Велосипед в масштабе района города — это основной вид транспорта деловых людей мелкого бизнеса. Но что поражало, так это способность японцев использовать это хрупкое двухколесное устройство явно не по назначению.
Случилось так, что подержанную мебель мы приобрели недели через три после прибытия в Токио. Пока довольствовались широченной кроватью, вписанной в альков. Зайдя как-то в мебельную лавку — магазином это назвать было нельзя, так как уж очень убогой она была, — мы выбрали весьма привлекательную мебель, чисто по-японски миниатюрную, но функционально удобную. Это были диван, два кресла, столик к ним, тумбочка и пуфик. Все — чуть подержанное, но в едином стиле и цвете. Я бы сказал, такую мебель было бы не стыдно иметь в московской квартире. Что смущало, так сверхделикатность всех конструкций — легкость и простота креплений. В общем — не на века, как это принято у нас.
Мы расплатились и назвали адрес, который звучал, как в нашей дореволюционной Москве: Роппонги, Минато-ку, дом Сасано-сан, что в переводе означало: название района, квартала и дома. Мебель мы приобрели далековато, километрах в трех от дома. Ожидали, что ее привезут лишь к вечеру. Каково же было наше удивление, когда через час с небольшим в проулок зарулил японец-продавец. Но на чем? На велосипеде. Нет, это не был велосипед с тележкой. Обыкновенный велосипед, на котором была уложена вся мебель, и оставалось место для седока. Значит, он не катил велосипед, а ехал на нем!
Ближе к июлю семья была отправлена в Камакуру, древнюю столицу Японии на берегу моря. Торгпредство имело свой дом европейского образца минутах в десяти ходьбы от моря. На даче собирались семьи с детьми, к которым на субботу и воскресенье приезжали мужья. Япония уже работала с двумя выходными днями, а мы? Мы еще только с одним. Поэтому в субботу, изнывая от жары, мы до трех часов маялись в некондиционированном помещении торгпредства.
Сюрприз в бункере «Маноса»
Семья далеко, и в течение недели питались, где могли. Чаще всего в обеденное время нам служила забегаловка, которую держала японская семья. Коронным номером семьи были: овощной суп «а-ля-рус» и пирожки. Всех посетителей из совколонии японцы называли по имени детей. Например, меня: Ироча-сан. Это от имени дочки, которое японцы произносили вместо Ирочка — Ироча.
Время от времени приходилось обедать в ресторане «Манос». Это был не просто ресторан европейского типа, а целая система кафетериев, баров, ресторанчиков — японских, китайских, европейских. И даже дискотека, игральный зал «с одноруким бандитом» — починко, а также для солидных гостей — бильярд. «Манос» работал с полудня и до трех ночи. В его подземных этажах, японцы называли их «бунки» (от слова «бункер»), размещались отличные бары. Сюда стекались иностранцы всех мастей — от негров до граждан соцлагеря. Общение носило вольный характер, с обсуждением с неграми проблем линчевания до исторической миссии Европы перед «желтым» Востоком.
В резидентуре некоторое время исповедовался принцип «свободной охоты» — поиск случайных знакомств с возможным выходом на интересные связи. Правда, «свободную охоту» поощряли лишь до конца шестьдесят третьего года. А пока мы бывали там частенько, «просеивая» посетителей.
Так вот, днем я иногда обедал в «Маносе», где также готовили отличные русские пирожки.
Время от времени в глубине души маячил образ Угря, но даже мысль увидеть его в Японии меня не прельщала — «не было забот — купила порося». Так приблизительно выстраивал я возможную линию поведения при встрече с Угрем в этой стране. Одно дело — на нашей земле, а здесь — кто его знает! Кого он представляет?
Как-то в полдень я ждал традиционный обед — салат, суп-консоме и несколько пирожков взамен беляшей. После прогулки по жарким улицам Токио в июльский «ньюбай» прохлада ресторана приятно освежала. А свежесть от кондиционера и хороший стол взбадривали настроение.
Пришел я ровно в двенадцать и, естественно, никого не застал. Пусто… Как обычно, сел в глубине зала, лицом ко входу — так удобнее контролировать обстановку и следить за ее изменением. Ожидая официанта, попивал прохладную воду со льдом и неторопливо, продлевая удовольствие, обтирал лицо и руки влажной охлажденной салфеткой, называемой по-японски звучным словом «осибори». Это была отличная традиция всех японских заведений такого рода. Причем зимой — осибори горячее, а летом этот салфетный ролик холодный.
Звякнул колокольчик входной двери. Еще один посетитель. Вроде бы европеец — худощав, подтянут, мягкая спортивная походка с перекатом от пятки на носок. Темные массивные очки скрывали половину лица. Сел также в глубине зала, где-то сбоку.
Мне принесли еду, и на некоторое время я увлекся ею. Смотреть на нового посетителя было неудобно — это значит почти оглянуться. И все же что-то заставило меня взглянуть в его сторону.
Сняв очки, на меня в упор смотрел Угорь. Это, несомненно, был Борис, мой школьный товарищ и вечно ускользающий от нашей контрразведки шпион. Те же сросшиеся брови, узкоплечая фигура спортивного склада, твердая складка у рта и… никаких усиков. Он не кивнул и не подал вида, что узнал меня, а просто смотрел спокойно и непринужденно, как смотрят люди друг на друга, оказавшиеся в одиночестве.
Моя мысль лихорадочно билась: уйти? Глупо. Остаться и ждать развития событий? И что же дальше? Кивнуть? И это после того, что было в училище, на Кавказе и Севере и в разведшколе?! Но инициатива в любом случае должна быть за ним. Как минимум я пойму, чего он хочет.
А пока мои руки делали свое дело, и я уплетал пирожки, хотя в это время меня они не очень-то прельщали. Краем глаза следил за Угрем. Кажется, вот он поднялся, идет… Куда? Так и есть, ко мне.
— Привет, Максим, — прозвучало над ухом, и Борис оказался передо мной по ту сторону столика. Давая мне прийти в себя, он не спускал глаз с меня и помахал официанту рукой. — Сюда все, что я заказал.
Его японская речь хотя и выдавала акцент иностранца, но все же грамматически была построена весьма точно.
Теперь он занялся мною.