Близились дни освобождения, все томились в ожидании, и вот однажды отец Алексий сказал в проповеди: „Мы знаем с вами, что святитель Николай — великий заступник, скорый помощник и чудотворец, он помогает даже иноверцам. Давайте помолимся святителю Николаю о нашем освобождении и попостимся три дня перед его праздником“. 40 человек согласились три дня не вкушать пищи, но выдержали пост только 26 человек (вместе с отцом Алексием, который причастил всех постившихся). И в день памяти святителя Николая, 22 мая (по гражданскому календарю) 1955 года, пришло известие об освобождении этих двадцати шести человек. Как сокрушались тогда не выдержавшие поста!
После освобождения начальник лагеря пригласил отца Алексия к себе в дом, угостил его. „Я никогда не встречал такого человека, как Вы, — сказал он, — день празднования Пасхи до глубины поразил меня. Я прошу Вас молиться за меня; может быть, Господь и меня помилует и обратит к Себе“. Он вручил отцу Алексию билет в мягкий вагон до Москвы (билет был оплачен до Ленинграда, но прямого поезда не было, нужно было делать пересадку в Москве)»[547].
Однако это описание далеко от реальности. Поселок Заярск, где весной 1955 г. отбывал срок батюшка, находился в 520 км северо-западнее Байкала на берегу Ангары, но и там не могло быть такой многолюдной Пасхальной службы. Билет же отцу Алексию был оплачен в плацкартном вагоне до города Луга Ленинградской области, который батюшка выбрал в качестве места жительства.
Получив справку об освобождении и билет, протоиерей в начале июня выехал в Ленинград. Все мысли были о встрече с родными. Близ города на Неве жили сын, профессор Педиатрического института Сергей Алексеевич Кибардин, невестка Вера Дмитриевна (она в юности собиралась в монастырь, но отец Алексий как-то спросил, не согласится ли Вера выйти замуж за его сына, и она согласилась), внук Алеша — дорогие и любящие люди. В пути с батюшкой случилось тяжелое несчастье. Позднее он вспоминал, что «не только расслабился по дороге, но и совершил большой грех — не поблагодарил Бога, думал только о встрече с родными, о покое на старости лет». При этом о. Алексий говорил: «Когда тревога, то мы до Бога. Получать хорошо, а поблагодарить Бога — не хватает времени и сил»[548].
В упоминавшемся письме ей. Лужскому Алексию батюшка так описывал произошедшее: «Массу переживаний не выдержал мой организм. Дорогой, в Москве, при посадке на ленинградский поезд, у меня случилось кровоизлияние в мозгу. Я упал, лишился языка, но сознания, к счастью, не потерял. Мне помогли подняться, ввели в вагон, и в таком состоянии я доехал. Сын и невестка встретили меня в Ленинграде, сняли с поезда и привезли на ст. Всеволожскую, пригласили врача. Врач констатировал у меня „паралич“ и все удивлялся, как я мог доехать в таком состоянии»[549].
Около двух месяцев о. Алексий болел, а как только смог вставать — 8 августа — написал о своем освобождении и возвращении домой Ленинградскому митрополиту Григорию. В тот же день Владыка поставил резолюцию о выделении протоиерею пособия на лечение в размере 2000 рублей, отметив, что «служить разрешение подтверждается». 15 августа о. Алексий был на приеме у митрополита, который принял его «как отец родной». Батюшка подал Владыке заявление о назначении вторым священником в Казанскую церковь Вырицы и предоставлении помещения в церковном доме для трех человек, которые жили с ним до ареста. Тут же митрополит подписал указ о назначении о. Алексия приписным священником в Вырицу с оплатой из церковных средств и предписал приходскому совету принять меры к устройству помещения для него[550].
Так батюшка вернулся в Вырицу, где многие прихожане его помнили и любили, и с конца августа вновь стал служить в Казанской церкви. Правда, место настоятеля было занято, с 1950 г. в этой должности служил священник Михаил Иванов. Со временем он стал духовным сыном о. Алексия, который по мере сил исполнял обязанности второго священника. Все помещения церковного дома также оказались заняты, и первый год после возвращения в Вырицу батюшка снимал квартиру в частном доме на Полтавской ул., 33.
В августе 1955 г. Успенским постом по просьбе о. Алексия священник М. Иванов пособоровал его. Позднее батюшка так писал о нахлынувших на него в тот момент чувствах: «После совершения Таинства Елеосвящения, я переживал такое дивное, радостное состояние, что я словами не могу его передать. Я ярко вспомнил все, мною пережитое и переживаемое и от избытка чувств благодарных все повторял слова Псалмопевца: „Что воздам Господеви моему о всех, яже воздаде ми!“. Все повторяю эти слова, а сам плачу. И вдруг, внутри себя, я слышу, как будто ясный ответ: „Вот теперь тебе и надо принять монашество!“ Утром я сообщил свои переживания сыну и невестке и заявил о своем решении принять монашество»[551].
В январе 1956 г. о. Алексия приехал навестить в Вырицу его духовный сын по Царскому Селу епископ Смоленский Михаил (Чуб). Батюшка рассказал ему о своем намерении принять монашество, и Владыка благословил его. Вскоре ей. Михаил побывал у Патриарха Алексия и доложил Святейшему о возвращении прот. А. Кибардина из лагерей и его желании принять монашество. 27 февраля епископ вновь приехал в Вырицу и передал Первосвятительское благословение на принятие, как того хотел о. Алексий, келейного иноческого пострига.
11 марта 1956 г. батюшка написал на имя Патриарха прошение о принятии монашества, в котором отмечал: «У меня явилось сильное желание, хотя в единонадесятый час своей жизни, иноком послужить Господу Богу, теперь я желаю и стремлюсь к этому, о чем мне два раза прорекал старец Серафим». Однако 18 марта Патриарх поставил на прошении резолюцию: «На усмотрение Преосвященного
Митрополита Ленинградского», а Владыка Елевферий (Воронцов) 13 апреля указал: «Предложить о. Кибардину пострижение принять в Псково-Печерском монастыре и пожить там некоторое время»[552].
Желание о. Алексия принять монашество келейно и остаться жить в миру, в любимой Вырице, оказалось невыполнимым. В то время такая практика запрещалась органами советской власти, и келейный постриг не благословляли. Кроме того, настороженность у многих вызывала и сама фигура батюшки. Так, возможно, на решение митрополита Елевферия повлияло письмо благочинного Пригородного округа прот. Василия Раевского от 12 апреля 1956 г. о том, что принятие монашества и продолжение проживания о. А. Кибардина в Вырице нежелательно, так как это якобы вносит разделение в приходскую жизнь.
20 апреля о. Алексий написал митрополиту, что не может согласиться на его предложение по болезненному состоянию, а также потому, что на его иждивении живет 82-летняя старица Елизавета Яковлевна Масальская, которую жена завещала не бросать, а похоронить: «Она мучилась, пока я был в лагерях, оставить ее без призора, а самому пойти в монастырь, будет бесчеловечно». Протоиерей просил благословения быть иноком без пострига, а когда он окрепнет, разрешить епископу Смоленскому Михаилу его келейный постриг. На это прошение через четыре дня последовала негативная резолюция викарного епископа Лужского Романа: «Тайный или келейный постриг в монашество не разрешается. Быть иноком без пострига никому не возбраняется».
10 мая о. Алексий подал еще одно прошение митр. Елевферию, но Владыка 16 июня опять ответил прежним предложением: «Внимательно рассмотрев Вашу просьбу, нахожу, что принятие Вами келейно-иноческого пострига и оставление Ваше на жительство в мирских условиях не соответствует и Вашему стремлению, и пользе дел церковных… предлагаю Вам принять постриг в Псково-Печерском монастыре и остаться в нем для прохождения монашеского делания, хотя бы на некоторое время. В случае Вашего согласия на мое предложение переговоры о Вашем постриге и поселении в Псково-Печерском монастыре с Преосвященным Иоанном, епископом Псковским и Порховским, с большим желанием возьму на себя»[553].
В это же время над о. Алексием нависла угроза выселения из Вырицы. 21 июня прот. В. Раевский подал рапорт митрополиту о том, что после возвращения о. А. Кибардина к нему постоянно растет паломничество верующих, даже из отдаленных приходов епархии. Благочинный усматривал в этом опасность и отмечал: «Монахини во главе с мои. Вероникой агитируют среди верующих, что о. Алексий — „святой, прозорливый старец“, „страдалец за веру“, обиженный своим духовным начальством, бывший духовник схимонаха Серафима и его преемник по старчеству. Одной из причин лишения протоиерея Кибардина квартиры в частном доме было постоянное паломничество к нему верующих, очень надоевших хозяину». На этом рапорте епископ Роман поставил резолюцию: «Потребовать от протоиерея Кибардина объяснения относительно паломничества народа к нему и принять немедленно меры к прекращению этого паломничества. В противном случае будут приняты к нему строгие меры воздействия». Еще 20 июня прот. В. Раевский встретился с о. Алексием и сказал, что ему следует прекратить прием посетителей, ссылаясь на болезнь, и даже совсем уехать жить к сыну во Всеволожск.
Это предложение потрясло батюшку, и он ответил категорическим отказом, написав 28 июня благочинному, что уехать из Вырицы не может, так как здесь похоронена его жена, а с ней заочно отпет и похоронен сын, погибший в 1944 г. на войне: «Дорога для меня эта могила! Находясь в лагере, я молил Господа, чтобы вернуться сюда и лечь рядом с дорогим для меня прахом. Господь внял моей молитве. И вдруг Вы предлагаете мне уехать! Нет, пока я в силах, хочу молиться здесь около дорогих могилок, хочу и умереть здесь»[554].
В результате о. Алексий остался в Вырице и с осени 1956 г. последние годы жизни проживал в церковном доме на ул. Кирова, где ему выделили две комнаты. 7 августа 1957 г., по состоянию подорванного в лагере здоровья, вышел за штат и с тех пор проживал в Вырице, получая ежемесячную пенсию в 300 рублей (и дополнительно 300 рублей от приходского совета) как заштатный протоиерей.
21 сентября 1957 г. батюшка написал прошение епископу Лужскому Алексию (Коноплеву), где в последний раз просил о келейном пострижении в мантию: «С прошлого года я стараюсь выполнять монашеское послушание, указанное мне ей. Михаилом, так как я, согласно своего желания и полученного Архиерейского благословения, по его словам (ей. Михаила) являюсь монахом, хотя и без пострига. Но я желаю пострижения, ибо верую, что чрез это священнодействие я получу Божественную Благодать, необходимую иноку для успешного монашеского делания. Вся беда моя в том, что я не имею сил поехать в монастырь — в иную епархию. Я едва передвигаюсь, помогая отцу настоятелю в служении, насколько могу. Но чувствую, силы мои слабеют, и я скоро не смогу дойти и до храма Божия.
Ваше Преосвященство, ведь можно совершить келейный постриг и в Вырицком Казанском храме, даже в той комнате-келии, где я живу? Ради Господа, устройте, разрешите этот вопрос!» Но резолюция митр. Елевферия и на данное письмо, по сути, осталась прежней: «…имеются разнообразные соображения, что лучше бы этого [келейного пострижения] не делать, а поступить по первому совету Свят. Патриарха, т. е. принять ему постриг в Псково-Печерском монастыре и после некоторое время пробыть [там]»[555].
На это предложение отец Алексий ответил согласием и 14 ноября попросил митрополита снестись с епископом Псковским и Порховским Иоанном относительно приезда и пострижения в Псково-Печерском монастыре. Однако осуществить свое намерение батюшка уже не успел — состояние его здоровья резко ухудшилось. 26 апреля 1958 г. о. Алексий, прося отсрочить поездку до лета, писал митр. Елевферию: «С трудом добираюсь в воскресный день до храма Божия, чтобы причаститься Святых Тайн. Конец может прийти неожиданно… Если же я через два месяца буду в таком состоянии, в каком нахожусь в данное время, тогда можно будет поставить крест на моем пострижении. Буди Воля Божия!»[556] Поездка в обитель была отложена на неопределенное время.