— Посмотрели?

— Так точно!

Военком поднялся, заправил пустой рукав под ремень:

— А теперь — шагом арш!

Еще раз поглядев на старую фотографию, Козлов сказал с улыбкой:

— С тех пор я иду...

Утро было на редкость морозным. Жена Козлова Тамара Ивановна собрала ему обед в сумку, положила термос с чаем. Когда мы вышли из дома, направляясь в депо, — еще даже не занимался рассвет. Снег звонко похрустывал под ногами, будто кто-то мял твердые капустные листья. Со взгорка открывалась вся станция Сухиничи — крупный железнодорожный узел, сквозь который то и дело с грохотом снуют поезда из Москвы на юг, на Украину и обратно. Идут пассажирские, мелькая огнями освещенных окон, но больше — товарные с лесом, с углем, с машинами. В нарядной, где получали маршрутные листы, уже сидел Мишаков Виктор Николаевич. Это о нем Козлов вчера рассказывал:

— Не может без тепловоза. Бывает, не его смена, а он все одно придет за тепловозом посмотреть. Прямо, как нянька за дитем...

У Мишакова напарником Антипов Петр Петрович. Фронтовик. Был в войну лихим кавалеристом, брал Берлин. С Мишаковым у них своеобразные отношения: оба любят машину и ревностно к ней относятся. Сейчас Мишаков ворчит:

— Ты, Лексеич, потакаешь Петру... Конечно, он же у тебя помощником был. Да к тому же общественную работу ведет: пропагандист.

Другие подходят. Говорят о работе, о доме, о прошедшем дне. И как-то так само собой выходит, что и с разговором, и за советом, и просто так — все к Козлову. Вот он поднимается и все встают:

— Пора.

И подхватив чемоданчики с бутербродами и термосами, они цепочкой тянутся к станции навстречу огням, еще не успевшим поблекнуть в надвигающемся рассветном утре.

В кабине тепловоза по рации слышится голос дежурного:

— Машинист толкача!

— Слушаю!

— Где стоишь?

— На пятом пути.

— С первого помоги товарняку на Живодовку.

— Понял. Порядок.