Персиммон улыбнулся:

– Спасибо, мисс.

– Да, между прочим… – продолжала я. – Кто это был такой страшный? Ну, та фигура в черном, что из люка появилась?

Мальчики переглянулись и дружно пожали плечами.

– Это кто-то не из наших, – сказал Споуд. – Должно быть, какой-то идиот из другого класса пошутить решил.

И я снова почувствовала, как все усиливающийся страх жужжит у меня внутри подобно пчелиному рою. У меня под кожей полно пчел, думала я, вскоре и голова моя расколется, как у того льва из загадки Самсона. Я снова поднялась на пустую сцену и заглянула в открытый люк. Обычно в театрах такие люки снабжены подъемниками и автоматически задвигающимися дверями, но школьный бюджет, скорее всего, подобной роскоши не допустил. Дверца люка была снабжена самыми обыкновенными петлями и могла свободно болтаться в ту и в другую сторону; а со сцены вниз вела самая примитивная деревянная лесенка.

Я снова осторожно спустилась по этой лесенке в помещение под люком и подняла с пола сброшенный незнакомцем черный плащ и маску. Особенно странной казалась маска: идеально круглая, сделанная из бархата и абсолютно лишенная живых человеческих черт – прямо как грампластинка.

– Это так называемая moretta, маска пустого лица, – сказала Керри, входя в кладовую через боковую дверь. – Одна из разновидностей венецианских масок. Такие носили в семнадцатом веке. А эту я однажды даже использовала. Это было много лет назад. Мы тогда ставили «Отелло»…

Некоторое время я рассматривала маску. Она была идеально круглой, и в ней не были предусмотрены ни отверстие для рта, чтобы можно было дышать и разговаривать, ни тесемки, способные удержать маску на лице. Вместо этого на ее внутренней стороне я обнаружила нечто вроде плоской пуговицы.

– Предполагалось, что человек должен закусить эту пуговицу и тем самым удерживать на себе маску, – пояснила Керри. – Так что надевшая ее женщина оказалась бы не просто лишена лица, но и вынуждена молчать. Ставя тот спектакль, я решила, что это весьма интересный визуальный прием для создания женских образов, и заставляла исполнительниц женских ролей надевать такие маски на все то время, пока им не требовалось произносить слова роли.

– Когда это было? В каком году вы ставили «Отелло»? – поинтересовалась я, очень стараясь сдерживаться, хотя мне и казалось, что еще немного, и я взорвусь, разлечусь на тысячу кусочков.

– В семьдесят первом, – сказала Керри. – В год открытия этого театра. Мы играли в костюмах, подобранных в соответствии с эпохой. Вообще-то Дездемону пришлось играть мне. Но тогда я еще вполне на эту роль годилась.

Но я больше ее не слушала, ибо на полу под забытым плащом обнаружила и еще кое-что. Это был небольшой, размером с дамскую сумку, предмет, некогда блестящий и ярко-красный. Его я узнала бы сразу где угодно, сколько бы лет ни прошло. Ведь это был тот самый красный портфельчик, который Конрад подарил мне на день рождения! Тот самый портфельчик, который я загадочным образом потеряла в день исчезновения моего брата!