть, даже потому, что был первым в то первое его утро в новой должности.