– Ну, тебя-то мисс Маклауд точно выделяет, – снова услышала я голос Фэтти, и мне показалось, что в его голосе звучит какой-то неприятный, грязный намек, но смысл его слов остался для меня непонятен: я все-таки была еще слишком мала. – Ты ведь уже получил одну из главных ролей в ее спектакле. А следующим номером будет «Шоу младшего».

И Конрад неожиданно резко и злобно крикнул:

– Да пошла она в жопу со своим спектаклем! Имел я ее вместе с ее чертовой пьесой!

– А по-моему, ты и сам был бы не прочь, – заметил Фэтти, снова явно на что-то намекая.

– Так и все вы были бы не прочь, так ведь?

И тут луч фонарика что-то высветил впереди. Сперва мне показалось, что дальше хода нет, туннель заблокирован, но когда мы подошли ближе, я увидела, что там такое на самом деле. Это была какая-то чудовищная гора отвратительного мусора, уходившая, как мне показалось, гораздо выше потолка туннеля. Старые сумки и рюкзаки, рваные матрасы и одежда, кухонная посуда и гнилые фрукты, чья-то древняя пластмассовая лошадка-качалка вроде той, что имелась и у меня, только совсем облезлая и грязная; и весь мусор был вдобавок покрыт слоем той же беловатой гадости, что была и на стенах туннеля. Эта невообразимая гора, покачиваясь, возвышалась над нами, и я заметила над ее вершиной некое подобие каминной трубы, и этот длинный темный дымоход, тоже наполовину забитый мусором, завершался крошечным зрачком мутного дневного света. Казалось, мы находимся в гигантской трубе, наполненной отходами жизнедеятельности некоего великана. А сверху еще и постоянно доносился какой-то скрежет, словно этот великан ворочает ржавые железяки, и виднелась мощная металлическая решетка, подозрительно похожая на ту, что обычно бывает в сливном отверстии раковины.

Это, разумеется, была просто старая вентиляционная шахта, та самая Перечница, куда местные жители привыкли сваливать мусор и всякое ненужное барахло. Долгое время он выполнял функции сфинктера для их отходов, но теперь оказался этими отходами напрочь заблокирован. Но это я теперь все так хорошо понимаю. А тогда, помнится, меня охватил леденящий ужас: во тьме передо мной предстала чудовищная гора отбросов, гора вещей, ставших нелюбимыми, ненужными…

– Вот здесь он и живет, – прошипел Конрад прямо мне в ухо. – Вот здесь, внизу, в этом огромном сливном отверстии. Сюда он и детей затаскивает.

Я заплакала. Мне хотелось визжать от страха, но я осмелилась лишь тихонько захныкать. А Конраду все было мало: он приподнял меня и поднес почти к самому отверстию вентиляционной шахты. Я даже помню, как там пахло – промозглой сыростью и чем-то сладковато-гнилостным. Но противный запах – это еще далеко не самое худшее. Куда хуже был голос, который, казалось, слышался одновременно отовсюду, нашептывая в темноте: Бексссс. Бексссс…

Я попыталась громко, пронзительно закричать. Мне казалось, что если я закричу, то, может, спугну это чудовище и оно уйдет прочь. Но из моих уст вырывался лишь слабый свист – с таким звуком воздух выходит из лопнувшего воздушного шарика. А потом все вокруг меня как-то странно пугающе закачалось и начало исчезать.

Помнится, я, как сквозь сон, слышала, что Мод нервно повторяет:

– Да ладно тебе, старик, пошли. Она же совсем еще маленькая.

Потом послышался голос Фэтти:

– Это же просто шутка, Мод. Чего ты нос повесил? Веселей, черт возьми!

И тут Конрад сказал:

– Все. Он идет. Прощай, Бекс. – И он, бросив меня на землю, бросился назад, к выходу из туннеля.

Какое-то время я даже пошевелиться не могла; словно загипнотизированная, я лежала на земле и смотрела на далекое отверстие над головой, закрытое толстой ржавой железной решеткой, так напоминавшей мне решетку сливного отверстия у нас в раковине. И я увидела – клянусь, увидела, – как мистер Смолфейс спускается оттуда за мной, как бы погружаясь во тьму туннеля; я видела его бледные призрачные черты, его бороду, его длинные пальцы, похожие на хищные щупальца, его страшные руки, узловатые, как корни деревьев, а потом на меня обрушилась тьма, удушающая, мягкая, холодная, и все вокруг вдруг исчезло, ускользнуло прочь, как мгновенно исчезает вода в сливном отверстии…

Когда я пришла в себя, то оказалось, что я лежу на траве, а прямо надо мной хрупкий купол голубых небес. Недавно подстриженным затылком я чувствовала поросшую мохом землю; я слышала, как шуршат в траве какие-то крошечные насекомые. Штанишки у меня между ногами были совершенно мокрые, и я горестно подумала: Ой, мамочка, со мной снова случилась эта неприятность! Потом до меня донеслись голоса Конрада и Мода, и, по-моему, доносились они откуда-то с далекого голубого неба.

– А что, если у нее по-настоящему мозги повредились? – с тревогой спрашивал Мод, который всегда был самым добрым и чувствительным в их четверке.

– Не говори глупостей! Ничего с ней не случится, все будет в порядке. – Голос Конрада звучал резко и вспарывал воздух, как острие стального ножа для разрезания бумаги. – Вечно она всякие дерьмовые представления устраивает.