И еще одно, брошенное в пространство замечание: «За всю свою жизнь я любила только раз. Только один раз. Но что это была за любовь! Три года я ждала письма от него. Каждый день, в жару, я ходила за десяток верст на почту, но письма так и не получила».
Здесь подтверждается печальная внутренняя логика любви. Такая неосуществленная или не имеющая будущего любовь всегда будет наиболее желанной, о которой вспоминается с наибольшим чувством. Но, пожалуй, прав был и Анатолий Найман, утверждавший годы спустя в разговоре с Элен Файнштейн, английским биографом Ахматовой, что фигура Анрепа была для поэтессы чем – то вроде
Когда началась революция, Борис Анреп навсегда оставил Россию. А перстень, который Ахматова повесила ему на шею в день прощания, он потерял.
В Слепневе Ахматова провела зиму 1916 и встретила 1917 год. Потом она уехала в Петербург. Спустя годы запишет: «А в Петербурге был уже убитый Распутин и ждали революцию, которая была назначена на 20 января. (в этот день я обедала у Натана Альтмана. Он подарил мне свой рисунок и надписал: "в день Русской Революции". Другой рисунок (сохранившийся) он надписал: "Солдатке Гумилевой от чертежника Альтмана"».
Российская интеллигенция связывала с этой бескровной зимней революцией большие надежды. Страна была опустошена войной. Требовались реформы. Царская власть пала в течение пяти дней, между 23 и 27 февраля. Два заговора: один, возникший в близком окружении Николая, и второй, организованный либералами из Думы, имели целью заменить царя его братом. Этим заговорам предшествовало спонтанное восстание рабочих и солдат, которое привело к республиканскому правлению. В день 2 марта царь отрекся от престола. А затем события развивались лавинообразно. В стране устанавливается двоевластие. С одной стороны Временное правительство, возглавляемое князем Георгием Львовым, который желает установить парламентское правление, не подвергая сомнению существующего порядка, а с другой – Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, в котором преобладали большевики, реализующие ленинскую программу «диктатуры пролетариата». Ленин в запломбированном вагоне едет из Швейцарии через Германию, Швецию и Великое княжество Финляндии и 16 апреля прибывает на на петроградский Финский вокзал. Его приветствует толпа революционных рабочих и солдат а также представителей Петросовета. На следующий день Ленин огласил «Апрельские тезисы» с призывом перехода от буржуазно – демократической революции к революции социалистической. Возникает кризис, и хотя Ленину в этот момент не удается перехватить власть, настроения в городе с каждым месяцем становятся все более радикальными. В июле премьером Временного правительства становится социалист Керенский, но он уже не в состоянии предотвратить переход власти к большевикам. Падение Керенского и начало Октябрьской революции совершаются почти одновременно.
Вечером 24 октября 1917 года Ленин прибыл в Смольный, резиденцию Петроградского совета, чтобы возглавить переворот. 25 октября 1917 года в 22.40, одновременно со штурмом Зимнего дворца, в Смольном начался Второй Всероссийский съезд Советов. Меньшевики и правые эсеры осудили вооруженный переворот с захватом власти. Они предложили переговоры с Временным правительством, целью которых было бы демократическое правление. После коротких и бурных дебатов оппоненты в знак протеста покинули зал заседаний, оставив большевикам свободное поле для действий.
Ленин остается в Смольном вплоть до переезда нового правительства в Москву в марте 1918 года. Он руководит действующим в нем Советом Народных комиссаров, пишет статьи, принимает делегации и журналистов, в том числе Джона Рида, автора известного репортажа об Октябрьской революции «Десять дней, которые потрясли мир». Упомянутое потрясение коснулось, прежде всего, России, где вскоре началась кровавая гражданская война. Так, очень коротко, выглядели эти события с исторической точки зрения. Для обывателей они выглядели несколько иначе. Вначале тревожно и возбуждающе, а со временем – все более трагично. Ахматова не интересовалась политикой ни в эти времена, ни в более поздние. Интересовалась историей, когда она непосредственно ее задевала. История, по ее мнению, была так же важна, как мифология, если она касалась судьбы одиночки, вовлекала ее в свой бег. История и мифология очень рано заняли место в ее поэзии, став ее частью. Политика – никогда.
Николай Гумилев после годичного пребывания с российской военной миссией в Париже и Лондоне возвращается по собственной просьбе в апреле 1918 года в Петроград. Немного раньше, в октябре 1917 года, Анна Ахматова издает свой том стихов «Белая стая». В воспоминаниях напишет: «Читатели и критика несправедливы к этой книге. Не знаю, почему считалось, что она пользовалась меньшим успехом, чем "Четки" (1914). Этот сборник появился в еще более тяжелых условиях. Транспорт замирал – не было возможности отослать книгу даже в Москву, весь тираж разошелся в Петрограде. Журналы переставали выходить, газеты тоже. Поэтому, в отличие от "Четок" о "Белой стае" было немного сообщений в прессе. Голод и хаос усиливались со дня на день. Странно, что сейчас никто не берет во внимание этих обстоятельств».
Первое утро февральской революции Ахматова провела у портнихи. Ей удалось остановить дрожки, однако перепуганный извозчик отказался везти ее на другую сторону реки, на Выборгскую сторону, где она тогда жила у своей подруги Валерии Срезневской и ее мужа. Домой она поэтому добиралась пешком, пробиваясь сквозь кричащую толпу. Слышались случайные выстрелы. В городе царило необычайное возбуждение, а ахматовское окружение было полно энтузиазма и больших надежд. Александр Блок написал матери 23 марта 1917 года: «случилось чудо, и можно ожидать очередных чудес». Царя вынудили отречься, и власть перешла в руки Временного правительства. На улицах пели «Марсельезу», церкви были полны молящимися, вывешивались красные флаги. Правительство провозгласило свободу печати и собраний, объявило всеобщую амнистию, отменило все законодательные ограничения, касающиеся вероисповедания, общественного положения или расы.
Однако хаос нарастал. Уже весной страну накрыла волна забастовок, в которых участвовало более полумиллиона рабочих. Они требовали восьмичасового рабочего дня и повышения зарплаты. На Невском проспекте проходили массовые демонстрации, митинги, на улицах развешивались плакаты на русском, польском, литовском языках и на языке идиш. На тротуарах торговали книгами и брошюрами. Тем временем на фронте солдаты массово дезертировали, общий хаос грозил обернуться гражданской войной. Находящийся в Москве Максим Горький, автор написанного в 1906 году романа «Мать» и многих известных театральных пьес, признанный позднее одним из основателей соцреализма, поначалу относился к революции отрицательно. Он писал жене 14 июня 1917 года: «Это уже не столица, это шамбо. Никто не работает, улицы загажены, во дворах валяются кучи мусора (…) и все те первобытные и преступные инстинкты, с которыми я боролся всю свою жизнь (…) уничтожают теперь Россию»., Многие российские интеллигенты и художники покинули страну еще до революции. Выбрала эмиграцию также и семья семилетнего тогда Исайи Берлина. Максим Горький уехал за границу по рекомендации Ленина в 1921 году, чтобы лечить туберкулез. Вернувшись в 1927 году, он был назначен руководителем Союза Писателей СССР и был осыпан почестями.
Ахматова летом 1917 года вернулась на несколько месяцев в Слепнево. Но там царили тревога и хаос. Не только крестьяне угрожали имениям, но и дезертиры из армии. Имение в Слепневе могло разделить участь многих других, разграбленных и сожженных. Ахматова, однако, не мыслила об эмиграции. Осенью 1917 года она написала стихотворение, адресованное, вероятно, находящемуся в Лондоне Борису Анрепу, хотя призывавший ее «голос» мог быть лишь общей метафорой, символизирующей настроения, распространенные тогда среди интеллигенции.
Борис Анреп еще раз появился в России ненадолго, в январе 1918 года. Как вспоминает Ахматова, он по своей привычке, не обращая внимание на опасность, перешел по льду через Неву, чтобы добраться до ее жилища на Выборгской стороне. Когда они встретились, он показал Ахматовой перстень, висевший у него на шее, как оберег. Записал, что их разговор был чрезвычайно сентиментальным, однако приведенные в этом контексте слова поэтессы звучали, пожалуй, коротко: «"Носи его всегда" – сказала она. „Всегда“, – прошептал я и добавил „это святыня“ (…) Он поцеловал ей руки и встал, чтобы уйти. Анна спокойно улыбнулась: „Так будет лучше“». После этой мелодраматично описанной Анрепом встречи они пошли еще вечером на костюмированную репетицию «Маскарада» Лермонтова, авангардного представления, поставленного Всеволодом Мейерхольдом. Из воспоминаний Ахматовой следует, что Мейерхольд в этот вечер произвел на нее большее впечатление, чем Анреп.
Время искупления?
Когда Гумилев вернулся в Петроград, Ахматова немедленно предложила ему развод. Она уже тогда была связана с Владимиром Шилейко, блестящим ассирологом, знатоком древних культур Малой Азии и мертвых клинописных языков. Шилейко любил Ахматову долго и терпеливо. Он переждал всех: Николая Недоброво, Бориса Анрепа и, наконец, Николая Гумилева. Он был в жизни Ахматовой таинственной и мрачной фигурой. Но прежде чем дело дошло до супружества, впрочем, недолгого, он обожал ее, восхищался ею и как мог заботился о ней.
Шилейко работал в Эрмитаже с 1913 года вплоть до призыва в армию в 1917 году. После революции ему нашлась работа в отделе переводов издательства «Мировая литература», возглавляемого Горьким. Он также был профессором в Петроградском институте археологии. Когда Николай Гумилев вернулся из Парижа, Владимир Шилейко был уже сильно связан с Ахматовой. Много лет спустя Анна, рассказывая Лидии Чуковской о том, как Гумилев принял ее решение о разводе, не могла скрыть разочарования: «Мы вместе поехали в Бежецк, к бабушке, взглянуть на Леву. Мы сидели на диване, Левушка играл между нами, Коля сказал: "И зачем ты все это затеяла". Это было все». Гумилев, однако, почувствовал себя уязвленным, и притом тяжело. Но когда Ахматова выразила сожаление по поводу их неудачного супружества, Гумилев не согласился с ее оценкой.
Именно тогда он произнес слова, запомнившиеся Ахматовой: «Нет, я не жалею, ты научила меня верить в Бога и любить Россию».
Ахматова поселилась с Владимиром Шилейко в его служебной комнате в Шереметевском дворце на Фонтанке. Его жилище было сырым, холодным, им всегда не хватало топлива, а работать приходилось при масляной лампе, дающей мало света. Шилейко дополнительно укрывался своей солдатской шинелью, чтобы не мерзнуть по ночам. Были также трудности с продовольствием, к тому же оба были больны туберкулезом. Шилейко, выдающийся ученый, интеллектуал, человек оригинальный и остроумный, цитировал по памяти вавилонские поэмы. Во время своего супружества с Ахматовой он старательно работал над переводом «Эпоса о Гильгамеше» с аккадского оригинала.
Союз с ним Ахматова видела в мистических категориях – она считала, что после безумств молодости для нее пришло время искупления. Ей хотелось посвятить себя работе и любви, понимаемой как служение или даже как миссия. Их совместная жизнь должна была стать жизнью почти монашеской, скромной, наполненной трудом и взаимной преданностью. Валерия Срезневская рассказывает, как однажды Анна попросту сказала ей, что переезжает в дом Шереметевых, чтобы жить вместе с гениальным человеком, который тяжело болен и нуждается в опеке. Срезневская отправилась к ним с визитом, который описала так: «Мало кто ориентируется в лабиринтах дома Шереметевых. Какие – то внутренние дворики, пассажи запасных или тайных выходов – лестниц, соединенных какими –то коридорами – темно, холодно, на стенах охотничьи трофеи; наконец. двери: вхожу. (…) За столом сидит мужчина в солдатской шинели. Черты лица очень тонкие и правильные, большие глаза с недобрым взглядом неприязненно глядят из – за очков. (…) Желчно остроумный, эрудированный, интересный. Говорит тихо, голова несколько на бок. Рассказывает о Египте, Вавилоне, Ассирии. Говорит об Ашшурбанипале как о своем современнике: так обычно и восхитительно. Цитирует по памяти целую ассирийскую таблицу (…)». Провожая подругу домой, утомленная Ахматова добавила еще несколько слов к его портрету: «Он очень нервный, очень подозрительный и требует к себе безраздельного внимания. Все другие мои отношения должны быть исключены».
И еще запись в дневнике Корнея Чуковского, от 19 января 1920 года: «Вчера – у Анны Ахматовой. Она с Шилейко в одной комнате – кровать за занавеской. В комнате сыровато, холодновато, книги на полу. У Ахматовой крикливый острый голос, как если бы она разговаривала со мной по телефону. Глаза иногда кажутся слепыми. К Шилейке она ласкова – подходит иногда и поправляет волосы на лбу. Он ее называет Аничкой, она его – Володей. С гордостью рассказывает, как он переводит стихами, –
Ахматова в это время писала очень мало стихов. Их супружество должно было стать миссией и самопожертвованием, а оказалось, что фактически в нем не остается места для развертывания поэтических крыльев. И без того трудные условия жизни в городе резко ухудшились, когда Ленин в 1918 году перенес столицу в Москву. Все это не способствовало поэзии. Не было дров, еды, медицинской помощи, не было никакой стабильности. Несмотря на это, осенью 1918 года на берегу Мойки открылся Дом Искусств, и Анна Ахматова вместе с Николаем Гумилевым, Корнеем Чуковским, Борисом Эйхенбаумом и Михаилом Зощенко вошли в его Совет, который организовывал встречи, концерты и авторские вечера. Гумилев вел литературный семинар, на который толпами приходила молодежь. В 1919 году открылся Дом Науки, руководство которым взял на себя Максим Горький. Эта организация старалась обеспечить ученым элементарную медицинскую помощь, питание и топливо на зиму; также и литераторам. Ахматова в те трудные времена вела их общий с Шилейко дом. Тот оказался еще более непрактичным, чем она, поэтому повседневная жизнь стала для них вызовом и испытанием. Когда ее развод с Гумилевым был оформлен формально, она написала в дневнике несколько фраз, свидетельствующих о ее тогдашнем психическом состоянии: «Мне не хотелось никуда идти и ни с кем разговаривать на эту тему (…). Я как раз получила бумаги с решением о разводе. Вокруг нас царил голод и террор. Все уезжали, часть из них – навсегда»..