Я снова кивнула.

– Должно быть, это просто ужасно! – воскликнула она, и я знала, что она именно так и скажет. Именно эти слова говорит практически каждый. И ведь они совершенно не виноваты; ничего плохого они вовсе не подразумевают, скорее наоборот; и считают, что все слова употребили совершенно правильно. Я понимала, что Майра пытается проявить доброжелательность и сочувствие, и все же ее тепло было каким-то удаленным – таким кажется огонь в камине в чужой уютной гостиной, когда увидишь его через окно, стоя на темной холодной улице. – И как только ты смогла туда вернуться и преподавать там!.. Я просто представить себе не могу, что ты, должно быть, при этом каждый раз чувствуешь.

Я пожала плечами.

– Ничего особенного, – сказала я. – Все это случилось очень давно. А в последнее время мне очень помог Доминик. – Это я сказала только потому, что, как мне казалось, ей именно эти слова и хотелось услышать. Люди, способные сопереживать другим, обычно выражают свое сочувствие именно по той причине, что им самим хочется испытать облегчение. Ведь они, находясь рядом с человеком, испытывающим страдания, сами чувствуют себя не в своей тарелке.

– О, уж это точно! – Майра снова улыбнулась. – Доминик – самый лучший старший брат в мире! И он отлично понимает, как трудно тебе там приходится. Знаешь, он ведь эту школу просто ненавидит. Он когда-то так и не сумел там прижиться.

Я растерянно на нее посмотрела:

– Ты имеешь в виду школу «Король Генрих»?

– Неужели он тебе не рассказывал? Ну, типичный Доминик! Он ведь там целый год проучился. Только ничего из этого не вышло. Слишком уж там много снобов. И слишком много белых. Так что он потом снова в «Саннибэнк Парк» вернулся. И мы все тоже в эту школу ходили. Там было здорово. – Майра схватила мою руку и крепко ее стиснула. – Что-то я опять разболталась. Ты уж меня извини. Пора нам к гостям вернуться и праздничный торт разрезать.

Чувствуя легкое головокружение, я последовала за Майрой в переполненный народом зал, чувствуя себя еще более усталой и несчастной, чем раньше, да к тому же у меня в этой тесноте, похоже, начинался приступ клаустрофобии. Доминик учился в «Короле Генрихе»? Но почему, скажите на милость, он мне-то ни слова об этом не говорил? Ведь если он там учился, то наверняка должен был знать Конрада!

Диджей включил музыку, и кое-кто из гостей, расчистив себе местечко в дальнем конце зала, принялся танцевать. Доминик у стола разливал по пластиковым стаканчикам шампанское.

– А вот и она! – воскликнул он. – Внимание! – Он что-то сказал диджею, и музыка смолкла на середине такта. Доминик взял в руки микрофон, постучал по нему, и оттуда донеслось предупредительное бормотание обратной связи. – Я хочу, чтобы сейчас все меня послушали! – громко сказал он. – Вы знаете, по какому поводу мы сегодня здесь собрались. – Зал притих, слышались лишь шарканье ног, возбужденный шепот да отдельные призывные посвисты.

– Дом, похоже, намерен торжественную речь толкнуть, – шепотом сказала Майра, снова стискивая мою руку. Похоже, все родственники Доминика относились к числу людей с повышенной тактильностью. В отличие от меня самой; я не люблю, когда ко мне прикасаются; кроме того, я постоянно думала о том, какая у меня, должно быть, противно холодная и вялая лапка, которую Майра так горячо сжимает в своей руке, и совершенно не знала, что мне с этим делать. Мне казалось, что было бы грубо и некрасиво просто отнять у нее свою руку, и я решила оставить все как есть, притихнув, точно перепуганный птенец, и надеясь, что раньше или позже она сама меня выпустит. А Доминик действительно «толкал речь».

– Когда я познакомился с Ребеккой, – вещал он, – и узнал, что она ни разу не праздновала свой день рождения, ни разу не пила шампанское, ни разу не танцевала в свое удовольствие, я решил непременно привести ее к нам домой, к вам, потому что был уверен: вы точно ее полюбите. – Он помолчал, посмотрел на меня и улыбнулся. – Возможно, не так сильно, как ее люблю я, но погодите. Если ей дать время, она всех вас просто влюбит в себя.

Я вдруг почувствовала, что куда-то двигаюсь – оказалось, что это Майра мягко направляет меня в сторону микрофона и праздничного торта. Наверное, подумала я, именно ей велели помочь мне проявить необходимое сотрудничество, поскольку по возрасту она ко мне ближе всех и, похоже, больше всех мне понравилась.

А Доминик продолжал:

– С тех пор Ребекка и Эмили стали неотъемлемой частью моей жизни. Нам уже многое довелось пережить вместе. И хотя прошло еще не очень много времени, я уже понимаю, что не могу жить без тебя, Бекс, без вас обеих, а потому хочу спросить тебя прямо сейчас… – Он улыбнулся и протянул мне руку: – Скажи, Ребекка, согласна ли ты стать моей женой? Согласна ли ты стать миссис Бакфаст?