На общеприходском собрании 30 августа 1931 г. на место выбывавших членов приходского совета были избраны новые, а на собрании «двадцатки» от 21 октября на место постоянного священнослужителя был избран иеромонах Варсонофий (Владимир Михайлович Юшков). Он родился в 1900 г., до 1921 г. был учащимся, затем служащим и безработным, в 1925–1930 гг. — послушником монастыря, и в сентябре 1930 г. после принятия монашеского пострига был рукоположен во иеромонаха. В апреле 1932 г. о. Варсонофий тяжело заболел и уехал из Детского Села, вскоре он оказался арестован и к сентябрю 1932 г. находился в ссылке. В дальнейшем, после освобождения, иеромонах в 1934 г. служил настоятелем иосифлянской церкви с. Болотня Могилев-Подольского округа на Украине.
В дальнейшем из-за гонений властей настоятели Феодоровского собора в течение двух лет менялись еще несколько раз. С апреля 1932 по июль 1933 гг. в храме служил протоиерей Александр Петрович Перкатов. Он родился в 1865 г. в с. Андовском Череповецкого уезда Новгородской губернии, окончил Духовную семинарию, в 1914-феврале 1920 гг. был настоятелем церкви с. Козлов Берег Гдовского уезда Петроградской губернии, затем по состоянию здоровья не служил. Отец Александр также несколько раз подвергался арестам — летом 1932 г. и в середине марта 1933 г., но из-за плохого самочувствия и преклонного возраста вскоре выходил на свободу.
В конце июля-начале сентября 1933 г. настоятелем Феодоровского собора служил иеромонах Серафим (Филипп Павлович Иванов). Он родился 26 октября 1880 г. в д. Овсище Старопольской волости Гдовского уезда Петербургской губернии в семье владельца строительных предприятий, принял монашеский постриг в 1908 г. в Саровской пустыни Тамбовской губернии и оставался ее насельником до 1928 г., исполняя послушание письмоводителя. В 1930 г. о. Серафим был рукоположен во иеромонаха в Ленинграде еп. Сергием (Дружининым), после этого около полутора лет служил в Троицкой церкви в Лесном, затем жил в Костромском округе и к осени 1932 г. вернулся в северную столицу. Он считался старцем-прозор-ливцем и совершил несколько тайных постригов в Моисеевской церкви на Пороховых. 4 октября 1932 г. о. Серафим был арестован по делу Истинно-Православной Церкви, 8 декабря приговорен Коллегией ОГПУ к высшей мере наказания, но 20 марта 1933 г. приговор был изменен на 10 лет лагерей, а 18 июля того же года иеромонах вышел на свободу. Прослужив в Феодоровском соборе полтора месяца, о. Серафим уехал на родину в Гдовский район (видимо, скрываясь от возможного нового ареста).
Последним настоятелем Государева собора был иеромонах Феодор (Федор Яковлевич Козлов). Он родился в 1893 г. в д. Никитское Лихвинского уезда в крестьянской семье, в январе 1915 г. был мобилизован в армию, 8 июля 1915 г. попал в плен в Германию и вернулся в Россию только 12 марта 1918 г. С 1 августа 1918 по 1921 гг. Ф. Я. Козлов служил в Красной армии, затем жил в родной деревне, занимаясь крестьянским трудом. В 1926–1930 гг. он проживал в Москве, где принял монашеский постриг и был рукоположен во иеромонаха. В 1930-апреле 1931 гг. о. Феодор служил настоятелем иосифлянской церкви с. Надбино Псковской епархии, 22 апреля был арестован по делу Истинно-Православной Церкви, 8 октября 1931 г. приговорен Коллегией ОГПУ к 3 годам лагерей, отбывал срок в Беломоро-Балтийском лагере и вышел на свободу 19 июля 1933 г. В Феодоровском соборе иеромонах служил с 17 сентября 1933 г. до его закрытия в январе 1934 г.
Впервые на официальном уровне Детскосельского горсовета вопрос о закрытии собора был поднят в декабре 1932 г. Предлогом явилось то обстоятельство, что «двадцатка» якобы не перезаключила договор с властями. Но для его перезаключения надо было произвести переоценку имущества собора, а неоднократные просьбы приходского совета прислать соответствующую комиссию оставались без ответа: власти не были заинтересованы в продлении существования храма. В своей жалобе на «двадцатку», которая якобы не желала «перезаключить договор», т. Монахова из детскосельского ЗАГСа указывала на «слишком большое количество» действующих в Детском Селе церквей (их оставалось в то время всего лишь шесть).
В качестве «инструмента» ликвидации храма послужил Институт молочного животноводства (позже Ленинградский сельскохозяйственный институт, ныне Аграрный университет). Руководство этого института обратилось в Детскосельский горсовет с ходатайством о закрытии Феодоровского собора и передаче его под клуб. В горсовете в срочном порядке, собрали президиум (2 декабря 1932 г.) и постановили: «Принимая во внимание, что на территории Института молочного животноводства в Феодоровском городке, заселенном исключительно учащимися и рабочими института в количестве 300 человек, совершенно не имеется помещения под культ-очаг — бывший клуб „Ратная палата“ институт был вынужден занять под жилье студентов и рабочих. В то же время на территории института (рядом с научными лабораториями и аудиториями) находится Феодоровский собор, которым пользуются граждане Детского Села и окрестных деревень Кузьминского сельсовета, имеющие, кроме указанного собора, 5 церквей. Ходатайство институтской общественности о закрытии собора и использовании его под клуб — поддержать. Просить Президиум райисполкома о соответствующем ходатайстве перед Ленсоветом и облисполкомом».
Прихожане решили бороться до конца и подали жалобу в Президиум ВЦИК, однако это лишь отсрочило закрытие храма. 13 июня 1933 г. районный инспектор культов прислал в Детскосельский горсовет постановление Президиума Леноблисполкома о ликвидации собора, а 27 декабря Президиум ВЦИК утвердил решение ленинградских властей. Получив разрешение, инспектор, в свою очередь, указал: золото смыть, мозаику закрасить (предварительно «зафотографировав»), «переустройство здания согласовать с музейными органами». 29 января 1934 г. Феодоровский Государев собор был закрыт[524].
Приговоренный к пяти годам лагерей, о. Алексий Кибардин отбывал срок заключения в Сиблаге (г. Мариинске Новосибирской области) и на строительстве Беломоро-Балтийского канала (в Белбалтлаге) — возил тачки, работал и в лагерной канцелярии. Проживая в холодных бараках, батюшка заболел ревматизмом. Тяжело пришлось и семье священника. Фаина Сергеевна Кибардина позднее рассказывала, что, если бы не ее тяжелая болезнь, семью, вероятно, выслали бы из г. Пушкина (так в 1930-е гг. стало называться Детское Село). Сыновей осужденного священника никуда не брали учиться, и им пришлось несколько лет быть чернорабочими, прежде чем удалось поступить в высшие учебные заведения. 10 сентября 1934 г. было принято решение об освобождении прот. А. Кибардина досрочно, «по зачетам» за работу на строительстве канала, но вышел он на свободу 27 февраля 1935 г. и первоначально проживал в Новгороде, а с 1936 г. — в ссылке в Мурманске и затем в Мончегорске, работая бухгалтером Горнорудного управления Мончегорского лагеря НКВД[525].
Вскоре после начала войны, беспокоясь о своей остававшейся в г. Пушкине больной жене Фаине Сергеевне, о. Алексий 11 июля 1941 г. уволился с работы и, получив пропуск на въезд в Ленинград, 18 июля приехал в город. Через два месяца, 17 сентября, г. Пушкин заняли немецкие войска. Жена Кибардина болела раком груди и постоянно лежала в постели, поэтому о. Алексий не мог эвакуироваться и оказался на оккупированной территории. До февраля 1942 г. он жил в г. Пушкине, существуя на деньги, заработанные в Мончегорске. Жизнь в оккупированном городе была тяжелая, о. Алексия выселили из его дома, который оказался в запретной зоне. Относительно пребывания священника в г. Пушкине говорится в дневнике одной из жительниц города в период оккупации, Л. Осиповой, которая 15 февраля 1942 г. написала о прот. А. Кибардине: «Бредит новой церковной жизнью. Роль прихода ставит на очень большую высоту. Вот таких нам и надо. Не сдающихся… Если бы во главе прихода стал настоящий священник, то он смог бы сделать очень много. Не с немецкими кралечками, а с настоящей молодежью, которая рвется к Церкви и к религиозной жизни. Это я знаю… из разговоров с военнопленными в бане. Люди умирают от голода, вшей, тифа, жестокого и подлого обращения с ними как немцев, так и тех русских, которые стоят у власти над ними, и все же у них достаточно духовных сил для того, чтобы отдаться мыслям о Боге и религии»[526].
В городе к началу войны осталась лишь одна действующая церковь — Знаменская, настоятелем которой служил прот. Феодор Забелин. Этот храм принадлежал к Московской Патриархии, и о. Алексий не посещал его. По свидетельству монахини Евфросинии (Дмитриевой), прот. Ф. Забелин говорил ей, что о. Алексий «отделился от других священников и считает нас коммунистами, а Кибардин является противником советского строя». Отцу Алексию пришлось трижды посещать германского коменданта г. Пушкина: первый раз — в конце октября 1941 г., когда немцы насильственно эвакуировали население города из прифронтовой зоны в тыл, он обратился с просьбой позволить его семье остаться, так как жена по-прежнему тяжело болела, и получил согласие. В ноябре батюшка попросил разрешения пройти в запретную зону в свой дом за оставшимися там теплыми вещами, но получил отказ.
Наконец, в середине февраля 1942 г. о. Алексий говорил с комендантом о возможности выезда из Пушкина его и не способной самостоятельно передвигаться жены и получил разрешение уехать на ежедневно отправлявшейся в Гатчину продуктовой машине. Таким образом протоиерей оказался в деревне близ Гатчины, где прожил около двух недель у крестьян, а в конце марта 1942 г. в поисках работы переехал в село Ястребино. Здесь он провел богослужение в церкви свт. Николая Чудотворца. Жители Осьминского района, узнав, что Кибардин — священник, 25 марта пригласили его служить в Покровскую церковь д. Козья Гора. Отец Алексий предложение с радостью принял и 7 апреля 1942 г. вместе с женой переехал в эту деревню.
Так о. Алексий стал служить в церкви Покрова Пресвятой Богородицы, бывшей ранее главным храмом Покровского Поречского женского монастыря и закрытой в 1937 г. Местные жители отремонтировали церковь еще в конце 1941 г. В Козьей Горе проживали и прислуживали в храме бывшие монахини Пятогорского Богородицкого монастыря Евфросиния (Дмитриева) и Серафима. Еще в 1920-е гг. они прислуживали в Феодоровском соборе Царского Села при о. Алексии и, возможно, были инициаторами приглашения его в Козью Гору. Эти сестры, а также монахиня Ангелина прислуживали в Покровской церкви до конца оккупации.
Помимо Покровской церкви, о. Алексий обслуживал и ряд соседних приходов, фактически исполняя обязанности благочинного для значительной части Осьминского района. Он часто ездил на богослужения в деревни Дретно, Велетово, Подлесье, Овсище, Псоедь, Лесище, с. Самро и др., занимался возрождением храмов. Так, в апреле 1942 г. батюшка выступил на собрании старост трех сельсоветов в с. Пенино с призывом восстановить местную церковь Рождества Пресвятой Богородицы, закрытую в 1939 г. и частично разрушенную. В дальнейшем он руководил ремонтными работами и после их окончания освятил храм.
Священник много проповедовал, призывая посещать церковь, молиться, исполнять церковные обряды. Большое внимание уделял он детям и молодежи и в обращенных к ним проповедях, по свидетельству монахини Евфросинии, говорил: «За последние 25 лет среди молодежи распутство и разложение, нет никакой дисциплины, не ходят в церковь. Теперь наступила новая жизнь, надо взять себя в руки, уважать старших и, главное, ходить в церковь». О. Алексий крестил много детей и иногда, по просьбе родителей, — подростков, например, однажды, по просьбе матери, — девушку 17 лет. Хотел батюшка и преподавать Закон Божий в школе, но оккупационные власти относились к этому отрицательно, и ему удалось лишь провести две беседы с учениками школы д. Морди[527].
В Осьминском районе было большое количество партизан. Штаб ближайшего партизанского подразделения — Осьминского истребительного отряда, переименованного затем в 6-й отряд 9-й партизанской бригады Ленинградской области, находился в лесу, близ деревни Рудницы. В октябре 1943 г. на территории нескольких прилегающих сельсоветов был даже создан партизанский край. Командир отряда И. В. Скурдинский и комиссар И. В. Ковалев хорошо знали о. Алексия Кибардина и неоднократно приходили к нему домой с целью получения помощи деньгами, хлебом, мукой и другими продуктами. Первая их встреча произошла летом 1942 г. 12 июля о. Алексия пригласили на Петров день в д. Велетово. После службы в местной часовне и посещения домов крестьяне собрали ему зерна, муки и хлеба. И в ночь с 13 на 14 июля в Козью Гору пришли 10 партизан, попросив хлеба и предупредив, что их посещение следует хранить в тайне. Священник отдал им весь хлеб.
Через три недели партизаны пришли снова во главе с комиссаром отряда, который предупредил о. Алексия, чтобы он впредь не говорил в проповедях о репрессиях священников в 1930-е гг. и не побуждал местных жителей крестить «взрослых детей» 7–10 лет и старше. На вопрос батюшки, что же следует читать в проповеди, Ковалев, по его свидетельским показаниям 1950 г., ответил: «Я сказал, чтобы читали то, что написано в русском Евангелии». В этот раз партизаны попросили также собрать и передать им в назначенное время 6 тыс. рублей, что о. Алексий и сделал. Затем священник передал в отряд еще 10 тыс. рублей. В дальнейшем партизаны приходили неоднократно — последний раз в октябре 1943 г., и каждый раз получали какую-либо помощь. В этот последний приход, за 3 месяца до освобождения села советскими войсками, состоялся примечательный диалог партизан с о. Алексием: «Ты знаешь, что делается по ту сторону фронта?» — «Не имею никаких сведений». — «В Москве теперь имеется Патриарх, храмы открыты. Для тебя, отец, эти вести, конечно, интересны. За то, что ты помогал нам, не отказывал, Родина тебя не забудет». При этом следует отметить, что партизаны в тех местах действовали очень активно и убивали тех, кто сотрудничал с немцами[528].
Сам священник был вынужден неоднократно вступать в контакт с немецкой администрацией. Первый раз комендант в Осьмино вызвал его к себе в конце июля 1942 г. на регистрацию как недавно прибывшего в район. По показаниям о. Алексия на допросе 27 января 1950 г., комендант спросил, не беспокоят ли его партизаны, и на отрицательный ответ предложил собирать и сообщать сведения о них, на что священник, желая скрыть уже имевшиеся к тому времени связи с партизанами, заявил: «Хорошо, что мне будет известно, сразу сообщу». Письменной подписки о. А. Кибардин не давал и никаких сведений в дальнейшем не сообщал, о чем неоднократно говорил на допросах в 1950 г.: «Задание коменданта я не выполнил, несмотря на то что мне было известно о местонахождении партизан… Еще раз заявляю, что о дислокации партизанского отряда и отдельных партизан, которые приходили ко мне, я не сообщал». В конце лета 1942 г. священника вызвал начальник гестапо в Осьмино, тоже спрашивал о местонахождении партизан и, получив отрицательный ответ, предложил сообщить в случае его установления. По словам о. Алексия, это задание он тоже «ни разу не выполнил в силу религиозных убеждений»[529].
Позднее комендант вызывал о. Алексия еще три-четыре раза: по вопросу регистрации рабочей силы, то есть предоставления учетных сведений о прислуживавших в храме; по делу открытия Ленинской и Старопольской церквей и т. п. А однажды священнику пришлось выступить с докладом на собрании старост и старшин района. В августе 1942 г. батюшка прибыл на праздник в д. Псоедь близ Осьмино, где перед началом богослужения к нему подошел деревенский староста и заявил, что комендант требует явиться в районную управу на проходящее там собрание. Вынужденный подчиниться, о. Алексий приехал в управу, где в это время шел доклад врача о санитарном состоянии района, а после его окончания комендант неожиданно заявил: «Сейчас выступит священник и расскажет о своих переживаниях в советском заключении». Отец Алексий отказался, сославшись на то, что его ждет на богослужение собравшийся в Псоеди народ, и комендант сообщил, что тогда доклад состоится на следующем собрании. Через 3 недели, в сентябре, протоиерей был вновь вызван в Осьмино. В течение 20 минут отец Алексий рассказывал собравшимся старостам о своем аресте и пребывании в лагере. Как отмечал на своем допросе батюшка, «антисоветских выпадов я в своем докладе не допускал, а рассказал всю правду о себе… и никаких других указаний коменданта не выполнял»[530].
Несомненно, о. Алексий был настроен патриотически. Оба его сына, Василий и Сергей, сражались в Советской армии, причем первый погиб на поле брани, а второй дошел со своей частью до Берлина. Однако и коммунистическое руководство о. А. Кибардин «имел мало оснований любить». По свидетельству заведующей больницей в Козьей Горе В. А. Васильевой, на ее вопрос в декабре 1942 г. об исходе войны протоиерей ответил: «В этой войне победят не немцы, а русские, но после окончания войны коммунистов не будет у власти»[531].
Территория, на которой служил о. Алексий, формально находилась в ведении Православной Псковской Духовной Миссии, но до осени 1943 г. никаких контактов с ней не было. По соседству с о. А. Кибардиным проживал игумен Илия (Мошков), заведовавший несколькими приходами в Осьминском районе, у которого служил псаломщиком Алексий Маслов. В июле 1943 г. последний был рукоположен во священника в Пскове и там рассказал о прот. А. Кибардине. Сам батюшка, вызванный через Осьминского коменданта, приехал первый и последний раз в Псков 9 сентября и провел там три дня. Управляющий Миссией протопресвитер Кирилл Зайц сообщил протоиерею о «ликвидации иосифлянства» и предложил отойти от этого движения, принеся покаяние. О. Алексий согласился и через два дня в Псковском соборе на исповеди у о. Кирилла покаялся и обещал отойти от иосифлян. Прот. А. Кибардин также встречался с членами Управления Миссии о. Феодором Михайловым, о. Николаем Шенроком и ее секретарем А. Я. Перминовым, но никаких указаний о деятельности в качестве священника не получал. Впрочем, о. Алексия утвердили старшим священнослужителем для нескольких церквей: в Козьей Горе, Пенино, Старополье и др. Из Пскова он также привез иконы, видимо написанные в иконописной мастерской Миссии. После этой поездки никаких дальнейших контактов у батюшки с Духовной Миссией не было — вскоре началась частичная эвакуация, а затем и связь Осьминского района с Псковом надолго вообще прервалась.