Я взболтнул виски — ледяную смесь, ускоряя охлаждение и разбавляя содержимое прохладной влагой. И оттягивал глоток в ожидании приятных ощущений.

— Весьма и весьма, Николас! То, что надо для такого вечера и после такого дня… посреди пустыни, хотя и под тенью пальм, — начал я философствовать, вызывая Барона на пикировочный поединок.

Барон задумчиво смотрел на другой берег Тигра, где просматривался президентский дворец. Панорама умиротворяла нас, и он вертел бокал в руках. И чисто по-английски и по-джентльменски помешивал лед в бокале пальцем. На пикировку он пока не отзывался.

— Николас, ты — джентльмен стопроцентной пробы. Даже льдом пользуешься по-джентльменски.

— А ты типичный русский чолдон, — выговорил Барон последнее слово чисто по-русски, то есть через «о». — Обязательно торопишься поделиться со своим ближним наблюдениями.

— Нет, Николас, это я изучаю быт и нравы других народов. А к Англии я особенно неравнодушен.

— И все равно — ты чолдон!

— Так! — начал я радоваться, что завел Барона, — «Чолдон»? Ты хоть знаешь, что это слово означает? Или только слышал о нем?

— Знаю. Мы с тобой говорили о Достоевском, который видел в каждом русском татарина. А чолдон — это еще хуже!

— Хуже, и не чолдон, а чалдон, Николас, — уточнил я.

— Хуже, — уверенно произнес Барон — это смесь русского с местными аборигенами.

— Отлично, Николас. Один-ноль в твою пользу. Что будем заказывать?

— Ты же предлагал что-либо из местного, аборигенного? Заказывай!

Я махнул рукой, и к столику приблизился официант, с готовностью, но без тени заискивания или подобострастия. В том числе и к иностранцам. Народ в Ираке раскован в общении, и никаких намеков на принижение себя, даже в случаях обсуждения рыночной сделки. Достоинство без тени высокомерия — так было и сейчас.

— Что-нибудь местное, пожалуйста!

— Рыба?

— Местная?

— Из Эль-Тигриуса, — показал официант на реку. Я взглянул на Барона, но тот покачал головой.

— Нет. Что еще?

— Стейк?