— Давай пока не говорить о будущем. Что толку? Где оно? Какое?

Тиль перехватил Валину руку, поцеловал шершавую, натруженную ладонь и широкий шрам на запястье. Валя смутилась:

— Уродливо, да?

— Нет. Просто всю жизнь это будет напоминать нам, что Германия была жестока к тебе.

— Нам?

— Да. Нам. Ну, тебе — понятно почему. А мне кажется, что твой шрам болит у меня больше, чем на твоей руке. Где-то там… — Тиль дотронулся ладонью до своей груди. — Я простой мужик, не умею красиво говорить, но ты понимаешь, надеюсь. И… Вальхен… Мы же будем вместе, да? Я очень хочу этого… навсегда, пока мы не сдадим свои ложки.

— Ложки?

— Не знаешь? У нас есть такое выражение: Den Löffel abgeben — сдать ложку, значит, уйти из жизни. Вальхен, мы же будем вместе?

— Тиль! — горестно воскликнула девушка. — Ты всё хочешь строить планы! А я боюсь! Мы же не знаем ничего! Я здесь чужая, без всяких прав… Наши говорят, что для своей страны мы все предатели. Кому-то из наших в лагере об этом ещё в сорок третьем написали из дома. Что здесь будет дальше? Когда? Давай подождём. И… я немыслимо хочу домой, но здесь… вы мне как вторая семья, я вас всех люблю, и у меня сердце разрывается!

До дома они шли молча и так и вошли во двор, обнявшись, мокрые насквозь, — Валя с ошеломлённо-потерянным лицом и Тиль, упрямо сжавший губы, будто боялся выплеснуть какие-то свои нелёгкие, но решительные думы.

Смятение девушки и решимость сына — именно это увидела Марта, задумчиво смотревшая вслед ребятам от дверей хлева. Эти двое даже не заметили её, так они были поглощены сейчас друг другом. Они часто бывали вместе, но впервые увидела она их вот так в открытую идущими в обнимку. И, горько улыбаясь, не знала, то ли радоваться этой любви, то ли пугаться её — или за неё?

Женщина вздохнула и пошла готовиться к вечерней дойке, твёрдо решив с сыном и приёмной дочкой пока не говорить, не показывать, что видела их, и ничего не спрашивать. Сами скажут, когда захотят. Но, машинально занимаясь привычными делами, Марта чувствовала, что нет покоя на душе. Тревога, давно таившаяся внутри, — не слепая же она, видела раньше самих ребят, что растёт в её семье такая любовь, — эта тревога разрасталась сейчас, почти не давая Марте спокойно дышать. Не будь войны — как бы радовалась она любви сына к такой девочке, как Вальхен. Но именно война привела эту девушку к ним в дом, именно их страна исковеркала ей жизнь. Эта ненужная нормальным людям война уже проиграна. Вчера Клаус сказал: шансов нет. Что станет со страной? Что станет с её, Марты, детьми?