За оставшееся время я побывал на близлежащих заводах, познакомился с их директорами, попросил прислать мне в «Химмашимпорт» материалы конъюнктурного характера с развернутыми характеристиками. Из последнего завода позвонил Нури и поблагодарил за визиты на заводы, сообщил свои впечатления и выразил надежду на контакты в будущем. В общем — ничего не значащая болтовня на тему бизнеса.
О, как я ошибся! Именно эти визиты со временем стали основанием для любопытнейшего дела. Но это особый разговор, и он не уйдет, когда время приспичит.
Было душно, я собирался покинуть зал и в последний раз оглядел шумящую толпу. Но мое внимание привлек Барон, точнее его гневное лицо. Он что-то выговаривал стоящему перед ним японцу. Все это было так непохоже на Барона, что я с минуту понаблюдал за ним и вышел на улицу. Что же произошло между ними? Неужели я был свидетелем встречи Барона с прошлым, когда он был в японском плену?! Ну не из-за пролитого же на штаны коктейля так возбудился Барон?
Так и не придумав ничего лучшего, я решил переговорить по этому поводу с Бароном на встрече в Вавилоне.
Уходя с коктейля, я думал о двух моментах, точнее о двух людях на этом приеме. Почему-то именно они оказались в моем поле зрения, мысленного, конечно. Ну, Барон — это понятно. А Нури? Почему он вертелся в голове и я прокручивал мысленно все нюансы встречи с ним?
Вавилонская встреча
Жизнь распорядилась так, что мы были в одном зале, но судьба коварна и сведет двоих из нас еще в одной любопытнейшей истории.
Самым большим туристическим «лакомством» в Ираке был, конечно, Вавилон. Поэтому ранним утром в субботу, по холодку, автобус доставил меня к повороту с магистрального шоссе на этот великий город Двуречья. Я оказался в полупустыне и видел по всему пространству и до самого горизонта рощи финиковых пальм. Вблизи дороги угадывались старые, заброшенные каналы и хорошо просматривались вдаль новые русла оросительной системы.
Обдав меня чадом, автобус укатил по уходящему к горизонту шоссе. Через несколько минут я понял, что совершил опрометчивый шаг, оставшись один на один с пустыней, солнцем и черным асфальтом, на котором уже через несколько десятков метров видны были миражи в слоях прогретого воздуха. Развалины Вавилона были от меня километрах в двух, а до Багдада — девяносто. И ни ветерка, ни дуновений — масса прогретого лучами солнца раскачивалась медленно, и ближе к горизонту пальмы подвисали в воздухе.
Однако я расстраивался напрасно. Первая же автомашина, с кучей детей всех возрастов на ее борту, предложила мне помощь. Кто-то сел на кого-то, но мне место было освобождено, и звучащая детским писком машина лихо покатилась к древнему городу.
Через несколько минут, оставив автомашину возле входа в территорию-музей, забыв обо мне, галдящая толпа человек в десять детей и взрослых умчалась через древние ворота, отделанные керамикой.
Барона еще нигде не было видно. И я вошел через двойные ворота с квадратными зубчатыми башнями на территорию Вавилона. Поражало хотя бы то, что этот город существовал здесь почти две тысячи лет до новой эры, что в мире нет такого другого города, который был бы так долго носителем цивилизации.
Это сейчас Евфрат протекал где-то в стороне за его стенами, а тогда он пересекал город, стены которого составляли прямоугольник в восемь и тридцать километров. Сейчас дворцов, храмов, парадных улиц — ничего этого нет, но величие остается.
Вавилон в нынешнем состоянии требовал богатого воображения. Как и во времена Хаммурапи, великого законодателя и реформатора, дворцы и стены делались из одного и того же материала, что и деревушка на берегу Евфрата под тем же именем. То есть — из глины. Когда мы посетили эту деревушку, то обратили внимание: кирпичи были похищены из развалин Вавилона-старшего.
В воротах показался Барон и присоединился ко мне.
— Максим, ты ощущаешь прелесть веков?
— Каждой клеточкой моей души, Николас! А пока подсчитал, что более трех тысяч лет назад этот город всего на одну треть уступал территории моей Москвы. Ощущаешь, Николас?
Мы стояли у крупного плана Вавилона сегодняшнего дня и его пунктирного изображения в лучшие времена средневековья. Уже при его процветании город был причислен к семи чудесам света. С этого места мы сравнивали хорошо прописанные квадратики и прямоугольники с их аналогами на местности, вернее, с теми остатками развалин, которые простирались перед взором.
Естественно, мы оба, не сговариваясь, искали место, называемое на плане храмом Закура — ту самую Вавилонскую башню. Грандиозность ее подчеркивали основание, хорошо раскопанное, и фон из пальм по периметру этих раскопок, которые выглядели кустиками.
Лучше всего сохранились стены Южного дворца с лестницами и помещениями. От Висячих садов — также чуда света — остались лишь труднопонятные руины, и мы с Бароном, переглянувшись, развели руками.