Три года, проведенные в Даниловом монастыре, были наилучшей подготовкой к епископскому служению. И когда понадобилось избрать епископа на викарную Шлиссельбургскую кафедру Петроградской епархии, где нужен был строго церковный и высокообразованный кандидат, выбор пал на архим. Григория. 14 ноября Патриарх Тихон написал на послании управляющего епархией еп. Мануила (Лемешевского) резолюцию о назначении на Шлиссельбургскую кафедру архим. Григория (Лебедева) с поручением ему исполнять обязанности наместника Александро-Невской Лавры. 19 ноября/2 декабря 1923 г. Первосвятитель с любовью совершил его хиротонию в Москве. В памяти современников остались знаменательные слова Патриарха при назначении нового архиерея: «Посылаю вам жемчужину». Вскоре Владыка Григорий прибыл в Петроград.

Его служение началось в нелегкое для Церкви время. В борьбе с обновленчеством требовалось сохранить чистоту Православия и пламенным пастырским горением явить всем животворящую силу Духа Святаго. Исполняя эту миссию, еп. Григорий был на высоте своего святительского служения. Проникновенные, благоговейные службы и блестящий дар проповедника снискали ему огромную популярность и глубокую любовь паствы. В личном общении Владыка был удивительно мягок и снисходителен к людям. Он мог терпеливо выслушивать самые разнообразные мнения по церковным вопросам, как бы абсурдны они ни были, и с любовью отмечал любую оригинальную мысль. Но зато он был тверд и непоколебим, отстаивая чистоту Православия, и требовал от своих пасомых строгого выполнения всех церковных уставов и постановлений[371].

Владыка был несравненным проповедником-импровизатором, одним из самых любимых в народе во время служения епископом в северной столице в 1923–1928 гг. В блестящих проповедях раскрывалось богатство его души. Казалось, вот-вот взлетит она в обители Света: «Если ваша душа будет честно искать Света истины и всей силой стремиться к вере, то Господь придет вам навстречу, как Он снизошел к желанию Фомы, и Сам откроет вам истину. И истина веры, истина Бога, облистает вас всей своей пленительностью. Вам откроется не разумность веры, а в вас заговорит голос Живого Бога, зовущий вас к вечному Свету. Не только разум, но вся душа покорится глубине и богатству Премудрости и Разума Божиего. Останутся позади у вас потуги маленького вашего умишки, и душа в благоговейном порыве, одним дыханьем сердца и уст смиренно призовет вас поклониться Богу, как поклонился Ему апостол Фома. Господь мой и Бог мой! Ты, Один — Господь мой и Бог мой! Аминь»[372].

Еп. Григорий отличался глубоким молитвенным настроем. Во время богослужений лик его хранил неземное бесстрастие, и в то же время Владыка буквально пламенел в своей молитве, восходя умом на непостижимую Горнюю высоту. Епископ собирал свои проповеди в машинописный сборник, и многочисленные почитатели распространяли их. Значительная часть этих проповедей сохранилась и была опубликована в 1980–1990-е гг. Наряду с покоями в Лавре, еп. Григорию была выделена квартира в одном из домов на нынешней пл. Александра Невского. Здесь за чашкой чая Владыка часто беседовал с духовниками архимандритом Сергием (Бирюковым) и иеросхимонахом Серафимом (Муравьевым), они обсуждали вопросы повседневной жизни обители, пути сохранения Православной Церкви во враждебном ей богоборческом мире, беседовали и о тайнах живого общения Бога и человека, начинающегося на земле и продолжающегося в Вечности. В доме Владыки бывали известные петроградские ученые-богословы, профессора-протоиереи: Н. В. Чепурин, А. В. Петровский, Н. К. Чуков и М. П. Чельцов.

15 декабря 1923 г. состоялось первое заседание Духовного Собора Лавры под руководством еп. Григория. Собор принял два предложения Владыки: ввести в богослужения чтение кратких поучений и завести благочиннический журнал для записи постановлений, касающихся братии[373]. В декабре епископ Григорий провел в Лавре и два собрания братии. На первом Владыка познакомился с каждым из насельников и благословил их. Второе собрание, на котором присутствовало 32 из 45 членов братии, было посвящено вопросам проведения богослужений и уплаты налогов. Наместник обратился к насельникам с архипастырским наставлением, напомнил им о монашеских обязанностях, обетах и призвал показать народу свое усердие в служении Богу. По вопросу высокой квартирной платы и подоходного имущественного налога еп. Григорий, отметив, что налог не уплачен из-за отсутствия необходимых для этого средств, информировал о возбуждении им и церковно-приходским советом ходатайства перед органами власти. В итоге собрание постановило просить о частичном списании долга, и соответствующее послание было отправлено в Смольный[374].

Понимая, что Лавра занимает важнейшее место в церковной жизни города, власти попытались путем репрессий ослабить позиции сторонников Патриарха Тихона в обители. 23 ноября/6 декабря 1924 г., в субботу, торжественно отмечался праздник Лавры. Раннюю литургию, на которой было много народу, служил Владыка Григорий. Но неожиданно к 11 часам утра в здание ГПУ были потребованы сам наместник и 6 человек из братии. Там ей. Григория и двух насельников арестовали по обвинению в невнесении арендной платы за используемые помещения обители, неуплате налогов и продаже части лаврской ризницы для устроения братии. 8 декабря было арестовано еще несколько человек.

Расследование «лаврского дела» продолжалось больше года. Такой срок держать под арестом задержанных насельников оказалось невозможно, и весной 1925 г. их выпустили под подписку о невыезде. Владыка Григорий вышел на свободу 17 апреля 1925 г. 25 июля в «Красной газете» появилась заметка «Таинства Невской Лавры», в которой говорилось, что дело скоро будет слушаться в городском суде, и на скамье подсудимых оказалось 14 священнослужителей и руководителей «двадцатки» во главе с «епископом Лебедевым». В заметке перечислялись и конкретные «преступления» обвиняемых в 1922–1924 гг.: ей. Николай (Ярушевич) и ризничий архим. Серафим якобы присвоили Казанскую икону Божией Матери; в 1923 г. для того, чтобы найти деньги на уплату Госстраху за страхование лаврских ценностей по благословению архим. Иоасафа было продано 100 покрывал; председатель ревизионной комиссии «двадцатки» Мухин и ризничий на покрытие лаврских расходов продали ряд находящихся на учете церковных ценностей; в связи с тем, что каждого священнослужителя обложили налогом в 22 рубля, по решению Духовного Собора и указанию ей. Григория был составлен список, в котором монахов записали в звонари, конторщики, сторожа, певчие, и этот список подписали руководители «двадцатки». Кроме того, на подсудимых пытались списать и похищенное в лаврских храмах грабителями. Так, в упомянутой заметке, наряду с другими «преступлениями» обвиняемых указывалось: «Кто-то похитил украшенную драгоценными камнями звезду с иконы Владимирской Божией Матери и т. д.»[375].

Но суть дела заключалась не в разоблачении экономических злоупотреблений, задолго до окончания следствия Президиум Ленгубисполкома уже вынес то решение, ради которого все и затевалось — о передаче обновленческой «двадцатке» большинства действующих храмов обители. Более того, понимая, что обновленческая «двадцатка» сопротивляться не будет, губернский административный отдел 10 сентября 1925 г. предложил городскому руководству изъять епископские облачения и ценные оклады с икон, переданные по договору новому приходскому совету, и Президиум Ленгубисполкома 10 октября принял постановление: «Разрешить Губадмотделу изъять поименованное имущество из бывш. Митрополичьей ризницы Александро-Невской Лавры и по его реализации сдать вырученные суммы в госфонд»[376]. Так завершилось реальное разграбление обители.

Тех же, кто, наоборот, спасал ценности Лавры, пряча их от изъятия и возможного последующего уничтожения, осудили. 5 марта 1926 г. был вынесен приговор Ленинградского губернского суда по делу «двадцатки и попов в Александро-Невской Лавре». Архимандриты Иоасаф (Журманов), Алексий (Терешихин) и пять членов прежнего приходского совета были признаны виновными в укрывательстве от налогов, кражах церковного имущества и приговорены к одному году заключения. К такому же сроку приговорили признанных виновными в укрывательстве от налогов («недонесении о неплатеже налогов служителями культов») ей. Григория, архимандритов Антония (Коробейникова) и Николая (Андронникова), а также обвиненных в краже архимандрита Серафима (Васильева) и двух мирян. Ввиду первой судимости суд понизил наказание ей. Григорию и некоторым другим насельникам до трех месяцев заключения. Осужденным зачли срок предварительного заключения, и поэтому многие из них вновь арестованы не были[377]. Так, поскольку епископ Григорий в декабре 1924 г. — апреле 1925 г. уже находился в тюрьме, он остался на свободе. Верующие восприняли это как оправдание Владыки, что фактически было верно.

Известный петроградский протоиерей Михаил Чельцов сообщал в своих записках о поведении ей. Григория: «На суде он держал себя неожиданно, к удивлению всех, мужественно, отвечал безбоязненно, но любезно». Согласно другим свидетельствам, власти ставили епископу в вину и то, что его приезд «вдохнул жизнь» в существование монастыря: «Многие из братий, живших в мире, вернулись в Лавру… и верующий народ стал стекаться в дотоле пустые храмы»[378]. Фактическое оправдание епископа Григория в марте 1926 г. имело большое значение для всей епархии. Помимо того, что Владыка с декабря 1923 г. управлял Лаврой, Шлиссельбургским и Детскосельским викариатствами, именно он после ареста 18 декабря 1925 г. епископа Венедикта стал временно управляющим Ленинградской епархией и занимал этот пост до июня 1926 г.

В ночь с 31 марта на 1 апреля 1927 г. епископ Григорий оказался арестован по делу Ленинградского Богословско-пастырского училища и обвинен в антисоветской агитации посредством слушателей училища и организации кружка «Ревнителей истинного Православия». В постановлении о привлечении в качестве обвиняемого говорилось, что он, «состоя епископом, через своих приближенных, используя религиозные предрассудки масс, вел контрреволюционную работу путем агитации и пропаганды». За решеткой Дома предварительного заключения по данному делу оказались 13 человек, в том числе секретарь Владыки Григория Л. М. Де-Кампо-Сципион и его бывший келейник В. Дыргинт. Арестованные провели в заключении 7–8 месяцев, но, в конце концов, дело Богословско-пастырского училища развалилось (ей. Григория даже ни разу не допрашивали), и 19 ноября 1927 г. всех арестованных освободили под подписки о невыезде, которые были аннулированы в ноябре 1928 г.[379]

После опубликования Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским) и Временным Священным Синодом Декларации 1927 г. о лояльности советской власти и появлении в декабре 1927 г. иосифлянского движения началась смута среди насельников Лавры. Епископ Григорий критически воспринял Декларацию и стал т. н. «непоминающим» (за богослужением) митр. Сергия и государственную советскую власть. Несколько месяцев он применял на практике древнее право ставропигии, которое имела Лавра: учитывая существовавшую сложную обстановку в церковном управлении, Владыка Григорий никому не подчинялся и поминал лишь находившегося в ссылке Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра (Полянского). По некоторым сведениям, епископ считал, что Церковь, состоящая из отдельных автокефальных епархий, лучше сможет противостоять безбожной власти[380].

Церковный историк А. Краснов-Левитин так вспоминал о Владыке: «Одним из самых популярных тогда в Питере епископов был Владыка Григорий Лебедев… В нем все импонировало. Стоит он передо мной, как живой, и сейчас: пенсне, высокий рост, каштановые волосы… Он служил эмоционально, с порывом, четко и ясно произносил молитвы… И проповеди его были необычайно смелы. Помню, например, его проповедь на тему „Поддельный рай“. Он произнес ее в Прощеное воскресенье, в лаврском соборе, в 1926 г. „Люди всегда стремятся к Раю, к единению с Богом, к блаженству. Это свойство, заложенное в них Творцом, — это и есть образ и подобие Божие. Но настоящего Рая достигнуть трудно; для этого нужна непрестанная работа над собой, надо очищать себя от грехов, от пороков, надо бороться с греховными мыслями, с чувствами. И вот — уловка сатаны: этот рай можно, оказывается, достичь легко и просто: надо лишь несколько иначе распределить доходы, сделать всех сытыми — и наступит земной рай. Это попытка заменить трудное легким, духовное плотским, подлинное бутафорским. Но, как всякое картонное сооружение, бутафорский рай рассыпается от малейшего толчка, разлетается от порыва ветра. Таким порывом ветра является человеческая злоба, страсти, честолюбие. При одном их порыве все рассыплется в прах, рухнут картонные стены, и останется одна лишь тьма. Будем же искать истинный, подлинный Рай, и для этого очистим сейчас, в наступающем посту, наши сердца и чувства, да узрим Христа, воскресшего из мертвых. Аминь“. Принципиальная линия епископа Григория резко отличалась от линии епископов Алексия и Николая. Если епископы Алексий и Николай были сторонниками компромисса с властью и воссоздания духовного центра, то епископ Григорий был сторонником децентрализации. Он считал, что в советских условиях возможен лишь церковный плюрализм. Рассредоточенная Церковь, состоящая из автокефальных епархий, лучше сможет противостоять натиску безбожников, хотя бы потому, что приручить несколько сот епископов гораздо труднее, чем одного, стоящего во главе Церкви. Эту теорию епископ очень умело применял на практике»[381].

В декабре 1927 г. ей. Григорий вместе с еще пятью архиереями подписал одно из посланий митрополиту Сергию с призывом изменить избранный курс церковной политики. 25 января 1928 г. Временный Свящ. Синод предписал Владыке Григорию возносить за богослужением имя митр. Сергия и отмежеваться от «раздорников» с предупреждением о вынесении о нем особого осуждения в случае невыполнения этого предписания. Епископ распоряжения не выполнил, хотя и к иосифлянам формально не присоединился. Но открытая борьба развернулась уже после назначения 10 февраля 1928 г. Ленинградским митрополитом Серафима (Чичагова).

Назначение митрополитом Ленинградским и священноархиман-дритом Александро-Невской Лавры Владыки Серафима произошло в очень сложный период истории обители. 8 февраля 1928 г. митрополит Иосиф из Ростова в обращении к ленинградской пастве, извещая о своем формальном отделении от Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митр. Сергия, просил ей. Григория «продолжать служение в св. Александро-Невской Лавре в звании единомысленного со мною наместника»[382]. Это послание было получено в северной столице 12 февраля, и на следующий день Владыка Григорий прокомментировал его в своем слове к верующим таким образом, что никакого раскола нет, а лишь — административная автономия, и если в послании митрополита он назначается наместником Лавры, то и так уже не один год состоит им. Таким образом, епископ не присоединился открыто к митр. Иосифу, но и не отрекся от него. Следует упомянуть, что в начале 1928 г. Владыка Григорий освятил восстановленный придел при. Нила Столобенского в старейшем храме северной столицы — Троице-Петровском соборе.

8 марта митрополит Серафим приехал в Ленинград и уже 10 марта посетил Лавру и беседовал с насельниками. На следующий день епископ Григорий прислал Владыке письмо, что он «душевно желает единения с Церковью, но не ориентируется на определенных личностей». В ответ митрополит упрекнул наместника Лавры в том, «что он, видимо, духовно заболел», и чтобы вылечиться, просил «приехать служить вместе». Однако епископ Григорий не приехал. Вступив в определенный конфликт с митрополитом Серафимом, наместник Лавры попытался убедить в правильности своих действий Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и 12 марта встретился с ним в Москве. Беседа закончилась для епископа Григория неудачей, и на следующий день он обратился к митр. Сергию с заявлением:

«Ваше Высокопреосвященство, глубокочтимый Владыко!.. Так как линия моего церковного поведения и руководства в направлении укрепления единства Церкви вне ориентировки на личности учитывается Вами как ошибочная, а я считаю ее в условиях данного момента здешней церковной жизни единственно мудрой, и так как результаты этой линии расцениваются Вами как углубление смуты, между тем как я считал таковые локализациею смущения, то единственным выходом для меня остается удаление от дальнейшего руководства церковной жизнью.

Мне очень тяжело, глубокочтимый Владыка, огорчать Вас отказом воспринять Ваши советы. Наш вчерашний разговор был предметом моего тщательного продумывания, и я пришел к одному решению: настоящим я повергаю перед Вами просьбу освободить меня от несения обязанностей Вашего наместника по Св. Троицкой Александро-Невской Лавре и снять с меня руководство Шлиссельбургским и Детскосельским викариатством с увольнением на покой.

Четыре с половиной года пребывания на служении здесь, четыре с половиной года почти сплошных страданий, выучили меня ходить и определяться только состоянием по совести перед Лицом Божиим. И теперь моя совесть спокойна. Пусть меня судит Господь.

Конечно, не скрою: мое больное сердце рвется от новой непосильной боли. Я вижу, что ухожу от своей паствы в горький час церковной жизни. Я покидаю Лавру, которой отдал свою душу, где было пролито столько слез, пережито столько горя, но где вместе с тем осязалась невидимая милосердная рука Божия, где молитвы были от сердца, где обвевало веянием нарастающего единения и любви и где я отдыхал душой, сливаясь в молитве с сердцами своей паствы, так любившей Лавру. Я покидаю горячо любимый мною клир, всегда воздававший мне не по заслугам — своею преданностью, любовью и послушанием. Разве я могу забыть совсем недавние дни, когда клир явил мне великое доверие и удержал верующих в церковном единстве…