Улыбка смирения и доброжелательности озарила его узкое морщинистое лицо.

— Я не задаюсь вопросом есть ли Бог. Он есть, и вопросы эти не возникают в моем уму. Мой ум спокоен.

— Виталик разозлился, — задумчиво протянула она, глядя на скрюченную фигуру мужа, курящего на балконе.

— Мы — это не всегда то, что мы о себе думаем. Чаще всего мы — это нечто большее, если не совсем иное от того, каким мы себя представляли. Иногда в минуты сильных потрясений ум человека не способен более сдерживать истинные порывы свои и на секунду на лице его нарисуется настоящая его физиономия, разительным образом отличающаяся от той, что он без конца лепит на себя. В эту секунду, когда ум ещё не успевает приструнить истинную сущность, важно смотреть на человека, чтобы увидеть его уродливую красоту, настоящую внутреннюю суть. Но как бы ни рвалось нутро наружу, как бы ни хотелось ему быть тем, кто он есть, он всё прячет, упаковывает в ту обёртку, которая будет приемлема его окружением. Так и живёт он, не зная ни себя, ни людей, а только угадывая беспрестанно чужие ожидания на свой счёт, изо всех сил стараясь их оправдать.

Валентина Валерьевна отвела взгляд, тяжко вздохнула, приподняв массивные плечи, и принялась убирать использованную посуду со стола, чтобы освободить место для торта, который она испекла еще вчера по просьбе дочери. В коридоре она натолкнулась на только что вернувшуюся Наташу. Невестка забрала из ее рук стопку тарелок, отнесла их на кухню и сама принесла в гостиную поднос с высоким тортом, политый шоколадом и украшенный вишнями. Валентина Валерьевна взглядом поблагодарила Наташу за помощь и пошла на балкон позвать мужа к чаю. Алексей Иванович, догадавшийся, что Наташе не удалось успокоить Женю, сам пошел поговорить с крестником.

Алексей Иванович был сослуживцем Виталия Егоровича. В 92 году, когда ему было двадцать лет и он служил по контракту, его отправили в Афганистан. Через два месяца он вернулся домой и по истечению контракта ушел со службы, не дождавшись пенсии. Всю оставшуюся жизнь он отработал преподавателем физкультуры в общеобразовательной школе. Женя, не умевший найти ничего общего со своим отчимом, к своему удивлению сразу сблизился с Алексеем Ивановичем. Он подолгу сидел у него в гостях, когда мать отпускала и дядя Леша не был занят работой. Несколько раз хотел было перевестись в ту же школу, где преподавал Алексей Иванович, но не боялся показаться слишком навязчивым.

О своей службе Алексей Иванович рассказывал редко, без недовольства, но неохотно. Женя помнил хорошо только одно воспоминание, которое он выпытал у Беловодова:

— Мы брали новый населенный пункт, который был важным стратегическим объектом. После полудня удалось пробиться к центру поселения. До этого мы не сталкивались с мирными жителями — всех успевали эвакуировать. А здесь под ногами все время путались женщины и дети. Мы спешились, чтобы не задеть мирных жителей. Но вдруг горцы въехали на танках и грузовиках, нам было нечем им ответить, свою технику мы оставили за городом. И вот маленький ребенок стоит посередине дороги, а в двухсот метрах от него бежит его мать, пронзительно визжит и машет руками. Он стоит и совсем не понимает, что происходит. А они едут и сносят все на своем пути. Мы не успели его забрать… Отношение большинства людей к войне такое же безответственное, как и ко всему остальному. Человек думает: «Это не я объявил войну. Я не виноват. Я только вру своим друзьям, бью своих детей, ору на свою жену, заискиваю с начальником, поливаю грязью родителей, презрительно отношусь к прохожим, скандалю в магазинах, а так не я объявлял войну». Объяснять бесполезно, да и не нужно. Долг солдата, — мрачно говорил он, — в том, чтобы отдать душу своей Родине. И он отдает свою душу Родине не тогда, когда умирает в пылу сражения, а когда идёт убивать других людей по приказу. Есть приказ, и его надо выполнять. Рядовому не положено разбираться в том, какой это приказ — праведный или нет. В военном деле нет никакой свободы воли. Солдат только дважды принимает самостоятельное решение: когда поступает на службу и когда выбирает способ своей смерти на поле боя. Я не чувствовую ненависти к военным после Афганистана, но служба — это не то, чего я бы хотел для своей души.

Беловодов знал о предвзятом отношении Виталия к своему пасынку и всегда бранил его за излишнюю холодность и строгость. Алексей Иванович быстро привязался к мальчишке и с радостью согласился стать его крестным отцом, когда Валентина Валерьевна решила крестить в один день сына и новорожденную дочь. После этого Беловодов стал брать Женю с собой на рыбалку и охоту, возить его в парки развлечений, выбирать вместе с ним одежду и посещать его школьные выступления и соревнования.

— Алексей Иванович, почему вы никогда не говорили со мной о вере? — вполголоса проговорил Страхов, когда спиной почувствовал приближение Алексея Ивановича, — Вы ведь мой крестный.

— Ты никогда не спрашивал, — ответил Беловодов, встав у распахнутого окна и отодвинув от себя пепельницу.

— Разве говорить о Боге — это не главная задача крестного отца?

— Любить — главная задача любого отца. Знание не может стоять выше любви.

— Я не понимаю, — на выдохе произнес Страхов и потряс головой.

— Если ты не спрашивал меня никогда ни о чем близком к теме Бога, то и знание это давать нельзя было тебе. Однажды ты сам придешь и захочешь поговорить о нем, и тогда я расскажу то, что знаю.

Страхов повернулся лицом к Алексею Ивановичу и хлопнув себя по груди с жаром проговорил:

— Тогда вот я стою перед вами и спрашиваю, как мне поверить?

— Зачем? — тихо произнес Алексей Иванович, и глаза его засветились.

Страхов впал в ступор.

— Что значит зачем? — ошеломленно переспросил он.