Ко времени приговора батюшке уже было почти 70 лет, и он страдал рядом заболеваний. В его врачебной тюремной справке от 21 января 1950 г. говорилось: «Годен к легкому труду, этапом следовать может — возрастные изменения, гипертония, нервно- и атеросклероз». За годы заключения состояние здоровья о. Алексия существенно ухудшилось. В лагерных документах 1954 г. указывалось, что он является инвалидом и в трудовой деятельности участия не принимает[543].
Батюшка принял обрушившиеся на него испытания с глубочайшим смирением и лишь сокрушался, что ранее не последовал советам старца Серафима и митрополита Григория принять монашество. Позднее, в 1957 г., он писал: «От Господа зависят судьбы человека! Вдруг в 1950 году меня, совершенно для меня неожиданно, арестовывают, судят и даже Военным трибуналом, осуждают на 25 лет в сибирские лагеря. На свидании последнем я сказал сыну: „Помнишь, в прошлом году старец Серафим, а раньше митроп. Григорий говорили мне о монашестве? Я не послушал их, и вот теперь меня отправляют в сибирскую лавру-монастырь, учиться повиновению, терпению и послушанию. Буди воля Божия“. Сын меня утешал, успокаивал: „Пройдет 3–4 года, — говорил он, — и ты вернешься“. Разве думал он в тот момент, что слова его окажутся пророческими. Я попал в самые строгорежимные лагеря — Озерлаг около Иркутска, Переписка разрешалась там один раз в году. Режим был каторжный; мы не считались людьми; каждый имел нашитый на спине и на колене номер и вызывался не по фамилии, а номер такой-то. Действительно, Владыко Святый, Господь управляет судьбами человека! Я это испытал!»[544]
В лагере батюшка стал настоящим старцем. Господь дал ему дар рассуждения и утешения. К нему относились, действительно, как к архиерею, многие обращались за советами, просили благословения на все дела. О. Алексий говорил впоследствии, как благодарил он Господа за эту ссылку — как нужен оказался он в этом месте, скольким людям Господь посылал через него помощь и как нужны в заключении верующие люди для спасения душ многих.
Родственники протоиерея в 1990-е гг. рассказывали: «Заключенные лагеря, где находился батюшка, работали на лесоповале. Ввиду преклонного возраста отца Алексия и его болезненности, как правило, он или нес обязанности дневального по бараку — мыл полы, выносил „парашу“, поддерживал огонь в печи; или подбирал сучья на лесоповале. И вот однажды не выдержало сердце старого пастыря — с несколькими верными заключенными он тайком ушел в тайгу, где отслужил короткий молебен о здравии томящихся в неволе и скорейшем их освобождении. В тех условиях это было подлинным подвигом. Ведь донос последовал незамедлительно. Лагерное начальство, учитывая старческий возраст отца Алексия, „милостиво удостоило“ его „всего“ семи суток пребывания в холодном карцере».
Сохранились письма о. Алексия к родным из мест заточения. По ним можно изучить географию Озерлага. Тайшет, Чуна, Шиткино, Чукша, Алзамай, Ново-Чунка, Невельская — такие названия населенных пунктов значатся в обратных адресах на конвертах. Батюшку неоднократно перебрасывали из одного отделения лагеря в другое. Это была умышленная травля, санкционированная лагерным начальством. Сам отец Алексий писал 8 мая 1955 г. родным: «Этапы — такая тяжелая вещь, что и представить Вам трудно, особенно, когда этапируемый еще и инвалид и нагружен своими же вещами, как верблюд. Прибудешь на новое место, временно приходится быть и без постели, и без определенного места, правда, временно, но все же неприятно».
Сначала, за три с половиной года, протоиерею удалось отправить лишь пять писем. В первом из них говорилось: «Сегодня 18-е октября 1950 года. Милого дорогого Алешеньку поздравляю со днем Ангела, а папу и маму — с именинником. Дай, Господи, всем нам здоровья и возможности снова видеть друг друга. В такие дни, как сегодняшний, сердце особенно больно сжимается от воспоминаний. Только молитва и надежда на милость Божию умиротворяют скорбящую душу. Писать часто я не могу — от меня это не зависит… Из продуктов можно прислать сухарей серых своего печения (не кондитерских) и даже наполовину с черными, сахару и обязательно чеснока с луком. Без поддержки Вашей мне будет очень трудно выдержать… Вышел из барака на воздух. Кругом гористая местность, покрытая лесом. Небо с нависшими снежными облаками. Унылая осень — унылое настроение. Для души пространство не является препятствием. Послал Вам в воздух привет и благословение. Живите с Богом!»
Следующую весточку отец Алексий отправил родным только 11 декабря 1951 г.: «Я здоров сравнительно для своих лет и благополучен по милости Божией. Милость Божию, по Вашим молитвам, являемую надо мною, грешным, я чувствую всегда. Впредь не забывайте же меня в своих молитвах. За Вашу любовь да воздаст Вам Господь. Об очень многом, о своих переживаниях хотелось бы поделиться с Вами, но в письме всего не напишешь… Ежедневно я вспоминаю всех Вас в своих недостойных молитвах».
В лагерях особого режима заключенные отбывали срок в той же одежде, в которой были при аресте. Правда, все добротные и хорошие вещи тут же отбирали у них уголовники. Поэтому в своих письмах батюшка постоянно просил: «Из вещей мне ничего не надо!» В жестокие сибирские морозы престарелый пастырь носил легкое осеннее пальто.
14 января 1953 г. отец Алексий писал: «Не нахожу слов, как благодарить Вас за ту сыновнюю любовь, которую проявляете Вы по отношению ко мне — своему горюну-отцу. Благодарю Господа Бога за Вас, моих детей. Прошу, чтобы Он воздал Вам Своею милостью за Вашу любовь и память обо мне, грешном. Сколько горя и скорби, выпавших на мою долю, я причинил Вам и покойной матушке! Не посетуйте на меня — ибо от Господа пути и судьбы каждому человеку. Буди Его святая воля! Не желал бы я никому испытать тех скорбей… Такова моя участь — доля, предназначенная Господом… Мое здоровье удовлетворительное. Конечно, возраст сказывается — силы уходят, но все же бодрюсь и горячо молю Господа, чтобы дал мне возможность повидать Вас и по-христиански умереть… Конечно же, пусть будет как угодно Господу. Слава Богу, время идет к весне, а зима стоит суровая — морозы до 55°… Любящий Вас деда Алеша».
Пятое письмо батюшка отправил 10 января 1954 г.: «Наконец имею возможность послать Вам очередное письмо… Целый год Вы, дорогие, не имели от меня весточки. Сердечно благодарю Вас за Вашу любовь, которую проявили к своему отцу в письмах и посылках… С горечью в сердце думаю, что уже 4 года, как я нахожусь на Вашем иждивении. Очевидно, воля Божия испытывает Ваше терпение и сыновнюю любовь… Сказывается старость, сказывается довольно сильно и быстро. Стараюсь не поддаваться. Двигаюсь, но хожу, как дед в последние годы своей жизни. Памятую часто о смертном часе, страшит и ужасает мысль, что придется сложить свои кости в далекой стороне… Но — буди воля Господня! Всецело уповаю на милосердие Божие! Это только меня и подкрепляет. Вперед приветствую всех Вас со светлым праздником. Да хранит Вас Господь!»
С 20 апреля 1954 по 8 апреля 1955 гг. священник уже смог отправить родным 14 писем и в первом из них сообщил: «Сегодня, в Великий Вторник, получили мы неожиданную праздничную радость: разрешено писать нам письма в неограниченном количестве… Сегодня же спешу порадовать Вас и приветствовать с наступающим Великим Праздником Пасхи. Четыре года я лишен был радости хотя бы письменно передать Вам Пасхальный привет… Сейчас в бараке все спят, а я пишу письмо, так как дневалю ночью. Вот моя работа, которой я доволен…»
В другом письме, от 13 января 1955 г., говорилось: «Не желаю никому переживать то, что я переживаю… Зима ныне все время стоит суровая — до 40° и ниже. Все время приходится сидеть в бараке. Недостаток движения и свежего воздуха, конечно, не могут благотворительно влиять на здоровье. 73-й год мне идет, и долго ли я протяну, только Господь ведает. Писал я Вам про актировку з/к инвалидов и больных стариков. Актировка идет, но когда до меня дойдет, трудно сказать… Буду писать в Москву… Посылаю Вам свое благословение».
1 февраля батюшка писал: «Сегодня я прошел актировку. Через полмесяца или месяц должна быть и судебная комиссия, которая оформит всех актированных, и затем, говорят, списки освобожденных уже двумя комиссиями направлены будут в Москву, а там решится наша судьба, куда кого направят… Может быть, к Пасхе, мы этого не знаем — только Господь ведает — нас отсюда сгруппируют и отправят куда следует… Одно время я почти лишился сна… Храни Вас Господь!»
Но к 8 апреля 1955 г. ситуация практически не изменилась: «Вчера, в праздник Благовещения, получил от Вас письмо. Читая письмо, мысленно приветствовал Вас с Великим праздником, а затем мысль и чувства невольно перешли на Вербное воскресение — преддверие Светлого Христова Воскресения. Боже мой, наступают великие дни Страстной недели, а затем и Светлые Пасхальные дни. Сердце верующего человека благоговейным чувством проникается от величайших воспоминаний Евангельских событий… Мысленно в это время — 4 апреля (по старому стилю) — я буду с Вами, дорогие мои, и издалека — издалека понесется к Вам мой Пасхальный привет! Вы пишете, что ждете от меня известий о дальнейшей моей судьбе. Увы! Порадовать пока ничем не могу; терпение у нас уже истощилось, а, очевидно, надо еще потерпеть. На все воля Божия…»
«Обратите внимание на мой новый адрес…» — семь раз повторялись эти слова в письмах батюшки из Озерлага. Столько раз за четыре года отец Алексий вынужден был переносить тяготы пересылок. Каково было стерпеть нечеловеческие условия сибирских этапов тяжелобольному престарелому пастырю, каково ему было обустраиваться в новых местах заточения среди уголовников, знает один Господь Бог. Ведь вновь прибывшие всегда получали худшие места в бараках и урезанное, по сравнению со «старожилами», питание. Какой же несокрушимой верой надо было обладать, чтобы писать в его положении: «Живу надеждой на милость Божию…», «Всецело уповаю на милосердие Божие…», «Буди Его святая воля!»[545]
После смерти Сталина в 1953 г. верующим действительно разрешили в лагере молиться, ежемесячно писать письма родным, постепенно начался пересмотр дел. 29 ноября 1954 г. о. Алексий Кибардин написал заявление Генеральному прокурору СССР: «Отношение ко мне следователя во время следствия, грубое и придирчивое, явно враждебное, а затем суровый приговор Трибунала вывели меня старика из равновесия, и поэтому я не смог использовать права обжалования этого приговора. Следователь, который в грубой форме с площадной бранью заявил мне: „Ты поп и бывший лагерник, ты враг Родины и советской власти, ты должен был вредить и, значит, вредил советской власти“, — не предъявил мне сформулированного обвинения… Виновным себя не признавал и не признаю, совесть моя чиста: ни Родине я не изменил и никого не обидел»[546].
Заявление батюшки рассмотрел военный прокурор Ленинградского округа, в заключении которого от 22 февраля 1955 г. говорилось о необходимости снизить наказание, как «чрезмерно суровое», до фактически отбытого срока — 5 лет и 2 месяца. И 1 апреля Военный трибунал округа принял решение снизить приговор до 5 лет лишения свободы в исправительно-трудовом лагере, заключенного освободить и считать его не имеющим судимости без поражения в правах. 22 мая 1955 г. о. Алексий был освобожден в рабочем поселке Заярске и вскоре выехал в Ленинград. Перед освобождением он отслужил в лагере Пасхальную службу.
В виде апокрифа она описана в одной из книг о преподобном Серафиме Вырицком: «И вот приблизился праздник Пасхи 1955 года. Отец Алексий благословил приготовить все необходимое к торжественному служению, весь лагерь пришел в движение, шили ризы, вытачивали из дерева сосуды для богослужения. Накануне Пасхи начальник лагеря вызвал отца Алексия и спросил: почему заключенные возбуждены? Отец Алексий успокоил его, сказав, что никаких возмущений не будет и быть не может — сегодня наступает великий праздник Пасхи.
Перед началом Пасхальной службы освятили престол — и вдруг все чудесно изменилось — появились 40 священников в белых ризах, сшитых из простыней и покрывал. В половине двенадцатого ночи хор запел ирмос канона „Волною морского“. Тогда явилось знамение: по Байкалу прошла огромная волна, ударила с шумом о берег, окатив водою всех собравшихся под открытым небом встречать Пасху, — и откатилась, затихая. Вдруг зажглись тысячи лучин — все пространство озарилось огнями. Ровно в 12 часов ночи священство и весь народ запели: „Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити“, — тысячи голосов подхватили пасхальное песнопение. Оно разносилось над лесом, над водами Байкала, поднималось к небу. Многие молились со слезами: и заключенные, и солдаты, и даже лагерное начальство. Отец Алексий первым воскликнул: „Христос Воскресе!“ — „Воистину Воскресе!“ — ответили 20 тысяч голосов, эхо ответа понеслось в тайгу, и все леса, облака, воды, вся природа откликнулись на этот призыв. В это время в воздух поднялись тысячи птиц. Они летали над лагерем, ликовали, радовались с людьми. Началась литургия — служили 40 священников, было приготовлено 40 деревянных чаш, и все 20 тысяч заключенных причащались. Все христосовались друг с другом. Отец Алексий громко прочел огласительное слово святителя Иоанна Златоуста, 40 священников вышли с крестами, и все прикладывались ко кресту.
Такое чудо сотворил Господь на берегах Байкала — не было, наверное, такой Пасхи нигде на Земле. После службы начали разговляться — были даже яйца, куличи и пасхи. Начальник лагеря был поражен — откуда все это явилось! Он спросил у отца Алексия, сколько дней празднуется Пасха, и, узнав, попросил объявить, что три дня все могут на работу не выходить — благодать Божия и радость Пасхальная коснулась сердца начальника. Один из заключенных, бывший до революции корреспондентом, побывавший во многих странах, сказал отцу Алексию: „Я был на праздновании Пасхи в Иерусалиме, в Константинополе, в других благословенных местах, но такой благодати, как сегодня, не ощутил нигде и никогда“.