– Это одна моя старая подруга, – сказала я, держа в руках поздравительную открытку.

– А она была сегодня на нашем празднике?

Я покачала головой:

– Нет. Должно быть, этот сверток оставил кто-то другой.

– Ну, так разверни его скорей, – поторопил меня Доминик. – Ну что ты, Бекс! Давай я тебе помогу. – Воспротивиться я не успела: он моментально разорвал оберточную бумагу, и внутри оказался альбом в твердом розовом переплете, на котором так и было написано золотыми буквами: Мой альбом. Поздравление на открытке – котята, играющие с веревочкой, – было написано той же старательной детской рукой, что и слова «Беки с любовью от Эмили» на подарке.

Я открыла альбом на первой странице. Бумага была плотная, почти как картон, и на ней были напечатаны рамки для фотографий и памятных надписей. Альбом был разбит на разделы, названия которых были выдавлены в толстой бумаге такими же золотыми буквами, как на обложке. «Мои каникулы»; «Мой домашний любимец»; «Моя школа»; «Мои лучшие друзья». В последнем разделе имелась моя фотография – на ней мне около пяти лет. Рядом были довольно неумело пририсованы две маленькие девочки, рыженькая и светловолосая.

– Какая же ты была хорошенькая! – восхитился Доминик, заглядывая мне через плечо. – А локоны какие чудесные!

Я тут же захлопнула альбом. Как же он сюда попал? Значит, кто-то принес его на праздник тайком? Но кто? Мои родители? Я даже представить себе не могла, чтобы кто-то из них мог отправиться в такую даль и добраться до «Шанкерз Армз». Мать вообще крайне редко выходила из дома, да и отец нечасто; максимум – до ближайшего магазина на углу. И все же это, несомненно, был тот самый подарок, который любимая подруга моего детства преподнесла мне на мой пятый день рождения, и с тех пор он восемнадцать лет пролежал на гардеробе в родительской спальне, ожидая возвращения моего брата. Что же это могло означать? И почему этот подарок был мне передан именно сегодня?

Я снова вспомнила то письмо «от Конрада», которое показывал мне отец. Невозможно, чтобы оно было настоящим, и все же мои родители были, похоже, абсолютно уверены, что Конрад непременно придет домой в свой день рождения. Мне даже захотелось позвонить родителям и спросить, заходил ли к ним кто-нибудь, но, подумав, я решила, что звонить, пожалуй, уже слишком поздно, они наверняка легли спать. Отложив розовый альбом в сторону, я попыталась переключить свои мысли на будущее, однако прошлое оказалось сильнее; оно несло меня, как несет щепку мощное течение реки, так что, хоть я и сумела до конца отыграть свою роль в отношении Доминика, спать мне в ту ночь почти не довелось. А когда я все же ненадолго задремывала, мне мерещилось одно и то же: я стою посреди старого железнодорожного туннеля, и один из моих пальцев зажат тяжелым рельсом, а из темноты на меня со скоростью курьерского поезда надвигается Конрад, выросший до размеров великана.

Проснувшись, я обнаружила, что палец у меня и впрямь болит и за ночь сильно опух. Видимо, обручальное кольцо Доминика, которое я вчера вечером с таким трудом надела, настолько впилось в отекший палец, что снять его оказалось совершенно невозможно. Я попыталась прибегнуть к испытанному средству – хорошенько намылила палец, – но и это, увы, не помогло; я уже почти рыдала, когда через полчаса меня нашел Доминик и увидел, что рука моя погружена в ведерко со льдом в надежде несколько снять отек. Он тут же, не обращая внимания на мои протесты, повез меня прямиком в отделение неотложной помощи, где веселая медсестра моментально перекусила проклятое кольцо с помощью специального инструмента. Доминик был явно расстроен случившимся, но тщательно это скрывал и все твердил, что мне совершенно не в чем себя винить, а кольцо запросто можно расширить. Казалось, он сам себя старается в этом убедить.

– Кольцо починить можно, а я бы себе никогда не простил, если б ты палец по-настоящему повредила, – сказал он.

– Какого же хорошего человека ты себе в мужья заполучила, дорогая! – шепнула веселая медсестра, провожая меня из кабинета. – Ты за него держись. Он совершенно точно из тех, за кого стоит держаться.