Он улыбнулся.

– Такой роскоши никто не может себе позволить. Тогда еще спорили о том, как правильно молиться. Теперь у нас нет подобной возможности.

– Ты говорил, что не веришь, но ведешь себя иначе.

– Вероятно, я просто ждал свою святую, – ответил Михали, сощурившись.

С некоторых пор он уже не казался Рее юным. Со свадьбы минуло не более месяца, но можно было подумать, что целое столетие. Отношения начались со страха и обмана, а сейчас молодые люди разделили на двоих отчаянную решимость и целеустремленность.

А с Лексосом и Васой все иначе. Конечно, она еще многое не знала о Схорице, а Михали – о ней. Он полагал, что вдохновил Рею идеалами мятежников и наверняка разочаруется, когда она покажет истинные намерения и преданность семье.

Но пока Реа здесь и делает то, на что способна лишь она, ищет то, что принадлежит ей по праву.

Из дома вышли рано. Солнце едва осветило небо. Они пересекли озеро, слушая мерный плеск весел. Слуги гребли, тайком поглядывая на Рею, и от благоговения в их глазах девушку пробирала дрожь.

В душе она оставалась прежней Реей, женщиной в оболочке символа. У нее достаточно практики в роли Тиспиры, и это практически то же самое.

Променад пустовал. Михали отпустил слуг и поспешил в конюшню. Рее досталась Лефка, одетая уже не в алые цвета Ласкарисов, а в черную попону.

В прошлый раз их ждали конюхи и помощники, но сегодня не было ни души. Стражников, с которыми они ездили в Парагу, Реа тоже не заметила. Молодые люди поехали вдвоем, стук копыт отдавался печальным эхом по пустым улицам.

Они пересекли городскую черту, и лошади затрусили к подножию гор, дома здесь почти не встречались.

Всадники ехали по узкой пастушьей тропе, которая терялась в кустарниках вдали. Тут, на просторе, дул сильный ветер, а на склоне росли редкие деревья, привычные к бурям. Реа помнила, что дальше раскинется лес, жестоко сжимающий путников в колючих рукавицах, но пока было сложно поверить, что за почти бескрайними пределами есть что-либо еще, кроме жухлой травы и гладких камней.

– Лагеря на вершине скалы? – спросила Реа, нагоняя Михали.

Он помотал головой.

– Слишком открытое пространство. Ветер разнес бы их в клочья. Мы обогнем обрыв.

Ехать было намного тяжелее, чем и в первый день в Ксигоре, и в ту поездку в горную деревню. Реа была очень благодарна Лефке, которая знала дорогу и не обращала внимания на то, как ноги девушки впивались в ее бока на каменистых ухабах.

Вдали от города ветер трепал одежду, выбивая слезы из глаз, и сурьма стекала по щекам. Хорошо еще, было не настолько холодно, чтобы капли замерзали на коже.

Дальше тропа сворачивала налево, поднимаясь по холму, который изгибался вдоль обрыва, но Михали съехал с нее и двигался прямо, под тень нависших над землею валунов. Реа пригляделась и заметила бледные метки на камне. Вероятно, они обозначали дорогу к лагерям.

Солнце уже сверкало над головой, когда Михали наконец остановился. Впереди, скрытая от чужих глаз, меж отвесных скал ютилась долина с деревьями и реками. Она была глубокая и узкая, со множеством изгибов, и походила на древнюю, давно высохшую реку. На севере она взбиралась обратно в горы и тянулась долгой тропой еще на много миль. Раньше здесь располагалось единое плато, но течение времени и воды создало громадный раскол, трещины от которого тянулись во всех направлениях.