— Да нет же, Тиль! Я не об этом!

— А я — только об этом. Я больше не могу делать вид, что ты мне как сестра. Я совсем другое чувствую. Неужели ты не видишь?

— …

— Молчишь… ну что ж, значит — нет. А я-то надеялся. Прости. Больше не стану спрашивать. Будет всё как раньше.

Тиль резко развернулся и зашагал к полю.

— Ти-и-иль! Подожди! — пронзительно вскрикнула девушка. Тиль замер, боясь обернуться. — Тиль, да, конечно да! — Валя догнала его и развернула к себе. — Конечно, я не чувствую себя просто сестрой. Давно уже. Ты же сам всё понимаешь. — Она приникла к нему, смущённо спрятав лицо на его плече.

— Вальхен, моя Вальхен… — Тиль осторожно обнял её плечи, гладил волосы. — Я знал, я надеялся… Но так испугался, когда ты сказала, что я немец. Никогда так не пугался. Мы будем вместе, Вальхен?

— Тиль, милый, война же… Кто знает, что будет дальше.

— Что будет, то будет, Вальхен. Вместе переживём. — Тиль повернул её смущённое лицо к себе. — Ведь да? Вместе?

Серые глаза ошеломлённо полыхнули навстречу ему открытым счастьем, ясным и безоблачным. У него захватило дух. Господи… только бы видеть вот это всегда!

Всё в жизни, казалось, встало на свои места. Не было ни войны, ни потерь, ни страха неизвестности, была только любовь. Первая и настоящая.

Тиль сорвал длинную ветку плюща, обвившего старое дерево. Остановился, стал вплетать её Вале в косу, чтобы наружу свешивались узорчатые тёмно-зелёные листочки.

— Лорелея… Речная дева. Люди гибнут от её песен. У нас легенда про неё есть.

Валя улыбнулась:

— Не боишься?

Ich glaube, die Wellen verschlingen Am Ende Schiffer und Kahn; Und das hat mit ihrem Singen Die Lore-Ley getan[114].

— Ты это знаешь?! Откуда?

— В школе учили. Тогда казалось — так трудно выучить, а сейчас сразу всё вспомнила. И у вас есть сборник Гейне, старинный, ещё из детства твоей мамы. Она мне показывала. Только там очень шрифт трудный… Готический — так это называется, да? Но видишь, здесь я тоже Гейне читала. Может, потому и вспомнила. Ну раз я Лорелея — засмеялась она, — держись, буду петь!

И Валя запела.

Вдоль по улице метелица метёт, за метелицей мой миленький идёт. «Ты постой, постой, красавица моя, дозволь наглядеться, радость, на тебя».

Бог знает, почему вспомнилось ей именно это. Не выученные в школе или слышанные по радио советские песни, а то, что любила и пела ей бабушка. Может, свобода и широта этой мелодии отвечали её нынешнему состоянию, а может, откликались в душе слова про миленького и красавицу, только пела она в полный голос, радуясь, наслаждаясь этой своей радостью и счастливыми глазами Тиля.

— Ещё, Вальхен! Ты никогда не пела раньше… почему?