Ахматова была в глубокой депрессии. Спустя годы она скажет, что это супружество было печальным недоразумением. Шилейко, испытывавший ревность и к Ахматовой, и ко всему, что не было связано с ним самим, недоброжелательно относился к ее собственному миру: друзьям и стихам. Супружество с ним, раздираемое между тиранией, желанием завладеть другим человеком, с одной стороны, и огромной привязанностью и нежностью, с другой, было для поэтессы предельным эмоциональным испытанием. Стихи, которые она в то время писала, имели тональность отчаяния и гнева:
Тем временем Гумилев сразу же после развода, уже в начале 1919 года, женился во второй раз на Анне Николаевне Энгельгардт. Спустя годы Ахматова прокомментирует: «Второй брак его тоже не был удачен. Он вообразил, будто Анна Ник. воск, а она оказалась – танк… (…) . «У меня в молодости был трудный характер. Я очень отстаивала свою внутреннюю независимость и была очень избалована. Но даже свекровь моя ставила меня потом в пример Анне Николаевне. Это был поспешный брак. Коля был очень уязвлен, когда я его оставила, и женился как –то наспех, нарочно, назло. Он думал, что женится на простенькой девочке, что она – воск, что из нее можно будет человека вылепить. (…). Прожил с ней около трех месяцев и отправил в свою семью. Ей это не понравилось, она потребовала забрать ее назад. Он сделал это и сразу же уехал в Крым. Это очень нехорошая, сварливая женщина, а ему мечталось о послушании и покорности.
Странно звучат эти слова в устах Ахматовой, которая никогда не говорила плохо о женщинах и почти всегда принимала их сторону, выбирая женскую точку зрения. В данном случае она явно не стремилась к объективности.
В это трудное время Александр Блок, идеалистически настроенный по отношению к революции, написал свою знаменитую двусмысленную поэму «Двенадцать», где Христос ведет отряд из двенадцати красногвардейцев, наподобие двенадцати апостолов, через охваченную хаосом страну. 11 мая 1920 года Ахматова отказалась принять участие в литературном вечере, на котором Блок должен был читать свою поэму. Почти одновременно возникла необыкновенная пророческая поэма Гумилева «Заблудившийся трамвай», которую поэтесса очень ценила.
В такой атмосфере Ахматова вместе с Шилейко ненадолго переехали в двухкомнатную квартиру во флигеле Мраморного дворца, пытаясь улучшить условия своей жизни, однако из – за царящего там холода вернулись в маленькую комнатку в Шереметевском дворце. В то время они фактически голодали и исхудали оба, к тому же у них был туберкулез. Тогда на помощь им пришла великодушная авантюристка Лариса Рейснер, которая, невзирая на свой ранний роман с Гумилевым, была по – прежнему под огромным влиянием поэзии и личности Ахматовой. Будучи членом большевистской партии и женой Федора Раскольникова, она имела возможность оказывать своим друзьям неоценимую помощь. Однажды она застала Ахматову и Шилейко настолько больными, что в тот же вечер привезла им большую корзину с едой и одеждой, а наутро по ее поручению служебный автомобиль отвез Шилейко в больницу. Надежда Мандельштам вспоминает, что в те времена дополнительный паек и одежду можно было достать лишь по специальному разрешению, а получить его было так же трудно, как освободить кого – нибудь из тюрьмы. Лариса Рейснер, считавшая, что «единственным темным пятном на одеждах революции был расстрел Гумилева», была способна на многие противоречивые поступки и крайности. Она пригласила Ахматову к себе, и поэтесса провела у нее три дня в Царском Селе. Надежда Мандельштам описывала Ларису как эффектную и разодетую красавицу, непостоянную и своенравную. По ее мнению, если бы Лариса была в Москве в момент ареста Гумилева, то вырвала бы его из тюрьмы, а если бы она была жива и сохраняла власть, когда расправлялись с Мандельштамом, то сделала бы все возможное, чтобы его спасти. В тягостные послереволюционные годы она очень помогла Ахматовой. Полная противоречивых страстей Лариса сама также вызывала противоречивые чувства: бывала и нелюбимой, и обожаемой. Когда, заболев тифом, она умерла в возрасте тридцати лет, ее мать, дежурившая у постели больной, покончила с собой.
Ахматова, уже гостя у Ларисы в Царском Селе, подумывала о постепенном отказе от совместной жизни с Шилейко. Весной 1920 года ее приняли на работу в библиотеку Сельскохозяйственного института, и она перебралась в маленькую служебную комнатку. Институт обеспечивал ее топливом и карточками на еду. Когда Шилейко вышел из больницы, то спросил, не бросит ли его Ахматова окончательно. Та ответила: «Нет, любимый Володя, я тебя не бросаю (…). Переезжай ко мне». Шилейко воспользовался приглашением и вновь принял ее опеку, на этот раз вместе с материальной помощью: теперь уже она получала карточки на продовольствие и небольшую зарплату. Раньше они жили на карточки Шилейко, которых едва хватало на два дня. Ахматова так описывала тогдашний Петроград: «Все старые петербургские вывески были еще на своих местах, но за ними, кроме пыли, мрака и зияющей пустоты, ничего не было. (…) В Гостином дворе можно было собрать большой букет полевых цветов. Догнивали знаменитые петербургские торцы. Из подвальных окон «Крафта» еще пахло шоколадом. (…) В Царском Селе все заборы были сожжены».
В это время в детском доме умирает младшая дочь Гумилева Лена, так же как в детском доме в Москве умирает младшая дочь Цветаевой. Голод был такой, что детей отдавали в детские дома в иллюзорной надежде на то, что там, по крайней мере, у них будет хоть какая – нибудь еда.
Смерть Гумилева
Фатальный круг доносов и провокаций уже начал сжиматься вокруг Гумилева. Это привело к его расстрелу в 1921 году. Перед этим он еще руководил в издательстве «Всемирная литература» французской редакцией, работал редактором переводов, выступал с докладами и проводил занятия по теории стиха, писал и издавал очередные томики стихов. В июле 1918 года выходит том «Костер», в августе 1921 года – том стихов «Огненный столп». Этот август был страшным для обоих. Ахматову переполняли самые дурные предчувствия. Когда 3 августа 1921 года Гумилева арестовало ЧК по сфабрикованному обвинению в участии в контрреволюционном заговоре генерала Таганцева, Ахматова была в полной растерянности. Разогретым жарою августовским утром она едет в их с Гумилевым бывший общий дом в Царском Селе, чтобы забрать свою корреспонденцию с ним. Она хотела также забрать его рукописи, чтобы они не попали в неподходящие руки. Когда они еще были супругами, то все бумаги, свои и Гумилева, поэтесса держала в большом сундуке на чердаке дома. Был август, пахло уже осенью, сливами, желудями и сухими листьями на траве. Двери дома были открыты. Внутри все было разграблено красноармейцами. На полу валялись какие – то письма, рисунки, бумаги. Сундука на чердаке не оказалось. Ахматова собрала все, что могло иметь литературную ценность. Частные бумаги Гумилева, к сожалению, – оставила. Забрала только его письма к себе. Спустя несколько недель, уже после расстрела Гумилева, она сказала: «Николай Степанович был жив, сама я чужой человек там. Конечно, если бы я поехала туда недели на три позже, я бы их взяла. А так мне казалось, что я не имею права».
«Чужая». Как же часто у Ахматовой повторяется это слово! Не только в жизни, но и в поэзии. Эпиграфом к будущей поэме «Реквием» она возьмет четыре строчки из своего стихотворения:
О том, что Николай Гумилев расстрелян, Анна Ахматова узнала в Царском Селе, где прошло их общее детство, молодость и первые годы супружества.
В день 7 августа 1921 года умер Александр Блок. Похороны Блока ужасно расстроили Ахматову. По ее воспоминаниям, в них участвовало немного людей, а истощенные лошади медленно тащили катафалк через весь город. Речей над гробом не произносили. Ей запомнилось, что Андрей Белый стоял, держась за березу, и глядел в открытый гроб большими, расширенными, как бы четырехугольными глазами… После похорон она уехала из летнего вымершего Петербурга в Царское Село. Отдыхала у друзей, Наташи и Мани Рыковых. Однажды пришло письмо от Владимира Шилейко. Тот писал, что получил известие, будто бы Гумилев вывезен в Москву. Неизвестно почему все приняли это за добрый знак. Увы, это известие не подтвердилось.
Несколько дней спустя Ахматова сидела на веранде царскосельского санатория. Перед ней − город. За спиной – дорога. Внезапно к ограде подошел какой –то мужчина и подозвал женщину, разговаривавшую с Ахматовой. Поэтесса поглядела на них. О чем они говорили, она не слышала. Внезапно, как в немом фильме, она увидела, что женщина медленно подняла руки. Закрыла ими лицо. «Несчастье»,– подумала Анна Андреевна. И сразу после этого: «Николай Степанович…». Тогда еще не была известна точная дата исполнения приговора. 25, а, может быть, 27 августа…
Под конец жизни в разговоре с Лидией Чуковской она уже восстановит более полный образ тогдашних трагических событий
Валерия Срезневская в своем очерке вспоминает, что если и была любовь в жизни Гумилева, то этой любовью была Анна Ахматова. Сам же Гумилев, однако, в ее жизни не занимал самого важного места. Но это был отец ее единственного сына, а их супружество было союзом близких людей, союзом двух друзей. Кроме того, оба были поэтами и одинаково понимали свою роль. Гумилев утверждал, что «люди издавна привыкли считать поэтов чиновниками в литературном департаменте, они забыли, что по своему духу они ведут родословную от Орфея, Гомера и Данте!». А во время пребывания в Одессе, еще в 1913 году, он писал Ахматовой: «Целый день вспоминаю твои стихи о девушке на море. Они мне не то чтобы нравятся. Я ими упиваюсь».
Ахматова в этом союзе боролась за свою свободу, независимость, за то, чтобы не дать себя замкнуть в обычные рамки женской доли. «Ей это удалось, но я никогда не видела ее счастливой», – делает вывод Срезневская в конце своей долгой жизни. Гумилев, в свою очередь, самозабвенно сражался за то, чтобы не дать полностью увлечь себя этой женщине, с ее чарами и обаянием, хотел до конца оставаться свободным. Для него свобода означала экзотические путешествия, многочисленные романы, мимолетные связи, внебрачные дети. Гумилев был сложным человеком: в молодости неуверенным, даже несмелым, скованным, полным комплексов и очень впечатлительным. С другой стороны, он был человеком, полным фантазии и отваги. В его поездках в Африку осуществлялись мальчишеские желания, но они требовали также необычайной выносливости и были попросту опасными. В первое путешествие, через Египет и восточную Африку, он отправился почти в одиночку, с караваном мулов. Во время второй поездки, в Абиссинию и на Сомалийский полуостров, он познакомился с будущим императором Хайле Селассие. Он преодолел все трудности и опасности путешествия, а также написал необычайно интересный репортаж о своих странствиях. Во время сражений проявлял беззаботную фантазию и непринужденность поведения. Англичанка Элен Файнштейн, биограф Ахматовой, сообщала: «(Гумилев) уехал на фронт и писал оттуда о приливах адреналина перед выходом в бой. (…) Его радостное возбуждение, так отличающееся от опыта большинства фронтовых поэтов, было исчерпывающе объяснено им в таком письме: "Я не спал всю ночь. Атаки были так сильны, что у меня улучшилось настроение. Я думаю, что на заре человечества люди также были беспокойными. Многое создавали и рано умирали. Мне трудно поверить, что тот, кто ежедневно ест обед и спит каждую ночь, может что –либо внести в сокровищницу мировой культуры"».
В супружеском поединке между Ахматовой и Гумилевым не было победителя и побежденного. А в последнем томике стихов Николая Гумилева, который вышел перед его гибелью, в роковом августе 1921 года, в стихотворении «Мои читатели» можно найти такие горькие слова:
После расстрела Гумилева Ахматова написала стихи, где были такие слова:
В этом стихотворении, кажется, слышны отголоски автобиографического сюжета тех времен, когда Ахматова еще жила вместе с Гумилевым в Царском Селе на Малой улице, 63.
Несмотря на дату, поставленную под стихотворением (вероятно, это дата расстрела Гумилева), Лидия Чуковская вспоминает, что поэтесса читала эти стихи наизусть, а также по черновым записям, в последнем десятилетии своей жизни.