Лишь 15 августа «нашелся» свидетель — священник церкви с. Висленев остров отец Алексий, который, вероятно, под угрозой ареста, написал заявление о том, что на территории Окуловского района среди духовенства якобы имеется контрреволюционная организация, в которую входят 12 человек, и попросил вызвать его на допрос. 22 августа этот свидетель дал подробные показания об антисоветской деятельности всех священников района и, в частности, об о. Викторине сказал: «Участник контрреволюционной группы духовенства Добронравов Викторин Михайлович являлся руководителем контрреволюционной организации „Истинно-Православная Церковь“, за что был осужден на 10 лет лишения свободы. По возвращении из концлагеря Добронравов Викторин приехал на ст. Оксочи и сразу же установил контрреволюционную связь с участниками контрреволюционной группы: Курженковым Федором, Филицыным Иваном и Иномистовым Иосифом. Кроме того, Добронравов, работая в детском доме им. Ушинского, неоднократно высказывал свои контрреволюционные взгляды, говоря, что „сейчас жизнь становится невозможной, а лучшей жизни при этой власти не ожидай“»[438].
На основании этих показаний работники районного отделения НКВД в сентябре-октябре 1937 г. арестовали всех известных им священнослужителей (кроме отца Алексия) и церковных активистов. В общей сложности в Боровичскую тюрьму был помещен 31 человек, из всех арестованных стали «выбивать» признания в антисоветской деятельности. О. Викторина допрашивали четыре раза, больше чем любого другого, проходящего по данному делу, но сломить батюшку мучителям не удалось. На первом допросе 7 августа, сообщив краткие биографические сведения, он сказал, что «никаких связей по контрреволюционной работе» у него нет. 12 августа протоиерей на вопрос о частоте встреч со священником Оксочской церкви Феодором Курженковым ответил, что за семь месяцев встречался с ним всего три раза, и никаких контрреволюционных разговоров не имел. Третий допрос состоялся 15 сентября. Согласно его протоколу, о. Викторина четырежды спрашивали о его контрреволюционной деятельности и агитации и каждый раз получали одинаковый лаконичный ответ: «Контрреволюционной работы я не вел». Так же категорично протоиерей отверг и возможность каких-либо контрреволюционных разговоров с И. М. Андреевским, сказав, что знает последнего с 1929 г. как человека, посещавшего его храм в Ленинграде (хотя еще в декабре 1927 г. вместе с Иваном Михайловичем входил в делегацию, ездившую к митр. Сергию). К августу 1937 г. Андреевский был уже уволен с должности главврача интерната, «как не имевший документов», переехал жить в Новгород, и стойкость на допросах о. Викторина, вероятно, спасла ему жизнь[439].
Поняв, что сломить Добронравова им не удастся, органы следствия попытались получить показания на него у свидетелей и других обвиняемых. Церковь на ст. Оксочи, как и все другие в районе, находилась в юрисдикции митр. Сергия (Страгородского), ее священники вместе с о. Викторином не служили, хотя знали его с 1925–1926 гг., и их личные отношения были хорошими. Отцы Феодор Курженков и Иосиф Иномистов на допросах свою вину не признали и ничего об о. Добронравове не сказали. «Сломить» удалось лишь священника Иоанна Филицына, который 12 октября 1937 г. показал: «Мне известно, что кроме указанных мною лиц, как участников нашей контрреволюционной группы, к нашей группе еще примыкал и Добронравов Викторин Михайлович, бывший священник, был судим за контрреволюционную деятельность. Добронравов, вернувшись из лагеря в начале 1937 г., сразу установил с нами связь и вошел в нашу контрреволюционную группу. Причем непосредственную связь Добронравов имел с участником нашей контрреволюционной группы Курженковым Федором, последний неоднократно посещал Добронравова». Однако и Филицын не смог назвать никаких фактов контрреволюционной деятельности о. Викторина «среди населения»[440].
Стремясь получить хоть какие-нибудь «улики», органы следствия с 12 августа по 30 октября допросили о Добронравове пять работников интерната им. Ушинского: двух медсестер, заведующего воспитательной частью, фельдшера и заведующего учебной частью. Первые четыре допроса ничего не дали, свидетели о «контрреволюционной деятельности» о. Викторина не знали и только сообщили, что священник Ф. Курженков ходил к Добронравову за книгами, а тот его при встречах «очень тепло приветствовал». Лишь заведующий учебной частью интерната Обходимов 30 октября показал, что четыре священника и церковный староста якобы образовали в Оксочском сельсовете контрреволюционную группу и собирались в церковной сторожке, при этом Курженков совместно с Добронравовым «обрабатывали работников детдома в антисоветском религиозном духе», в результате чего несколько служащих были вовлечены в церковный хор; Добронравов же «в очень осторожной форме вел контрреволюционную агитацию», заявив как-то раз, «что жить стало тяжело, все куда-то пропало, улучшения жизни не заметно» и т. д.
Получив два «доказательства», органы следствия предъявили их 15 ноября на последнем допросе о. Викторину, но опять ничего не добились. На процитированные показания Филицына батюшка ответил: «Хотя я и встречался с Курженковым Федором, но в контрреволюционную группу я, Добронравов, не входил», а по поводу утверждений заведующего учебной частью сказал: «Обходимова Алексея я лично знаю, имел с ним разговор по службе, но контрреволюционных взглядов я никогда Обходимову не высказывал». Больше ничего следователям добиться не удалось[441].
Из 31 арестованного по делу один умер во время следствия, 24 признали вину, а шесть, в том числе о. Викторин, ее категорически отвергли. Наконец, 4 декабря в Ленинграде было составлено обвинительное заключение на 30 человек, утвержденное 7 декабря 1937 г. В нем говорилось: «Следствием по делу установлено, что на территории Окуловского района Ленинградской области существовала контрреволюционная организация, в которую входили контрреволюционно настроенное духовенство и церковный актив. Руководителями контрреволюционной организации являлись: благочинный Васильев М. А., священники Орлов А. А., Стеклов А. А., Изюмов Н. Н. и Кульман А. К. Контрреволюционная организация ставила перед собой следующие задачи: 1) обработка населения в контрреволюционном духе с целью подготовить население к свержению советской власти; 2) свержение советской власти и восстановление капиталистического строя…». Протоиерей В. Добронравов лично обвинялся в том, «что в начале 1937 г. был вовлечен попом Курженковым в контрреволюционную организацию, существовавшую в Окуловском р-не Лен. области. Вел антисоветскую пропаганду и агитацию среди работников детского дома им. Ушинского. Распространял провокационные измышления». 15 декабря 1937 г. Особая Тройка Управления НКВД по Ленинградской области постановила приговорить о. Викторина и еще 24 человек к высшей мере наказания, а пять обвиняемых — к 10 годам лагерей. Через две недели, 28 декабря, протоиерея Викторина Добронравова и других осужденных расстреляли по месту заключения в тюрьме г. Боровичи[442].
Всех их реабилитировали 25 декабря 1963 г., хотя сфабрикованность дела была очевидной еще во время его проверки в 1957 г. Так, один из немногих выживших в лагерях «подельников» о. Викторина В. В. Быстрицкий писал 12 января 1957 г. в своем заявлении новгородскому областному прокурору: «Все дело было сфабриковано следователем… и подписано мною в результате грубого насилия (физического)». Быстрицкий также сообщил, что с материалами следствия подсудимым знакомиться не разрешали, а доносы и агентурные сводки были даны по заданию самого следствия или начальника районного отделения НКВД. Из свидетелей, дававших в 1937 г. показания об отце В. Добронравове, к тому времени в живых осталась только О. М. Полиектова, которая 25 октября 1957 г., как и раньше, показала, что об антисоветской деятельности протоиерея ей ничего не известно: «Я действительно никогда не слышала, чтобы Добронравов В. М. говорил что-нибудь против советской власти… Непосредственно по работе в детдоме я Добронравова В. М. могу охарактеризовать только с положительной стороны»[443].
Семья о. Викторина после его ареста переехала в Новгород по приглашению работавшего там врачом психиатрической больницы И. М. Андреевского. Там матушка с дочерью Зоей жила до начала немецкой оккупации. Затем при содействии Андреевского, за которого Анна Константиновна со временем вышла замуж, они выехали в Германию, а потом — в США. Скончалась матушка в штате Коннектикут в 1984 г. в семье своей дочери Зои Трифунович в возрасте 92 лет.
Родным о. Викторина в декабре 1937 г., по действовавшему в то время правилу, сообщили о его приговоре к 10 годам лагерей без права переписки. Поэтому в дальнейшем появилась красочная легенда о том, что батюшку растерзали волки в одном из лагерей во время заключения в Коми АССР, и он закончил свою жизнь подобно священномученику Игнатию Богоносцу, в день памяти которого родился. В изданном в Сиднее житии эта легенда даже приводится в двух вариантах. Однако там же опубликован и пересказ сна духовной дочери священномученика монахини Викторины, который она видела в ночь на 15/28 декабря. Во сне о. Викторин отслужил в храме литургию, а затем вместе с другими священниками ушел «через какие-то вновь открывшиеся врата в глубину», и в храме остался только свет. Монахиня решила, что это мог быть день кончины батюшки. Теперь известно, что ее догадка оказалась верной, о. Викторина расстреляли именно в ночь на 28 декабря. В Санкт-Петербурге еще в 1990-е гг. жили духовные дети батюшки, свято хранившие память о нем. «Этим людям очень хотелось бы, чтобы этот российский Богоносец был бы и здесь, на земле, прославлен, как прославлен он на небе»[444]. Зарубежной Русской Православной Церковью о. Викторин был канонизирован 25 октября 1991 г., а в апреле 2004 г. он был причислен к лику святых Московским Патриархатом. Новомучениче отче Викторине, моли Бога о нас…
Священники Измаил и Михаил Рождественские
Братья Рождественские занимают особое место в истории иосифлянского движения. Старший из них, о. Измаил, был первым арестованным и осужденным активным деятелем Истинно-Православной Церкви, а о. Михаил оказался последним иосифлянским священником, служившим тайно вплоть до своей кончины в 1988 г. Братья родились в семье потомственного священника, настоятеля церкви Пророка Илии с. Перегино Перегинской волости Старорусского уезда Новгородской губернии Василия Валерьяновича Рождественского: Измаил — 10 июня 1894 г. в с. Хубец Крестецкого уезда, а Михаил — 1 октября 1901 г. в с. Перегино. В большой семье Рождественских было еще три дочери: Ольга (1899 г. рождения), Зинаида (1915 г.) и Серафима (1918 г.). Мать, Александра Ивановна Рождественская, много внимания уделяла благочестивому воспитанию детей.
Измаил окончил начальную сельскую школу, затем, в 1909 г. — Старорусское Духовное училище, в 1915 г. — Новгородскую Духовную семинарию и в том же году поступил в Московскую Духовную Академию. В 1916 г. он два месяца отбывал воинскую повинность рядовым в студенческом батальоне в Нижнем Новгороде (а позднее, три месяца рядовым в Красной армии). Весной 1919 г. И. Рождественский с успехом закончил Духовную Академию (он знал восемь языков) и, по некоторым сведениям, колебался между решением принять монашеский постриг или служить приходским священником. Для прохождения «своего рода искуса» он поступил в хорошо знакомый ему по семинарии Новгородский Антониев монастырь, где стал регентом церковного хора. Окончательное решение было принято через полгода: в начале 1920 г. Измаил Васильевич венчался с девятнадцатилетней Марией Васильевной Третинской и был рукоположен сначала во диакона, а затем во священника к собору уездного города Новгородской губернии Тихвина.
В 1920 г. о. Измаил был арестован губернской ЧК по обвинению в «контрреволюционной агитации», но после трех месяцев пребывания в местной тюрьме освобожден по решению суда с лишением права проживания в губернии. Вынужденный покинуть Тихвин, священник уехал в знакомую ему по учебе в Духовной Академии Москву, где служил в церкви Никола Большой Крест, в 1921 г. вновь был арестован, на этот раз ВЧК, и помещен в Бутырскую тюрьму. Через пять дней, после допроса на Лубянке, где о. Измаил смело изложил свои взгляды на отношения Церкви и государства, батюшку освободили. Он был отдан под суд, но оправдан[445].
Осенью 1921 г. жители расположенного вблизи Петрограда дворцового селения Стрельна обратились к бывшему заведующему придворным духовенством протопресвитеру Александру Дернову с прошением об утверждении о. Измаила Рождественского священником местной Спасо-Преображенской церкви. Вскоре был получен положительный ответ, и священномученик митрополит Петроградский Вениамин незадолго до своего ареста и трагической кончины назначил батюшку настоятелем храма. В начале 1922 г. о. Измаил был избран председателем созданного 20 мая 1921 г. приходского совета. Метрические книги были изъяты Стрельнинским волисполкомом еще в декабре 1920 г., но в храме оставалось много церковных и исторических ценностей, связанных со временем царствования Петра Великого. С кампанией изъятия церковных ценностей прежде всего и пришлось столкнуться молодому настоятелю. 9 апреля 1922 г. представители местных властей провели проверку церковного имущества и заключили договор о передаче его в пользование приходской общине, а 18 апреля произвели изъятие из храма серебряных предметов общим весом около 36 килограммов[446].
Первоначально о. Измаил проживал в доме Филиппа на Петроградском (Ленинградском) шоссе, а затем, в 1923 г., построил рядом с церковью деревянный дом по адресу: Церковная (Больничная) горка, д. 2. У батюшки детей не было, и кроме жены с ним проживали две малолетние сестры — сироты (о. Василий Рождественский умер в декабре 1924 г., а Александра Ивановна еще в 1920 г.) и брат Михаил со своей супругой и сыном. 24 января 1925 г. деревянная Спасо-Преображенская церковь сильно пострадала от пожара — полностью сгорела паперть и обгорела колокольня. Отец Измаил смог быстро и качественно провести реставрационно-восстановительные работы, и это стало одной из причин награждения его к Пасхе 1925 г. саном протоиерея. С апреля 1925 г. о. Измаил служил настоятелем уже не только Спасо-Преображенской, но и Успенской кладбищенской церкви Стрельни. С того времени оба храма имели единый приходской совет и причт, в который кроме настоятеля входил протодиакон Иоанн Григорьевич Пидьмозерский[447].
Слухи о новом, необычном священнике быстро распространились не только по Петергофскому уезду, но и в бывшей столице. По воспоминаниям семьи Макушинских, живших в то время неподалеку от Спасо-Преображенской церкви, «честный взгляд чистых глаз отца Измаила привлекал многих верующих. Порой не все могли попасть в церковь и стояли в саду, не теряя надежды, ждали, пока батюшка выйдет к ним и благословит их. Были среди них и из дальних мест, приходили исцеляться больные и бесноватые. Но о. Измаилу достаточно было прочитать молитву и прижать святой крест к их губам, чтобы прекратился припадок, и в одно мгновение больные становились нормальными, сами становились на ноги, оглядываясь вокруг. Нам не раз доводилось быть свидетелями таких исцелений»[448].
Свидетельства о популярности о. Измаила подтверждаются архивными документами. Так, если в 1921 г. в Спасо-Преображенской церкви было совершено 12 венчаний, то в 1922 г. — 17, в 1923 г. — 16, а в 1924 г. — 19. Подобный рост наблюдался и в отношении других треб, что вызывало открытое недовольство властей. 13 июля 1927 г. приходской совет, желая защитить настоятеля от гонений, даже выдал справку, что «со дня заключения договора до настоящего времени не было ни одного случая совершения Измаилом Рождественским таинств крещения и брака без предварительной регистрации их в местном Стрельнинском исполкоме»[449].
Вскоре после выхода «Декларации 1927 г.» о. Измаил выступил с ее резкой критикой и осуждением действий митр. Сергия и временно управляющего епархией ей. Николая (Ярушевича). Уже в донесении Ленинградского представительства ОГПУ в Москву Е. Тучкову от 26 ноября 1927 г. говорилось: «Священник Измаил Рождественский, после совершения Ярушевичем в его церкви богослужения (в престольный праздник), кричал в церкви, что епископ Ярушевич осквернил его храм и нужно освящать вновь престол»[450].
27 ноября о. Измаил, согласно показанию на допросе И мая 1928 г. помощника начальника станции Стрельна, выступил в церкви с проповедью, в которой якобы «обрушился с градом обвинений на митрополита Сергия за его воззвание, говоря, что Сергий с каким-то Тучковым хотят вершить всей церковью и одеть на нас мерзкую пятиконечную звезду, сделать всех коммунистами, что он никогда не допустит в своем храме гнусного и мерзкого слова Ленинград, а только Петроград и т. д. и т. п.»[451]