Нарушал ли я моральную этику, передавая информацию о людях, потенциально причастных в японском бизнесе к ОМП? В определенной степени — да. Но Угорь и без меня вышел бы на нужные источники. Чуть-чуть помог — это точно. Меня интересовало другое: кто теперь я, в их картотеке? И за кого они меня держат? Что сулит в этой ситуации будущее? Я исходил из худшего: Угорь «привлек» меня к работе на узком участке его профессиональной деятельности.
Контакт с Угрем — это и польза для нашей разведки. В условиях жесткого противостояния двух систем разведки каждой из сторон — активное оружие. С одной стороны — Советский Союз, с другой — США, страны НАТО, Япония и кое-кто еще. В вопросе арабо-израильского конфликта мы — на стороне арабов, хотя бы потому, что за Израилем стоит Америка. Поэтому все, что говорит об агрессивности Израиля и помощи ему в этом вопросе, — это «бальзам на душу» для советской стороны.
Информация об Угре — это «крохи», из которых вырастают серьезные обвинения. В оперативном отношении — это подготовка акций, иногда долгоиграющих, по дискредитации Запада в глазах арабского мира. Ведь у меня в руках был документ, хотя обезличенный, об интересах Израиля в Японии, да еще подготовленный американской стороной. Идентифицировать документ, то есть определить его подлинность, — это дело техники. По-другому я не мог оценить документ, в котором явно прослеживался интерес к ОВ, ХБО и так далее.
Конечно, я отвезу этот документ начальнику НТР, пусть даже не тому, кто привлек меня в систему ГРАДа. Что греха таить, этот документ я рассматривал своеобразным алиби перед руководством в принятии мною решения работать с Угрем по линии ГРАДа, причем без участия токийской резидентуры.
Душа патриота
Токио — это не только сосредоточение технической мысли японцев, но и крупнейший в мире центр науки в ее государственном и частном секторах. Естественно, в поисках новых источников информации я обратил свое внимание на университеты «муравейника» — города-гиганта, где можно найти все направления научного прогресса. Меня интересовала химия.
О Токийском университете было известно, что он крупнейший в Японии, но, как и большинство учебных заведений государственного финансирования, перебивается «с хлеба на квас» во всех программах научных работ, кроме тех, что велись по заказам частного бизнеса. В химии меня интересовали именно такие исследования.
Профессор познакомил с «Янаги»
Значит, в этом университете — химический факультет. Под предлогом интереса к химическим удобрениям и ядохимикатам — моего традиционного интереса по линии прикрытия, я познакомился с руководителем одной из лабораторий. Там велись исследования по вопросам экологического вреда от использования химических препаратов на почву, растения и человека. Эту проблему я уже знал из «доклада Кеннеди» и достаточно легко нашел общий язык с японским профессором.
Профессор считал, что традиционное расселение японского народа вдоль побережья несет угрозу скоплением людей, что типично для традиций японской нации.
— Ma-сан, восемьдесят пять процентов японцев проживают на территории нашего островного государства менее чем в двадцать процентов. Гористая часть островов и тем более Север вообще слабо освоены населением.
— Профессор, это уже политическая сторона дела. Ведь были же призывы японского правительства осваивать земли на северной части архипелага.
— А традиции? Японец будет жить в трудностях, но по законам своих предков, на своей земле. Мой долг — не констатация фактов отравления окружающей среды химикалиями, а действенная защита от них путем… других химикатов.
— Вы имеете в виду: заменителей?
— Вот именно, заменителей с более низкими показателями по вредности.
— А как же химические «монстры» — «Мицубиси», «Сумитомо», «Мицуи»? Пока они «качают» из японского народа и всей Юго-Восточной Азии гигантские прибыли. Все это за счет химических удобрений нынешнего поколения?
— Меня уже предупреждали, и деньги, которые я получаю от фирм на эти исследования, все более и более приводят меня к мысли, что мои исследования приведут к тому, что уже со мной было.
— А что было, профессор?
— Результаты исследования принадлежат не мне, а фирме, которая положит их под сукно. Ради прибылей.
— Профессор, вам велели молчать о ваших открытиях?