1. Декларация Ваша от 16 июля, указ от 20 октября и все, что известно о Вашем управлении Церковью, с очевидностью говорит о том, что Вы поставили Церковь в зависимость от гражданской власти и лишили ее внутренней свободы и самостоятельности, нарушая тем и церковные каноны и идя вопреки декретам гражданской власти.
2. Таким образом, Вы являетесь не чем иным, как продолжателем так называемого „обновленческого“ движения, только в более утонченном и весьма опасном виде, ибо, заявляя о незыблемости Православия и сохранении каноничности, Вы затуманиваете умы верующих и сознательно закрываете от их глаз ту пропасть, к которой неудержимо влекут Церковь все Ваши распоряжения.
3. Результат Вашей политики у нас налицо. Верующие г. Серпухова, взволнованные Вашими распоряжениями, охвачены сильнейшей тревогой и недоумением за судьбы св. Православной Церкви. Мы, их пастыри, поставленные Вами на двусмысленный путь, не только не можем внести успокоение в их сердца и умы, но вызываем с их стороны подозрение в измене делу Православия и переходе в лагерь „обновленчества“.
Все это повелительно заставляет нас дерзновенно возвысить свой голос и прекратить теперь уже преступное с нашей стороны замалчивание Ваших ошибок и неправильных действий и,
По инициативе настоятеля главного храма Серпухова — собора Преев. Троицы — протоиерея Александра Кремышенского 2 января 1928 г. было созвано общегородское собрание духовенства, на котором он призвал порвать все отношения с митр. Сергием. Сразу же после собрания о. Александр поехал в Москву к профессору М. А. Новоселову, а затем в Ленинград к еп. Димитрию, который назначил его Серпуховским благочинным[343]. Большая часть духовенства и мирян поддержала о. Александра, в первые месяцы года иосифлянскими в городе были 12 храмов.
Однако активные действия авторитетного и опытного иерарха, назначенного митр. Сергием в Серпухов, — еп. Мануила (Лемешевского) — несколько изменили ситуацию. Новый архиерей приехал в город 5 мая 1928 г. и сразу же включился в борьбу. Его биограф, митр. Иоанн (Снычев), впоследствии писал (с явной тенденциозностью) об этом периоде: «Здешние иосифляне, главным образом руководители раскола и некоторые миряне, принадлежали к тому типу людей, на которых не действовал ни авторитет, ни подвижническая жизнь и ничто другое. Это были до мозгов пропитанные озлобленностью последователи нового раскола. Ко всему этому, они отличались еще непримиримостью, ненавистью и злобой к приверженцам митрополита Сергия. Бывший епископ Серпуховский Сергий (Гришин) испытал на себе весь фанатизм раскольников, изливавших на него потоки ругательств, эта же участь ожидала и епископа Мануила. Не успел он еще как следует ознакомиться с новой паствой, а иосифляне пустили уже в ход свое оружие против него. Они писали ему анонимные угрожающие письма, а когда он возвращался из храма в архиерейский дом, то осыпали его градом ругательств, насмешек и т. п. дерзостей и даже держали камни за пазухой. Кое-кто из них открыто заявлял верующим: „Дождется ваш архиерей, что мы его когда-нибудь с горы сбросим!“ Ввиду таких угроз Владыка первое время приезжал или приходил в храм в сопровождении нескольких человек из православной паствы. Интересно, бывали такие случаи, когда епископ Мануил в своем скромном экипаже, спускаясь с горы к Никольскому храму, встречался с иосифлянским еп. Максимом, поднимавшимся в своем экипаже в свою церковь, находившуюся как раз напротив архиерейского дома на Красной горе. Оба епископа слегка кланялись друг другу и продолжали свой путь. Сопровождавшие же люди еп. Максима исподлобья смотрели на православного епископа и явно выражали свое к нему презрение»[344].
В итоге деятельности еп. Мануила к лету 1928 г. в городе сергианскими стали 10 храмов из 18. Если ранее иерархи — сторонники митр. Сергия — просто боялись служить в храмах Серпухова, то с лета 1928 г. они, в том числе и сам митр. Сергий, зачастили в город, стараясь привлечь на свою сторону прихожан. Никогда прежде Серпухов не видел такого количества архиерейских служб[345].
И все же иосифляне сумели привлечь на свою сторону и часть приходов Серпуховского района. В июне иеродиакон Варсонофий (Бессонов) из Высоцкого монастыря поехал в Полтаву, куда был переведен еп. Сергий (Гришин), и призывал местное духовенство не подчиняться ему, так как он «красный». Отец Варсонофий посетил также Киев, Курск, Воронеж, Козлов, Рязань, Муром, Арзамас, везде собирая сведения о «непоминающих». Ездил он и в Давидовскую пустынь Серпуховского района, которая во главе с настоятелем, архимандритом Иларием, присоединилась к иосифлянам[346].
Характерной является ситуация, возникшая в с. Дракино под Серпуховом. Первоначально сельский храм был у «непоминающих», но в июне-июле 1928 г. еп. Мануил (Лемешевский) отправил несколько посланий к его настоятелю с призывом признать Временный Священный Синод при митр. Сергии. В результате 9 августа приходское собрание большинством голосов постановило выполнить это требование. Сторонники же о. Александра Кремышенского — работницы фабрики «Красный текстильщик» Анисья и Татьяна Дурынины, подмастерья Н. Я. Голтышкин, И. Ф. Калинин — не подчинились; как зафиксировано в следственном деле, они заявляли, что «советская власть есть незаконная и что нужно присоединиться к Кремышенскому, а Мануил есть антихрист — его поставила служить советская власть» (протокол допроса свидетеля Г. И. Морозова)[347].
14 августа 1928 г. были арестованы наиболее активные иосифлянские священнослужители Серпухова: протоиерей Александр Кремышенский, иеромонахи Серапион (Кутин), Моисей (Доброхотов) и иеродиакон Варсонофий (Бессонов), 8 октября они были приговорены Коллегией ОГПУ к заключению в лагерь или ссылке[348].
Оставшиеся без руководителя серпуховские иосифляне обратились к ей. Димитрию (Любимову) с просьбой назначить им архиерея, и Владыка раскрыл им тайну хиротонии еп. Максима (Жижиленко), указав обратиться к нему. Формально с 1914 г. епископом Серпуховским был Владыка Арсений (Жадановский), но с 1923 г. он постоянно находился в ссылках и викариатством не управлял. Весной 1928 г. от еп. Арсения перестали приходить всякие вести, и распространился устойчивый слух, что он умер или расстрелян. В дальнейшем Владыка Арсений (занявший оппозиционную по отношению к митр. Сергию позицию) дал о себе знать, и существование двух архиереев на одной кафедре вызвало определенное нестроение среди паствы. Но после ареста епископа Максима оба архиерея примирились, испросив друг у друга прощения[349].
Позднее на допросе Владыка Максим рассказал об обстоятельствах, при которых он занял Серпуховскую кафедру: «В начале октября 1928 г. я получил по почте от Димитрия Гдовского письмо, в котором он просил меня приехать к нему для посвящения в епископы, и на другой день я поехал к нему в Ленинград. Когда я явился к нему, он мне сказал, что „я предполагал Вас посвятить в епископы, но в силу некоторых сомнений этот вопрос пока отложим“, и просил прийти на другой день, когда окончательно вопрос разрешится. Я ему говорил, что чувствую себя неопытным и недостойным этого звания, но он мне сказал, что, по его убеждению, я могу быть в этом сане. 12-го октября состоялось посвящение меня в епископы. Он сказал мне, чтобы я не говорил никому в Москве о том, что я посвящен в епископы. После этого я опять был в Москве, и 8-го января 1929 г. ко мне явилась делегация из Серпухова в лице протоиер. Александра Владычинского и старосты, или помощника старосты, кажется, Костина… и диакона Иринарха, которые мне сказали, что „мы обращались к Димитрию Гдовскому просить епископа для управления епархией, и он указал нам на Вас“. Я решил поехать, так как заключил, что это делается в интересах Православной Церкви. Будучи уже епископом в Серпухове, я в феврале 1929 г. ездил к Димитрию Гдовскому доложить, что я вступил в исполнение своих обязанностей. С ним у меня помимо этого был разговор исключительно по церковным делам и о деталях архиерейской службы»[350].
После появления в Серпухове нового Владыки за короткий срок к иосифлянам присоединилась часть приходов Звенигорода, Волоколамска, Коломны, Клина, Загорска, Сходни, других городов и сел
Московской области. Епископ Максим временно окормлял также паству и в соседней Ярославской епархии: в Рыбинске, Ростове, Переславле-Залесском, Угличе и т. д. Вместо арестованного протоиерея Александра Кремышенского еп. Максим назначил новым благочинным иеромонаха Парфения [351].
Поселился Владыка Максим в Серпухове у бывшей духовной дочери известного московского протоиерея Романа Медведя Меланьи Тимофеевны Капинкиной. После того, как служивший в храме свт. Алексия на Тверской ул.о. Роман стал убежденным сторонником митрополита Сергия, М. Т. Капинкина ушла от него и выбрала себе в качестве нового духовника епископа Максима. Судьбе угодно было «сделать ее сердце ареной духовной брани» между Владыкой и отцом Романом. Живя в Серпухове, Меланья Тимофеевна писала горячие письма своему бывшему духовному отцу. Он отвечал ей столь же страстно и внимательно. Предметом переписки служили церковное разделение, вопрос об отношении к власти, проблема молитвы за коммунистов и т. п. Отличавшаяся светлым умом и большим литературным талантом, М. Т. Капинкина удачно воспроизводила пламенную аргументацию своего нового духовника.
Отец Роман, зная, с кем он имеет дело, пользовался своей огромной эрудицией для отражения ударов высокого противника. После ареста и ссылки Меланьи Тимофеевны за то, что она приютила у себя «таганского старца», часть ее переписки с отцом Романом Медведем сохранилась. Арестована М. Т. Капинкина была 24 ноября 1930 г. одновременно с бывшей серпуховской кухаркой епископа Максима Евфимией Ивановной Поздняковой, 18 февраля 1931 г. Коллегия ОГПУ приговорила их к ссылке[352].
Вместе с Владыкой Максимом в Серпухов из Москвы переехал его келейник Василий Федосеевич Трусов. Он родился в 1907 г. в д. Демкино Рязанской губернии в семье рабочего, окончил 4 класса училища и с 1923 г. прислуживал в московских храмах Грузинской иконы Божией Матери и «Никола Большой Крест», где и познакомился с Владыкой. В начале 1929 г. В. Ф. Трусов принял от епископа Максима монашеский постриг с именем Косьма. Уже после ареста Владыки, в марте 1930 г., он ездил в Казань к иосифлянскому епископу Нектарию (Трезвинскому) и был там рукоположен во иеромонаха. Отец Косьма служил в храме Высоцкого мужского монастыря г. Серпухова, был арестован 15 ноября 1930 г. по делу организации «Истинное Православие» и 18 февраля 1931 г. приговорен к 10 годам лагерей.
На допросе о. Косьма вспоминал о поездке 9 мая 1929 г. вместе с еп. Максимом в Каширу, где они останавливались у священника Александра иве. Вихорни Михневского района, где Владыка служил в местной церкви. Следует отметить, что после ареста 7 марта 1929 г. епископа Алексия (Буя) Владыка Максим около двух с половиной месяцев окормлял воронежских иосифлян, в храмах которых в это время поминали еп. Алексия за обычным богослужением, а еп. Максима и архиеп. Димитрия (Любимова) — на сугубой ектенье. Имел епископ Серпуховский контакты и с украинскими иосифлянами — благочинным протоиереем Максимом Журавлевым из Криворожского округа и благочинным протоиереем Антонием Котовичем из Александрийского округа.
В Москве немногочисленные иосифлянские приходы (три основных и еще четыре временно примыкавших к движению) также почувствовали твердую опору в лице нового архиерея. Влияние «таганского старца» все возрастало, и особенно оно усилилось, когда ленинградскими иосифлянами была введена в литургийный чин «Молитва о святой Церкви», получившая среди верующих название «Молитвы относительно большевиков». Молва приписывала авторство этой молитвы епископу Максиму. Участь его была решена. Власти знали Владыку Максима как врача, т. е. советского служащего. Появление его во главе епархии Истинно-Православной Церкви казалось ОГПУ непростительной дерзостью. Свое новое великое служение Владыка нес недолго. Он был арестован 24 мая 1929 г. в Серпухове у себя на квартире.
Об обстоятельствах ареста Владыки сохранилось свидетельство проживавшего с ним в одной комнате протоиерея Сретенской церкви Серпухова Никиты Илларионовича Игнатьева: «Возвращаясь откуда-то вечером, Владыка Максим и отец Никита заметили в окнах своего жилища свет. Насторожились: „Что-то неладно: в доме — свет горит, и в нашей комнате светло…“ Отец Никита пошел с черного ходу: хозяйка, увидав его, замахала ему, чтобы он уходил. Оказалось, в комнате их был обыск: один милиционер рылся в вещах, другой дремал за столом. Отец Никита пытался увести Владыку Максима, но тот решительно отказался: „Мне придется пойти — там облачение, там митра!“ Он не пожелал оставить в руках милиции свое архиерейское облачение, пошел в комнату и был там арестован…»[353]