Выражение лица Стрейтли стало насмешливым.

– Я совсем не уверен, что это комплимент. И если император Август гордился тем, что нашел Рим городом из кирпичей, а оставил городом из мрамора, то я, пожалуй, больше люблю старые кирпичи «Сент-Освальдз» и не вижу причины что-то перестраивать.

– Опять желаете со мной спорить? – с улыбкой спросила я. – Согласитесь, Рой, у вас-то самого никогда не возникало особых проблем с местными властями и с необходимостью сказать им правду.

Он тоже улыбнулся:

– Вы уверены, что не хотите выбрать ни одной конфетки?

Честно говоря, я как раз думала, не взять ли мне кокосовый «ролл», снаружи розовый и сладкий, но внутри скрывающий темную кисленькую начинку.

– Пожалуй, все-таки нет. Спасибо. Но мне казалось, что вам, может быть, интересно было бы дослушать мою историю.

Он кивнул и заметил:

– В вашей истории слишком много неподвязанных концов. Вы думаете, у нас еще есть время?

– А жизнь никогда и не вносит ясность во все. Возможно, вы хотели бы поговорить со мной об Эрике Скунсе? Мне кажется, вам, должно быть, сильно его не хватает.

Он взял еще конфетку – на этот раз розово-коричневый «сэндвич» – и сказал:

– За шестьдесят с лишним лет я, конечно, более-менее к нему привык. Но вполне способен понять, почему вам он показался человеком не слишком приятным.

Ох, Стрейтли. Если бы вы знали! Мне всегда так хотелось рассказать вам об этом; хотя, возможно, несколько позже. На самом деле – несмотря на все мои заверения, несмотря на то, что вы моим заверениям поверили, – моя история еще весьма далека от завершения. Может быть, я все-таки расскажу ее вам целиком, хотя, пожалуй, делать этого и не стоило бы. Однако мне отчего-то хотелось бы надеяться – именно потому, что я рассказываю эту историю впервые, именно таким образом и именно вам, Рой, – что вы воспримете мою исповедь как некий знак уважения. Даже мой лечащий врач не знает всей правды обо мне. Невозможно ведь просто взять и признаться в убийстве. Даже лечащий врач обязан поступить согласно букве закона, получив подобные сведения. Но только не вы, Рой. Мне всегда казалось, что мы с вами – особенно если правильно заложить фундамент – могли бы оказаться по одну сторону фронта. Мы оба хотим для Сент-Освальдз самого лучшего, даже если наши взгляды порой и не совсем совпадают. Скунс никогда таким не был. Скунс никогда никого не любил, кроме себя самого и своих мелких, вполне предсказуемых амбиций.

Однако вы попали мне в болевую точку, Рой, упомянув об Эмили. Хотелось бы знать, вы нарочно это сделали? И, да, я действительно очень ценю свое личное пространство, но дело далеко не только в этом. Сомневаюсь, правда, что когда-нибудь расскажу вам об этом все. Сейчас я получаю от нее весточки примерно два раза в год – в основном когда ей нужны деньги. Я иногда пытаюсь понять, что же я сделала не так; может, в те далекие времена я невольно обнажила перед ней, еще совсем маленькой, свою душу? И что в нашей жизни могло пойти совсем по-другому, если бы я оказалась способна стать Доминику Бакфасту настоящей женой? Девочкам дают прочесть историю о Синей Бороде в качестве некоего предостережения. Не задавай лишних вопросов, малышка, не то можешь нечаянно разбудить этого монстра. Но, согласно моему опыту, отрубленные головы – это наименее вероятное из того, что женщина может найти в тайной комнате своего мужа. Все эти тайные комнаты не только не способны обнажить суть самих чудовищ, но и зачастую являются всего лишь хранилищем жалкого набора слабостей, лжи и обманов. Доминик тоже был таким; он был настолько не уверен в себе, что для него оказалась невыносимой даже мысль о том, что я могу сохранить свою девичью фамилию. А я, прекрасно все это понимая, по-прежнему старалась его умилостивить, успокоить, помочь ему сохранить его сокровенную тайну. У меня нет оправданий; но я была тогда еще очень молода. И, разумеется, очень нуждалась в деньгах.